Апрель 1907 г. Представим, что вы американец в Париже, ищущий «вкус» аутентичной культуры Франции - возможно, в форме прекрасной французской кухни. Вы присаживаетесь в причудливом кафе, но прежде чем выбрать между Pissaladière и Pâté en croûte (прим. пер. – французский аналог пиццы и паштет запеченный в тесте), к вам подходит полицейский и в грубой форме просит вас уйти. Он кричит вам «Sortez!» (прим. пер. – убирайся!) и показывает на свои усы. Вы же, гладко выбритый, ретируетесь, смущенный и голодный.
По всему городу бастовали профессиональные официанты, требуя увеличения зарплат, сокращения рабочего дня - и права иметь усы. Они были практически повсеместно распространены среди французских мужчин на протяжении многих десятилетий, хотя многим: официантам, прислуге и священникам не разрешалось иметь их — они были «приговорены к принудительному бритью», как писала газета «La Lanterne» 27 апреля 1907 г. Возмущенные официанты, сытые по горло подобными условиями труда, массово вышли из своих модных ресторанов оставив хозяев ресторанов с убытками, по современным оценкам, примерно в 25 000 французских франковв день (прим. пер – немного подсчитал, в евро по цифрам 2017 г., убытки ресторанов от забастовки составляли примерно 96500 евро в день – ссылка если кому интересно, считать первую валюту во anciens francs). «Женщины полны решимости голодать вместе со своими детьми, нежели чем видеть, как усы их мужей по-прежнему исчезают под бритвой», - сообщает газета «Mémorial de la Loire».
С теми, кто остался работать, обращались как с предателями, их часто ругали забастовщики, которые хотели, чтобы они тоже присоединились к движению. Полиция жестко отреагировала на протесты. Согласно «Los Angeles Times» от 20 апреля, жандармы были настолько жестоки в борьбе против забастовщиков, что они «гнали из города каждого гладко выбритого человека, включая десяток невинных американцев, которые только что прибыли в город, не зная о забастовке, и были сбиты с толку подобной враждебной встречей».
Какое место занимали усы среди других требований, вероятно, варьировались от официанта к официанту, но восстание охватило Францию, где целыми поколениями усы были неотъемлемой чертой мужчины. Страна, наконец, была вынуждена столкнуться с классовой дискриминацией, которая долгое время гноилась прямо у нее под носом.
Как сообщал тогда «La Lanterne», в истории усов эта форма волос на лице была знаком привилегированности и статуса в Европе еще со времён Античности. Тогда Тацит (прим. пер. – Публий Корнелий Тацит - древнеримский историк) писал, что немцы оставляли право носить усы за теми из солдат, которые отличились в бою. К 19 в. усы у военных вновь вошли в моду, так как армии по всему континенту стремились подражать элитной венгерской «Гусарской» кавалерии. Гусары сражались стильно: шлемы с перьями, седла, покрытые леопардовой кожей, и густые, ярко выраженные усы. Подобный внешний вид, говорит историк изучающий историю влияния и значение растительности на лице у мужчин, Кристофер Олдстоун-Мур, «был отличительным образом, вызывавшим шок и трепет», и к середине 19 в. большинству французских солдат пришлось носить усы (хотя некоторым военных невысоких рангов это запрещалось, в целях укрепления военной иерархии).
Требование было настолько строгим, что солдаты, которые не могли отрастить усы, естественно, должны были использовать их муляжи. Стремясь утвердить собственную мужественность, аристократия и буржуазия приняли стиль, превратив усы в знак преуспевающего француза. Это веяние моды изменило облик Франции тех времён - эпоха чисто выбритого Людовика XIV закончилась.
Примерно в это же время по всему Парижу начали появились первые современные рестораны. Эти заведения, в первую очередь для состоятельных людей, стремились воссоздать впечатления от ужина в доме членов высшего общества. Переживаемый людьми опыт значил больше, чем еда. Официанты должны были выглядеть как домашние камердинеры, которым запрещалось носить усы из-за своего невысокого статуса. Обедающие «платили, чтобы унизить людей практически институциональным способом», - говорит историк Гил Михаэли, который много писал на тему французской мужественности (маскулинности). Клиенты «Платили за опыт. И опыт играл первостепенную роль».
Желание регулировать "растительность на лице" во Франции, утверждает Михаэли, уходит своими корнями в эпоху колониальной экспансии и промышленной революции. Менее обеспеченные люди получили возможность обрести то, что традиционно было предметами роскоши, поэтому элита обратилась к чему-то, что нельзя было купить за деньги, к новому средству проецирования своего статуса. «Каждый тщедушный умник,» издевался над ними «New York Times», «безнаказанно провозгласил себя чуть ли не самураем, и всё из-за своего волосатого украшения…».
«Это был очень болезненный шаг», говорит Михаэл про тех, кто был вынужден бриться. Запрет на усы был особенно деморализующими для ветеранов, которым пришлось отказаться от гордого символа военной службы только для того, чтобы претендовать на определенные рабочие места. Отказ от усов – сравни тому, что быть униженными, быть сравненным с ребенком, потерять мужественность, даже быть униженным перед семьёй, соседями и друзьями. Самый яркий пример этого изменения отношения к мужчине запечатлен в рассказе Ги де Мопассана от 1883 г. «Усы» (прим. пер. - ссылка на рассказ на английском языке), в котором женщина по имени Жанна оплакивает усы, которые ее муж сбрил, чтобы сыграть женскую роль в пьесе. «Мужчина без усов больше не мужчина», - сетует она. Хуже того, ему не хватает «знаков отличия, которые отражают наш национальный характер».
Хотя у парижских официантов был профсоюз, говорит Михаэли, мы не знаем точно, сколько из них бастовало, или когда именно. Современные подсчеты приводят цифры от нескольких сотен до тысяч человек, и предполагают, что забастовщики присоединялись и покидали движение волнами. Ресторанное сообщество «это не завод», подчеркивает Михаэли, и некоторые споры между работником и владельцем ресторана могли решаться по-своему.
Однако мы знаем, что у бастующих официантов были могущественные недоброжелатели, которые ценили общественный порядок и были обеспокоены созданным прецедентом. Язвительное эссе в «Le Gaulois» - газете, которой владел Артюр Мейер (прим. пер. – известный французский журналист того времени), человек, который был на обвинительной стороне дела Дрейфуса, непростого испытания для всей Франции — представил, что если вдруг, например через 10 лет официанты начнут бастовать снова, требуя на этот раз права быть чисто выбритыми, как высшие классы (если они решат, что это новое веяние моды). Дразнящий подтекст, говорит Михаэли, состоит в том, что классовые различия будут связанны только с изменениями в моде. Еще более жесткая часть эссе, в виде стихотворения в газете «Gil Blas», оплакивала тот факт, что официанты смогут «легко скрыть причастность к своим профессиям» в нерабочее время. Подразумевается и то, что пиво станет дороже, чтобы увеличить зарплату официантам, а официанты будут смеяться над клиентами, скрывая ухмылку под своими усами. Смеяться над глупыми клиентами, из-за того, что они будут платить больше. Наконец, он воображает, что представители высшего класса могут однажды сами начать бастовать по этому вопросу.
Остальные были против движения официантов из-за гигиенических проблем, которые, как описывает настроения тех времён Кристофер Олдстон-Мур, начнут возникать гораздо чаще. «Как часто они будут чистить усы?», вопрошает «Le Journal» 22 апреля. «От их ноздрей до наших напитков», - предупреждала газета, бактериям будет очень легко попасть «в наш желудок, почки и наши крайне хрупкие внутренние органы». Кроме того, в статье утверждалось, что этот «аппендикс от мира волос неудобен. Он усложняет жизнь». Видеть, как ест усатый мужчина ест – безусловно, обычное явление в ресторанах, но независимо от внешнего вида персонала – «это противно любому наблюдающему».
Но у официантов также были защитники, которые присоединились к ним, бросая вызов Франции, чтобы соответствовать ее республиканским идеалам. «Эти джентльмены будут носить усы», - написал один из читателей в «L'Avenir». «Я поздравляю их и считаю это завоевание справедливым и естественным». Для «La Presse» движение было выражением «Декларации прав человека и гражданина» (прим. пер. – важнейший документ Великой французской революции, определяющий индивидуальные права человека), и позволило официантам «наконец показать, что они мужчины, свободные люди, у которых больше нет королей, у которых нет хозяев и которые могут носить этот символ всемогущего мужчины, усы!» газета провозгласила: «прекрасная независимость!"» Дело дошло даже до парламента, где Антида Бойер, депутат-социалист из Марселя, предложила законопроект, запрещающий усы, под страхом лишения свободы сроком до трех месяцев. (Фактически, Бойер представила законопроект ещё до начала забастовки.)
Цитируемый в «New York Times», Бойер осуждала тот факт, что «некоторые заблуждающиеся дворяне и высокомерные люди среднего класса цепляются за веру в то, что они возвышают себя, запрещая своим слугам, которых они рассматривают как рабов, носить усы.» Подобная практика «в условиях демократической республики гротескна и унизительна», - сказал он, - воскрешение «ушедшей тирании вопреки принципам, содержащимся в "Декларации прав человека"».
Законопроект Бойер провалился, но в конечном итоге он и не был нужен. К началу мая официанты по всему городу завоевали право носить усы - некоторые из них, говорит Михаэли, за счет других своих требований. Эти уступки в какой-то степени вызвали гнев левых активистов, которые поддерживали забастовку, но считали абсурдным ставить символическую победу выше материальной выгоды. Возможно, официанты были обмануты, или, возможно, предполагает Михаэли, их забастовка была только частично о труде, но также и о принадлежности, самоопределении и идентичности.
«L’etagere d’Eugene» — обзоры, переводы, статьи по книгам, фильмам, а также интересные наблюдения из жизни и мира:
Телеграм: https://t-do.ru/letagere
Поддержать группу и автора: