В 1991 г. Советский Союз распался на отдельные республики. Это стало отложенным следствием распада Российской империи после октябрьского переворота 1917 г., когда огромная держава раздробилась на множество этнических и территориальных квазигосударств – от Украинской народной до почти забытой «Забулачной» республик (в марте 1918 г. в татарской части Казани, за рекой Булак, группа татарских национальных активистов провозгласила «автономный штат Идель-Урал», в просторечии - «Забулачную республику»). То, что в 1917-18 гг. среди большей части народов бывшей России появились значительные по численности и авторитетности среди населения группы сепаратистов или автономистов, свидетельствует о том, что к тому времени национальные меньшинства империи были серьезно затронуты националистическими настроениями. Большевики, стремясь использовать националистические настроения меньшинств для укрепления своей власти, приняли декрет «О праве наций на самоопределение вплоть до отделения», и шумно, с помпой, «предоставили» независимость всем народам бывшей России (с тем, чтобы впоследствии завоевать их военной силой). То же самое спустя 70 с лишним лет проделали Горбачев и Ельцин: первый подготовил новый проект союзного договора, превращавший СССР в «мягкую» конфедерацию фактически независимых государств, второй же призвал автономии внутри РСФСР «брать столько суверенитета, сколько сможете проглотить». Иными словами, вся эпоха существования СССР являлась периодом медленного распада многонациональной России на национальные «квартиры».
Возникает вопрос: был ли этот распад фатальным явлением, обусловленным некими общемировыми закономерностями развития наций и распада империй, или же он стал результатом чьих-то волевых (злонамеренных) действий (империализма, «мировой закулисы» и т.д.)?
«Земля» и «кровь»
В 1918-19 гг. о праве наций на самоопределение завили две совершенно разные политические силы: большевики, захватившие власть в России, и лидеры стран Антанты, победившие в Первой Мировой войне, на Версальской конференции – с подачи американского президента Вильсона (правда, эти заявляли о правах наций с многочисленными оговорками и неясностями). После Второй Мировой войны право наций на самоопределение стало основой международного права, и на его основе была предпринята тотальная деколонизация стран Азии и Африки. А в 1990-е гг. это же право легло в основу разделения СССР и Югославии, Чехословакии и Эфиопии.
При этом до сих пор не существует общепризнанного определения нации; узаконенные в международном праве определения не только оспариваются многочисленными группами ученых и политологов, но и содержат неразрешимые внутренние противоречия (важнейшее из которых – сосуществование в Уставе ООН и связанных с ним документах права на самоопределение с правом государства на защиту территориальной целостности).
«Исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры», - так определяет нацию Большая советская энциклопедия, и практически все другие словари, энциклопедии и международные правовые документы используют то же определение с небольшими вариациями. Определение, прямо скажем, неубедительное: его можно опровергнуть в каждой составной части. Например, вепсы – этнос, живущий в Вологодской области и Карелии – нация или нет? Этот народ был известен еще Иордану Готскому в VI веке, т.е. он вполне даже «исторически сложившийся». Общность языка, территории, экономической жизни и психические особенности – тоже налицо. Так что же – имеет ли страна Вепсария (т.е. Весьегонский район Вологодчины) право на самоопределение? А ирландцы, добившиеся независимости от Великобритании в результате жестокой войны 1919-21 гг., к тому времени уже давно говорили только по-английски, что ничуть не мешало им чувствовать себя отдельной нацией и воевать с англичанами. И американцы тоже говорят только по-английски, но никак не являются англичанами. У швейцарцев вообще четыре языка, но никто же не отрицает того, что все они – единая нация? Молдаване, отличающиеся от румын только наличием собственной республики – часть румынской нации или нет, и можно ли считать отдельной нацией говорящих по-монгольски бурятов? И что разделяет испаноязычных метисов-католиков Колумбии и Венесуэлы, кроме политического решения свирепых caudillo - «полевых командиров» начала XIX века, решивших самовластно править занятыми территориями? А арабы-мусульмане Марокко, Ливии, Кувейта и Иордании – это единая нация?
При этом вспомним: ольстерские ирландцы-протестанты выдержали многолетнюю войну с ирландскими католиками во имя сохранения Ольстера в составе Великобритании, при этом нисколько не сомневаясь в том, что они – ирландцы. А раньше, в 1920-е гг., говорившие по-польски мазовшане, поморцы и часть силезцев категорически выступила против присоединения к не только единокровной, но и единоверной Польше, предпочтя остаться в Германии. Решили остаться немцами и прусские литовцы, хотя их братья в независимой Литве никак не хотели с этим согласиться.
Помимо языка, другие критерии определения нации (общность территории, экономической жизни, психологических особенностей и культуры) вообще не поддаются определению. В любой нации есть разные социальные группы (а в некоторых – еще и конфессиональные, и расовые), сильно отличающиеся по всем этим параметрам, но это не мешает им чувствовать свое национальное единство. На Бородинском поле, под Плевной и Ляояном бок о бок воевали русско- и немецкоговорящие дворяне, воронежские землепашцы и сибирские охотники – какие уж там общие психологические особенности! А в Булони атаки немецких «Пантер» отражали фермеры-протестанты из Канзаса, чернокожие разнорабочие из Гарлема и пастухи-дакоты.
Этнологи в отношении к нации делятся на два основных лагеря: конструктивистов и примордиалистов. Первые утверждают, что нации представляют собой «воображаемые сообщества» (Б.Андерсон), «искусственные образования, целенаправленно сконструированные, созданные интеллектуальными элитами (учеными, писателями, политиками, идеологами) на основе национального проекта - идеологии национализма, которая может выражаться не только в политических манифестах, но и в литературных произведениях, научных трудах и так далее. Согласно конструктивистам, национализм не пробуждает нацию, которая до тех пор остается вещью-в-себе, а создает новую нацию там, где ее не было. Географическими границами национального проекта при этом являются актуальные политические границы государства, а этнические различия населения, участвующего в строительстве такой нации вообще не имеют значения» (Народы и Нации (традиционалистский подход), интернет-сайт «Центр Льва Гумилёва»).
Примордиалисты, в свою очередь, считают нацию высшей стадией развития этноса, т.е. в их представлении нации являются продуктом биологического развития цепочки племя-народность-нация. По сути, нынешняя концепция международного права, определяющая нацию как субъект с некими особенностями и правами, проистекает из примордиалистского направления в этнологии. Выражаясь более просто, два этих течения – сторонники «земли» (конструктивисты) и «крови» (примордиалисты) как фундамента существования наций. В представлении первых существуют только «гражданские нации», т.е. нации определяются гражданством, вторые – происхождением. Нельзя не отметить, что расистские, шовинистические и ультранационалистические течения существуют среди сторонников теории «крови».
Подобное разделение существовало всегда: в империях прежних веков соперничали т.н. имперские партии с националистическими. В Римской империи и Византии, в Китае, Арабском халифате, и, конечно, в Российской империи любую должность и даже императорский трон мог занять человек любого происхождения, если он имел соответствующее подданство (гражданство). Однако внутри гражданских (или имперских) наций нередко происходили конфликты, погромы и даже войны между этносами, причем их участники, как правило, даже не думали о том, чтобы порвать с нацией (государством), в котором живут. Так, в Смутное время в России казаки и севрюки воевали против «москалей» (великороссов), не ставя под сомнение собственную принадлежность к Московскому царству; в Китае в 1855-1867 гг. шла кровавая резня между этническими группами хакка и пунти, в которой погибло не менее миллиона человек, но ни те, ни другие не сомневались в том, что они китайцы. То же самое мы можем видеть и сегодня: конфликты между белыми и чернокожими американцами не прекращаются, хотя и те, и другие считают себя американцами.
О том, что сторонники «земли» правы, а «крови» - нет, свидетельствует вся история человечества. Этносы (народы и народности) постоянно меняли свои политические взгляды под влиянием элиты, которая, в свою очередь, меняла их сообразуясь с выгодой. Так, весьма своеобразный народ – баски – жили в Испании еще до образования испанского государства, и, сохраняя своеобразие обычаев и традиций, никогда не ставили под сомнение свою принадлежность к этой стране. Более того: на протяжении многих веков среди басков была обычной клятва: «Я, как испанец и баск, клянусь…». Однако в 1890-х гг. некий Сабино Арана, выпускник иезуитского колледжа, объявил басков высшей расой, угнетенной унтерменшами-испанцами; он создал Баскскую националистическую партию и развернул оголтелую ультранационалистическую, расистскую пропаганду. И она упала на благодатную почву! В 1936 г. баскские националисты, получив большинство на парламентских выборах в населенных басками провинциях, провозгласили Республику Эускади (Баскскую), независимую от Испании и поддерживавшую республиканское правительство в Мадриде только «вплоть до победы над мятежниками». Уже в следующем году армия генерала Франко заняла Страну Басков и покончила с «независимостью», но тем не менее националистическое подполье в регионе продолжало существовать. В 1958 г. националистическая молодежь создала подпольную повстанческую группировку ЭТА («Страна басков и свобода»), воевавшую вплоть до начала XXI века. При этом интересно, что жители крупнейшей баскской провинции, Наварры, ни националистов Араны, ни ЭТА категорически не поддерживали, и даже во время гражданской войны составляли костяк франкистского движения, выступавшего за единую и неделимую Испанию, и особенно – против любой автономии национальных меньшинств, в том числе самих басков! Почему? А потому, что Арана хоть и был баском, но не был наваррцем. В то время, как жители баскских провинций Бискайя и Гипускоа в конце XIX века разбогатели на судоходстве, международной торговле и металлургии, наваррцы оставались бедными крестьянами, так же пасшими овец, как и испаноязычные кастильцы или астурийцы, и которым делить с испанскими «колонизаторами» было решительно нечего. Ровно по тем же причинам не было никаких сепаратистских движений во французской Басконии, жители которой были такими же рыбаками и овцеводами, как и вандейцы или нормандцы, а говорить на своем языке и носить огромные баскские береты им никто не мешал. А вот жители Бильбао и Сан-Себастьяна не желали принимать внутренних мигрантов из других областей страны и делить с ними плоды своего внезапного процветания.
История баскского национализма, сконструированного политиками в конкретной социально-экономической ситуации и для решения конкретных проблем (причем не нации, а элитной группы) не просто показательна: она характерна для всего мира. Тринадцать британских колоний в Северной Америке создали американскую нацию и отделились от британцев потому, что Лондон ограничивал их в правах и возможностях как жителей колоний. В Испанской Америке антиколониальное восстание 1810-24 гг., приведшее к возникновению целой плеяды новых наций от Мексики до Чили, было вызвано теми же причинами. Причем интересно, что в восстаниях и вооруженной борьбе с испанцами, принявшей крайне ожесточенный характер, участвовали в основном испанцы по рождению, языку и культуре, жившие в Латинской Америке – т.н. креолы. А миллионы действительно угнетенных индейцев и негров, как и большинство метисов и мулатов, либо не участвовали в Освободительной революции, либо (преимущественно индейцы) активно поддерживали Испанию. Дело в том, что мелочная регламентация торговли и вообще всей жизни в Испанской Америке задевала интересы как раз местных испанцев – торговцев, землевладельцев, ремесленников, чиновников и военных, и совершенно не затрагивала интересы крестьян-общинников (им было все равно, кто дерет с них налоги, а с испанскими чиновниками договориться было даже легче, чем с местной креольской элитой), вольных метисов-скотоводов (гаучо, льянеро, чарро) и тем более негров-рабов.
Еще более показательна кровавая история размежевания народов бывшей Югославии – сербов, хорватов, боснийцев и словенцев. Следует учитывать, что три первых народа вообще говорят на одном сербохорватском языке, а словенский язык настолько к нему близок, что ряд лингвистов считает его диалектом того же языка. Считается, что водораздел (точнее, «кровораздел») между ними пролег по религиозному принципу, что в отчасти верно (сербы – православные, хорваты – католики, боснийцы – мусульмане), но лишь отчасти. Словенцы, например, тоже католики, а с хорватами ничего общего иметь не хотят. На протяжении веков, вплоть до Первой Мировой войны, эти народы, при всех отличиях, ощущали свою общность. Хотя сербские националисты с середины XIX века утверждали, что никаких хорватов и боснийцев в природе не имеется, а есть сербы-католики и сербы-мусульмане; хорватские националисты утверждали ровно то же самое, но относительно православных и исламизированных хорватов. В единстве югославянских народов (исключая болгар) ни сербы, ни хорваты, ни большинство словенцев не сомневались (боснийцы – исключение, связанное с исповеданием ислама). После крушения Австро-Венгерской империи эти народы с воодушевлением создали Югославию, так и назвавшуюся – Королевство сербов, хорватов и словенцев. И тут выяснилось, что что все они разные. Начались конфликты, переросшие во время Второй Мировой войны в жуткую междоусобную бойню, унесшую жизни двух миллионов человек. В 1945 г. эти народы вновь объединилось, но единство осталось непрочным – слишком много крови было пролито сербскими четниками, хорватскими усташами, словенскими домобранами и боснийскими эсэсовцами. И в 1990-е Югославия вновь развалилась – после еще одной кровопролитной междоусобицы. При этом национально-религиозные различия даже в ходе войны были весьма нечеткими: несмотря на чудовищные зверства в отношении друг друга, постоянно возникали странные коалиции, непонятные за пределами распадавшейся Югославии. Например, во время осады сербами Сараево мусульманский гарнизон города на 1/3 состоял из… сербов, причем добровольцев. А крупнейший мусульманский район Боснии, Бихач, всю войну воевал на стороне сербов против мусульманского правительства. Формально хорваты и боснийцы находились в союзе против более сильных сербов, но в длительном противостоянии в районе Мостара хорваты вместе с сербами воевали против боснийцев. Как все это понимать? А очень просто: сараевские сербы росли, учились и работали вместе с тамошними мусульманами, а наступавшие на город сербские войска были для них чужаками. Мостарские хорваты были ближе с сербами, чем с мусульманами, а договоренности правительств в Загребе и Сараево их мало интересовали. А бихачские мусульмане всегда жили в окружении сербских районов и были настолько тесно связаны с ними родственными и деловыми узами, что, когда началась война, выступили на стороне соседей против единоверцев (бихачский вождь Фикрет Абдич, мусульманин, был богатейшим бизнесменом Боснии, а его бизнес был связан в основном с сербскими партнерами). В конце концов Сербия, Босния и Хорватия разделились, но чего было больше в причинах этого раздела – национальной и религиозной, ненависти или же частных интересов, причем не только элитных группировок, но и населения?
Вся известная история человечества (за ее пределы уходят бесписьменные, до-государственные времена, когда не существовало этносов, а были только роды и племена) состоит из межэтнических контактов и конфликтов, разделения и слияния народов, сближения и отчуждения наций. История России не является исключением, и, разумеется, имеет собственные особенности.
