В ней звезда «Игры Престолов» впервые рассказала о том, что могла умереть от аневризмы. Дважды.
Мы перевели несколько самых ярких фрагментов публикации. Полностью текст доступенна сайте журнала The New Yorker (на английском языке).
— Это случилось в начале 2011 года, только что закончились съемки первого сезона «Игры престолов». У меня была тренировка, и я, уже придя в раздевалку, с ума сходила от головной боли. Еле шнурки на кроссовках завязала. Занималась с тренером, и тут он попросил сделать планку. Я почувствовала, что мой мозг словно сжало гигантской резинкой. Я пыталась игнорировать боль, но мне не удавалось. Попросила у тренера перерыв. Можно сказать, доползла до раздевалки. Затем пошла в туалет, рухнула перед унитазом на колени, и меня вырвало. А боль — стреляющая, режущая, стискивающая — только усиливалась. В этот момент я поняла: что-то не так с моим мозгом.
Пошевелила пальцами рук и ног, чтобы удостовериться, что меня не парализовало. Чтобы оставаться в сознании, повторяла реплики своей героини из «Игры престолов». Тут женщина из соседней кабинки спросила меня, все ли в порядке. Я не смогла ответить. Она помогла мне, вытащив из кабинки и положив на бок. Затем все поглотили шум и размытие. Послышались звуки сирен, врач сказала, что пульс слабый, меня постоянно рвало. А я тем временем потихоньку теряла сознание. Врачи не знали, что со мной, поэтому не могли дать мне обезболивающее.
Меня отправили на МРТ, где узнали причину: субарахноидальное кровоизлияние. Это опасный вид инсульта, когда происходит кровотечение после разрыва артериальной аневризмы. Позже я узнала, что треть пациентов с таким диагнозом умирает. Чтобы выжить, мне нужна была срочная операция. Впрочем, даже она ничего не гарантировала.
Мне было 24 года. Это была не последняя моя операция. Худшее было еще впереди.
Та первая операция оказалась «минимально инвазивной». Это значит, что врачи не вскрывали мне череп. Хирург ввел зонд в бедренную артерию в области паха, тот прошел вокруг сердца к мозгу и убрал аневризму. Операция длилась три часа. Когда я очнулась, боль была невыносимой. Я не понимала, где нахожусь. Периферийное зрение исчезло, в горле торчала трубка, меня постоянно тошнило.
Однажды ночью меня разбудила медсестра и в рамках серии когнитивных упражнений спросила: «Как тебя зовут?». Мое полное имя — Эмилия Изобель Эфимия Роуз Кларк. Но я не смогла его вспомнить. Вместо этого я пробормотала какую-то бессмыслицу, и меня охватил ужас. Такого чувства я никогда не испытывала: меня поглощала тьма. Впереди маячила жизнь, которой не хотелось дорожить. Я же актер, мне надо запоминать реплики, а я не могу вспомнить собственное имя! В худшие дни я хотела, чтобы меня «отключили». Я просила врачей позволить мне умереть.
В 2013 году, после съемок в третьем сезоне «Игры престолов», мне предложили роль Холли Голайтли в мюзикле на Бродвее. Там я, кроме игры и репетиций, должна была продлить медицинскую страховку. Для этого нужно пройти сканирование мозга (хотя я и так делала их регулярно). Сканер показал, что вторая аневризма, которую врачи обнаружили еще в Великобритании, но не стали трогать, увеличилась в размере. Доктор сказал, что нужна операция, но она будет легче и без таких серьезных осложнений, как предыдущая. Меня отвезли в частную клинику, родители уже ждали там. «Увидимся через два часа», — сказала мама. «Конечно. Никаких проблем», — ответила я. Ах, если бы…
Когда я очнулась, то орала от боли. Операция прошла неудачно. Началось сильное кровотечение, и я могла умереть во время процедуры, но останавливать операцию было опасно. Так что они решили получить доступ к моему мозгу «по старинке», вскрыв мне череп. Немедленно.
Восстановление шло тяжелее, чем после первой операции. Я выглядела так, словно пережила войну, такую, какую не пережила бы даже Мать Драконов. Я вышла из больницы с дренажем, торчащим из головы. Часть черепа заменили на титановую пластину. Сейчас вы не можете видеть шрам, который тянется от уха к затылку, но тогда мне казалось, что меня изуродовали. Еще я постоянно боялась потерять память или зрение. Теперь я говорю, что операция отбила у меня вкус к хорошим мужчинам. Сейчас я могу смеяться над этим, но тогда было не смешно.
Я провела месяц в больнице, и в какие-то моменты чувствовала, что утратила надежду. Никому не могла смотреть в глаза. Начались приступы паники, постоянная нервозность. Я была воспитана так, чтобы никогда не говорить «это несправедливо», потому что в мире всегда есть кто-то, кому хуже, чем тебе. Но, пережив эту искалечившую меня процедуру второй раз, ощущала себя пустой оболочкой. Я не хотела жить. А еще боялась, что о моей болезни напишут в прессе. Это и случилось, но не массово: National Enquirer написал короткую заметку о моем состоянии. Позже, когда журналист спросил меня об операции, я все отрицала.
Сейчас, после нескольких лет молчания, я говорю вам всю правду. Поверьте мне: я знаю, что не уникальна. Много людей страдали сильнее, чем я. Но я не одинока. Мне повезло, что со мной рядом всегда были близкие.