Я колебался недолго. “Ну, что ж? Хуже мне точно не станет”, - подумал я, сгребая колеса в ладонь. Воды в комнате не оказалось, так что я прошел в ванную, где закинул таблетки в рот и запил водой из-под крана. Я не боялся пить некипяченую воду, все равно она была из скважины. На вкус таблетки были очень противными - как и полагается лекарствам. Я вернулся в спальню, прикрыл дверь и лег на кровать. Мне практически сразу пришлось пожалеть о том, что принял эту дрянь. К горлу подступила тошнота, которую усиливало кошмарное вертиго. “Господи! Не дай мне умереть!” – подумал я полушутливо-полусерьезно. Принятые вещества не вызывали ни малейшего удовольствия, состояние было, откровенно говоря, мерзостное. Впрочем, один плюс в нем все же был: физические страдания полностью перекрывали муторное чувство, царившее у меня на душе. При этом я отметил, что впервые за долгое время смог мыслить свободно. Нельзя сказать, что голова стала более ясной, но у меня как будто пропали шоры, мешавшие объективно смотреть на вещи. Зашоренное восприятие свойственно всем людям, занимающим ответственные должности. Необходимость быть серьезным 24 часа в сутки в сочетании с разного рода стимуляторами (начиная от кофе и энергетиков и заканчивая кокаином и метамфетамином) оказывала крайне пагубное воздействие на рецептивные функции нервной системы. А поскольку одним из антагонистов стимуляторов являются…
Я осекся. Неужели в моей голове родился этот поток ассоциаций? Я оценил свое состояние. Меня по-прежнему тянуло обнять белого друга, при этом голова кружилась так, что оторвать ее от подушки не представлялось возможным. Каким-то образом при этом столь явном физическом дискомфорте мое сознание получило карт-бланш на игру с ассоциациями. Я решил исследовать это состояние дальше, точнее, попросту отдался ему.
Вскоре я отметил, что к ментальным образам примешиваются зрительные. Это нельзя было назвать галлюцинациями. Собственно я до конца не понимал, что это: видения или поток сознания в моей голове. Но то, о чем я размышлял, мгновенно воплощалось в виде визуальных образов, и сам я становился персонажем этих оживших картин. Некоторые из них были весьма пикантны.
Помню как сознание унеслось в прошлое. Я вдруг вспомнил девушку, с которой встречался в студенческие годы. Фактически единственное, что нас с ней связывало, - это секс, но мы были молоды, так что это было естественно. Под действием веществ я вновь в подробностях пережил несколько самых ярких ночей, проведенных на ее диване. Так, например, я вспомнил, как мы пропустили открытие Олимпиады, потому что нам приспичило заняться любовью, должно быть, в десятый раз за вечер.
Еще я увидел себя в постели с одной знакомой, практиканткой в нашей конторе. Совершеннолетней, но в сравнении со мной практически ребенком. Это было неожиданно, потому что на самом деле у нас ничего не было, да и быть не могло хотя бы по той причине, что я находился в приятельских отношениях с ее отцом. В трезвом виде я не мог и представить себя в постели с этой девушкой. Неужели ее хотело мое подсознание? Происходящее было даже чересчур реально для событий, которые никогда не происходили. Мы находились вдвоем в номере гостиницы или на съемной квартире. Свет был приглушен. Я хорошо помню ее бритую промежность, которую она демонстрировала, дерзко раздвинув ноги. Никто из моих любовниц так откровенно не предлагал себя. Помню, что наблюдал, как она писала после секса. Вот такие вот вещества продаются у нас в аптеке без рецепта…
Неожиданно для себя самого во всем этом сонме похотливых грез на меня снизошло откровение. Оно было настолько неожиданным и логичным, что поразило меня, подобно удару грома. На самом деле люди, которых называют успешными, глубоко несчастливы. Иначе им бы не требовалось искать оправдание своей бессмысленной жизни, поучая тех, кого им подобные считают неудачниками.
Любой прогресс относителен, и лишь на фоне тех, у кого меньше денег, обретает смысл обладание дорогой машиной, часами, телефоном и другими атрибутами статуса. Впрочем, у всего есть цена. «Успешные» люди, как правило, намертво вмонтированы в систему: они рабы собственного статуса, быта и досуга. Они не в состоянии изменить не то что жизнь - заведенный распорядок дня. При этом в логику их искусственно зауженного сознания не может уложиться, почему при всей неустроенности люди со скромными доходами сохранили возможность наслаждаться простыми радостями.
Успешность – священная корова нашего времени. Но эмоции адептов этого культа атрофированы, из всего спектра чувств у них осталось только желание обладать да смутная тоска по детским мечтам, которые они променяли на чечевичную похлебку настолько давно, что забыли даже, о чем именно мечтали. Самым безрадостным в этом неожиданном озарении было осознание собственного места в мире больших возможностей и больших денег.
Я увидел себя в далеком будущем: скрюченного желчного старика с пергаментной кожей, редкими зубами и прокуренным голосом, еще более неприятным из-за заискивающих интонаций . Я чем-то походил на чеховского Ионыча с той разницей, что был не “языческим богом”, а, скорее, “мелким бесом”. Помню, как я шел между рядами кресел какого-то дома культуры, бросая похотливые взгляды на горячие тела юных волонтерок. Тела, на которые я не мог претендовать, потому что, хоть меня и называли по имени-отчеству, моя “высокая” должность по-прежнему была сугубо формальной. На смену престарелым чиновницам из администрации пришли их дети, любовники, протеже. Я же стал мальчиком на побегушках уже у нового поколения.
Видел я и будущее этого маленького островка маргинальной свободы. Его обитатели проиграли битву со временем. Состарились, обросли обросли жирком и заботами. Нет, они не перестали видеться. Но их досуг стал более семейным: вместе с детьми престарелые хиппи выезжали на уикенд на пикник, устраивали импровизированные концерты. Молодые смотрели на них с усмешкой,также, как мы в свое время смотрели на старых рокеров, которых у нас был много, как, впрочем, и в каждом российском городе. Кармический бумеранг: школьный хулиган становится учителем, тот, кто смеется над стариками, сам в старости становится объектом насмешек.
Некоторое время спустя меня начало понемногу отпускать. Тошнота почти прошла, наступила легкая эйфория. Препарат, как мне и говорили, оказался короткодействующим. Мне даже стало немного жаль расставаться с этим состоянием. Попробовал встать, меня покачивало, подумал, что стоит выйти на порог подышать воздухом.
В зале все еще мигал стробоскоп - ребята не спали. Проходя мимо двери, я краем уха уловил обрывок пьяного разговора.
- Я хочу умереть поэтичной смертью.
- А что такое поэтичная смерть?
- Ну это значит умереть как настоящий поэт. Вот, например, Александр Непомнящий умер от рака мозга.
- А Крылов - от обжорства. Шах и мат.
- От воспаления легких, если быть точным.
- Крылов был вообще журналист, так что и смерть у него была журналистской.
Я мельком выглянул из-за двери. В комнате сидел Дима в обнимку с Татьяной, его девушкой и еще несколько самых стойких любителей сейшенов. Остальные лица были незнакомы, думаю из Дима преувеличил, когда говорил по телефону, что будут “все наши”. Вчерашней сущности я не заметил, отчего мне стало как-то тоскливо.
На крыльце меня чуть не вырвало, я едва успел добежать до «маленького домика» - это было быстрее, чем возвращаться и искать в темноте дверь в туалет. У легкодоступных наркотиков есть один серьезный недостаток. Ввиду малой концентрации действующего вещества и наличия большого количества сопутствующих, высока вероятность ощутить острый физический дискомфорт во время космического экспириенса. Когда меня перестало полоскать,я поправил рубашку и прошел в дом. Перебравшись через баррикаду обуви, я плюхнулся на кровать, и уснул под шум кулеров системного блока, который Дима, казалось, никогда не отключал.
Утром я обнаружил, что меня кто-то заботливо укрыл пледом. Должно быть, ребята побоялись, что я могу простыть. Очнувшись, первым делом по старой привычке я нащупал мобильный: чтобы посмотреть время. Было семь утра. «Удивительно, как я умудрился не раздавить экран» - подумал я, рефлекторно рисуя пальцем графический код. Солнце только пробивалось на горизонте. Ребята вповалку спали вокруг кальяна в зале. “Как прекрасно иметь внутренний будильник, который не дает проспать работу даже в законный выходной”, - не без иронии сказал я про себя. В воздухе чувствовался запах непрогорелого газа. Нетвердой походкой я прошел на кухню. На плите тоскливо горела одинокая конфорка. На столике рядом стояла турка с недопитым кофе, в котором, судя по запаху, была марихуана. Я выключил газ, открыл форточку и присел на табурет.
На подоконнике лежала оставленная кем-то пачка сигарет. Я давно бросил, но сейчас я как раз искал повод растянуть мгновение, так что она пришлась очень кстати. Я курил, не спеша, потому что понимал: с последней затяжкой закончится и моя экскурсия на остров свободы. Жизнь вернется на круги своя. Я - не мои друзья. В отличие от них я не мог делать, что хочется. Сегодня воскресенье, а значит нужно будет разгрести бардак, накопившийся за неделю и постараться заставить себя поспать хотя бы 6 часов. В понедельник начнется новая рабочая неделя, за которую мне предстоит реабилитироваться в глазах начальства за выдуманные ими же самими проступки. Таковы реалии существования мелкого чиновника в России- ещё со времен Гоголя.
Я осознавал все это уже давно, но почему-то именно сейчас ощутил какую-то обреченность. Чувствовал я себя, должно быть, как советский интеллигент перед арестом. Все-таки, я зря решил сменить обстановку, ведь пока не с чем сравнить, ты и не понимаешь, чего лишен. Как говорится, счастье в неведении.
Испокон веков люди использовали одурманивающие зелья чтобы забыться. Но иногда они действуют отрезвляюще. И сейчас я чувствовал себя удручающе трезвым. Мне было тошно от того, что я увидел, когда распахнул двери восприятия, ведь это была чистая правда. И лишь сейчас, на загаженной кухне старой вписочной хаты до меня начал доходить масштаб увиденного. Наверное, кухня - идеальное место для таких размышлений. Возможно, дело в паршивом настроении или в том, что меня ещё не отпустило. А, может, все сразу. Установка и обстановка...
Я понимал, что у меня нет будущего. Как, впрочем, нет его у всего моего поколения. Нас называли по разному. Одни гордо именовали нас “рожденными в СССР”,подразумевая под этим то, что мы росли на советских идеалах в “золотой век СМИ” , впитав лучшие ценности двух эпох. Другие говорили, что мы просто потерянное поколение, потому что росли вне идеологии. Но мне сейчас казалось, что мы ни то,ни другое. Мы - поколение “клоунов у пи***сов”. Мы разрознены и не держимся друг друга. Наша единственная цель - любой ценой выслужиться перед сильными мира сего. Вот только любовь эта не взаимна. В лучшем случае мы останемся “вечными подмастерьями”. В худшем - разменными картами в чужой игре.
Ради статуса “серьезного человека” я продал самое ценное, что у меня было. Я думал, что покупаю свободу, но, как обычно, реклама не говорит нам всю правду. Успешность, священная корова Запада, - как сигареты “Marlboro” - не делает тебя крутым ковбоем, ты просто приобретаешь зависимость, а в конце умираешь от рака.
Мне хватило одного трипа, чтобы понять всю суть настоящего, но это знание не принесло мне радости. Что мог я изменить в этом обреченном мире кроме собственного сознания? Как можно повлиять на людей, идущих, как муравьи, по привычным тропинкам, не видя цели пути и не осознавая самого факта собственного существования? Наши бессмысленные потуги сохранить внутренний свет ни к чему не приведут, потому что попросту не будут замечены. Алик Радуга смог, потому имел волю достигнуть цели. Но это была советская сказка, и она кончилась. А мы просто сдохнем и канем в забвение.
Сзади послышался звон фарфора. Я обернулся. Знакомая синяя головка бесшумно прошла в кухню и теперь и теперь споласкивала кружки в заставленной раковине. “Кофе будешь?” - запросто спросила она, не оборачиваясь. “Да”, - бесцветно ответил я. Мое выражение лица оставалось неизменным, но в душе я испытал облегчение.