Холодно и темно. Лидия сидела на краю кровати, бессильно опустив руки на ледяную после долгой ночи постель и с наслаждением, с издевательским наслаждением снова и снова обжигала себя холодом, хватая себя за коленки. Затем снова опускала руки на промерзлую ткань и опять и опять касалась себя, окруженная темнотой и холодом. Такой пронзительной темнотой и таким сладострастным холодом.
Шторы, задернутые и завязанные так, что никакой шальной ветер не смог потревожить ее и спасти от мрака. Как бы он не бился, ни один луч света не имел права зайти в эту квартиру. Ничего живого больше не имело права касаться такого мертвого, прогнившего изнутри места, как минимум Лидия не могла себе такого позволить.
Она на мгновение представила, как луч света падает на эту тощую палку, лежащую на полу обтянутую кожей, которая почему-то называется ее мужем и носит такую же фамилию, как и она.
Это существо, не человек и не животное, лежит на полу, лежит, бормочет, лежит, скрипит старыми досками, переваливаясь с боку на бок, молится и молится, молится и молится и молится, пока у него не пересыхает язык и засыпает и спит бормочет во сне бормочет что-то, будто бы молится и молится будто бормочет и кажется, что ни конца этому, так как и неясно уже, было ли этому начало. И нет ничего в родительской спальне, кроме бормотаний, что похожи на молитвы и молитв, похожих на бормотания.
И Лидия Жилова, жена того бормотавшего была как-то извращенно счастлива, как может быть счастлив только человек, узнавший, что его, в отличии от соседа, будут пилить с головы, а с ног. Она, она смотрела по сторонам, каждое утро узнавая заново ее спальню в этих дрожащий от холода стенах.
С надменной ухмылкой она наблюдала, как с каждым днем все больше ее картин, таких разный и красочных вечная темнота превращает в безлики черные прямоугольники — она часто смотрела на эти большие и маленькие фигуры с давящим сладострастием, представляя, как она, Лидия, милая, прекрасная Лидия, жадно, жирно, берет эту черную краску ломтями, горстями, как берет и грубо, жестоко, сочно размазывает эти ошметки пустоты на все, что когда-то составляли ее жизнь, а затем, она, прекрасная, еще совсем молодая и совсем даже красивая Лидия погружается в черное, а черное погружается в Лидию и нет больше ее и ее больше нет.
И уже нет мужа — это хорошо, и уже нет детей — и это хорошо, - и уже нет долга — и это хорошо, - и нет денег — и это хорошо, и нет прошлого — и это хорошо, и нет будущего — и это хорошо, - и нет надежд — и это хорошо, и нет ожиданий — и это хорошо, нет плохого — и это хорошо, нет хорошего — и это хорошо.
Если бы кто-нибудь спросил Лидию, все ли у нее хорошо? Она бы ответила:
- У меня все хорошо.
Понравился рассказ? Поставьте лайк и подпишитесь!