Если мусульманские народы в начале ХХ века имперской, а в его конце – советской России обособились по межцивилизационному (или, согласно теории пассионарности – суперэтническому) признаку, западные регионы огромной империи отдаляли от основного этнического массива другие, но тоже веские причины.
В ходе Северной войны 1700-21 гг. Россия присоединила бывшие шведские владения в Прибалтике – Эстляндию и Лифляндию. Поскольку Петр I имел целью превращение России в европейскую страну, включение в ее состав земель, которые уже несколько веков развивались по европейским законам, было как нельзя кстати. Поэтому по окончании войны царь подписал указ об «Остзейском [Прибалтийском] особом порядке» (Ostsee Landesstaat) управления приобретенными территориями, которые устанавливали:
1. сохранение в силе прежних (шведских) законов и налогов;
2. введение новых законов, принимаемых в Российской империи, только после регистрации (утверждения) местными ландтагами;
3. сохранение немецкого языка (элита обеих губерний состояла из немцев) языком делопроизводства, судопроизводства и образования;
4. сохранение на границе с Россией таможен;
5. сохранение лютеранского вероисповедания;
6. сохранение административного деления шведского времени;
7. практическое самоуправление – губернатор принимает решения только по согласованию с дворянством.
Таким образом, Эстляндия и Лифляндия (в 1795 г. в состав России было включено также Курляндское герцогство, на которое также был распространен «Особый порядок») были выведены из российского правового поля: эти губернии, по сути, остались в пределах Европы. Более того: там действовал принцип представительной власти. Рыцарские семьи управляли краем через собственные губернские парламенты - ландтаги. В городах власть осуществляли магистраты, работавшие на тех же основаниях, что и в Европе. Крепостное право в крае не только сохранялось, но и усилилось – так же, как во всех странах Восточной Европы XVII – первой половине XVIII веков.
Несмотря на неравноправное политическое и нелегкое социальное положение коренного латвийского и эстонского населения, его уровень жизни, образования и правовой защищенности не шел ни в какое сравнение с ситуацией, в которой находились русские крестьяне. Школы сохранялись в большинстве церковных приходов присоединенных земель, и в конце XVIII века от 40 до 62% населения (а оно было в большинстве сельским) было грамотным, что соответствует средним показателям для Северной Германии и скандинавских стран того времени. Уже во второй половине XVIII века в Остзейском крае начинают издаваться периодические журналы, а с 1820-х гг. – и газеты; например, «Крестьянский еженедельник», что на коренных российских территориях было совершенно немыслимо.
Показательно, что в 1739 г. остзейские рыцари добились принятия законов, превращавших крепостных крестьян в их личную собственность, т.е., практически в рабов, как в России; тем не менее таких жестокостей и произвола в Прибалтике не было. Это было связано в основном с тем, что там уже сложились особые традиции, в силу которых мучить крепостных, отнимать у них жилища и имущество, и тем более пользоваться «правом первой ночи» было неприлично. Тот факт, что под российским господством численность крестьянского населения края росла быстрыми темпами, свидетельствует о том, что крепостной гнет там не был таким уж невыносимым.
В первой половине XVIII века в Прибалтике активно действовали религиозные движения пиетистов (мистическое течение в лютеранстве, добивавшееся изменения морали) и гернгутеров (пропагандировали набожность, нравственность, социальное равенство и братство), с которыми помещикам приходилось считаться; фактически лютеранская церковь в рамках этих братств занималась правозащитной деятельностью. Во второй половине столетия, недаром названного «Веком просвещения», в Прибалтике начали распространяться идеи рационализма и гуманизма. В тех местах влияние Европы оставалось гораздо более значительным, чем в основной части России, поскольку выезд и въезд за границу для остзейцев оставался свободным.
Неудивительно, что превращение остзейского крепостничества, вслед за российским, в аналог рабства в условиях роста гуманистических и просветительских настроений вызвало отторжение, причем в самой помещичьей среде. Хотя остзейские рыцари считали, что отмена крепостного права должна быть постепенной во избежание социальных конфликтов, они уже с 1760-х гг. начали выступать за ликвидацию личной зависимости крепостных и возврату к принципу земельной зависимости, а также за уменьшение размеров повинностей и полное возвращение крепостным права на судебную защиту. По мнению рыцарства, было необходимо развитие образования и шире – просвещения крестьянства, с тем, что таким образом подготовить почву для полной ликвидации крепостного права. Одновременно среди образованного не-немецкого населения (почти исключительно горожан) и части рыцарства впервые проявляется сочувственный интерес к до-немецким и дохристианским традициям, истории и языкам местных жителей – к коренным жителям окончательно перестали относиться презрительно. В результате такого изменения настроений не-немцы (предки латышей и эстонцев), владевшие немецким языком и отвечавшие требованиям имущественного ценза, получили равные с дворянами права в городах.
«На этом консервативном, в политическом аспекте, фоне выделялись два критика крепостничества, которые представляют и два поколения деятелей лифляндского Просвещения, старшее и младшее – пастор Иоганн Георг Эйзен (1717-1779 гг.) и литератор Гарлиб Меркель (1769-1850 гг.). И.Эйзен в своих требованиях не ограничивался Остзейскими губерниями, а первым стал добиваться отмены крепостничества и права владения землей для крестьян в России в целом. (…)
Блестящим публицистическим достижением критики крепостничества стал опубликованный в Лейпциге в 1796 г. памфлет Г.Меркеля «Die Letten, vorzug in Liefland am Ende philosophischen Jahrhunderts» (Латыши, особенно в Лифляндии в конце философского века), острие которого было направлено, прежде всего, против остзейских дворян. Г.Меркель первым стал писать о коренных жителях Эстляндии и Лифляндии не только как об угнетенных крестьянах, но и как об обращенных в крепостное сословие народах, естественное развитие которых, тем самым, искусственно задерживается. Нарисованная Г.Меркелем в его литературных произведениях идеализированная картина положения эстонцев и латышей во времена, предшествовавшие завоеваниям крестоносцев, оказала существенное влияние на толкование истории эстонскими и латышскими идеологами национального движения, возникшего во второй половине ХIX в.» («Остзейский особый порядок». Estonica, Энциклопедия об Эстонии, интернет-версия).
В 1803-19 гг. в Остзейском крае было отменено крепостное право; к тому времени уровень культурного развития населения там был достаточным для того, чтобы и помещики, и крестьяне оказались к этому готовы. С 1856 г. все остатки феодального землевладения были отменены, и помещик сохранял право лишь продавать или сдавать в аренду свои земли. Результатом стала массовая скупка земель крестьянами и быстрый рост их зажиточности. А она, в свою очередь, привела к бурному экономическому, в том числе промышленному, подъему: Ревель (Таллинн) и особенно Рига превратились в крупнейшие фабрично-заводские центры России.
В 1820-40-х гг. в Остзейском крае начался рост национального самосознания: это было продолжение общеевропейского процесса кристаллизации и консолидаций наций (прежде самоопределение европейцев базировалось в первую очередь на религиозной основе, во вторую – на феодальном подданстве или территориальной принадлежности). Впервые нации выступили в качестве субъекта политики в английских колониях в Америке и Франции в период революций 1776 и 1789 гг., затем этот процесс охватывает Германию (примерно с 1813 г.), а в 1820-50-е гг. распространяется на Италию, Австро-Венгрию, Ирландию и подвластные Османской империи балканские народы.
Причины сложения наций и возникновения национализма хорошо изучены и не нуждаются в дополнительных комментариях. Для данной работы важно то, что в это же время те же процессы распространяются и на европейские народы России – поляков, финнов, эстонцев, латышей и литовцев. В очень сложном варианте они затрагивают украинцев (об этом - ниже) и христиан Кавказа – грузин и армян.
Польша и Финляндия вообще являлись в полной мере европейскими странами, и вовлечение их в общеевропейские процессы естественны. Но и эстонские, и латвийские земли, как показано выше, всю свою историю, включая период вхождения в состав Российской империи, тоже оставались европейскими; стоит ли удивляться появлению там ирредентистских движений (ирреденти́зм (от итал. irredento - «неискуплённый», «неосвобождённый») - политика по объединению народа в рамках единого государства)?