Как писать песни, которые въедаются в мозг за один раз, прыгать по утрам со скакалкой, не видеть разницы между полами и отдавать всего себя на концертах.
У группы OQJAV есть все для того, чтобы быть всероссийскими звездами. Уже лет пять как есть. Отличная музыка, чудовищно въедливые мотивы, которые застрянут в вашей голове минимум на неделю (мы проверили на себе), харизма и энергия. Но стадионов они не собирают. Пока что.
В конце прошлого года OQJAV выпустили новый альбом «Листики-цветочки», а в начале этого новый состав отправился в тур в поддержку пластинки.
На следующее утро после концерта в Екатеринбурге голос группы Вадик Королев поделился с «Площадью Свободы» своими мыслями: говорили о музыке, сексизме, городах и о том, почему OQJAV даже со своими приставучими песнями не популярны у широких масс.
Утро после концерта чем-то отличается от обычного?
— Ну да. Если концерт классный, то ты много отдаешь, но не будто бы ты жертва — это энергетически можно сравнить с классной баней с березовым веником. То есть ты обнуляешься, чтобы наполниться чем-то новым. С головой происходит то же самое, что после бани с телом. Хотя с телом то же — мы же на концертах танцуем, это непривычно, и мышцы сопротивляются: «Эй, чувак, что ты сделал с нами вчера»?
У тебя есть утренние ритуалы?
— Есть. Чаще всего, если получается по времени и месту, то я прыгаю со скакалкой 10 минут. Джеки Чан по-прежнему прыгает по пятнадцать, и до него мне пока еще далеко. На самом деле десять — нормально, пятнадцать — уже тупо скучно. Да мне даже десять скучно: я очень нетерпеливый человек, нужно перемещаться. Но потом ты себя классно чувствуешь целый день, поэтому эти десять минут нужно как-то пережить.
У меня не такой полезный утренний ритуал — я новости читаю. Одни из самых обсуждаемых тем в последние пару лет — борьба за права женщин, харассмент. Ты, как человек, пишущий песни про отношения, какое видишь решение этой проблемы?
— Проблема неоднозначная. С одной стороны, когда такие явления, как харассмент, происходят — это ужасно, отвратительно и мерзко. С другой стороны — затаскивание темы, этот страх — они убивают секс. То есть вместо того, чтобы позволять испытывать те или иные животные желания, мы говорим: «Нет, мы не животные», нужно бояться и даже мысли такой не допускать. Что касается убийства секса, то я, конечно, против. Но это очень противоречиво. Не знаю, как избежать одного, не избегая другого. А ты что думаешь по этому поводу?
Мне кажется, необходим диалог. И вот как раз про возможность диалога хочу спросить. Переслушал ваш последний альбом «Листики-цветочки» раз пять. Поймал себя на мысли, что это очень мужской альбом. И подумал, что не хватает не столько внимания к темам сексизма или харассмента, сколько какой-то положительной мужской энергии, честности, которая есть в этом альбоме. Мне это все показалось, ты как считаешь?
— Возможно, ты прав. Возможно, что он [альбом] всю эту историю немного с другой стороны показывает, никого не оскорбляя, не унижая, но при этом не теряя сексуальности. Я с уважением отношусь что к женщинам, что к мужчинам, для меня лично этот вопрос не стоит, потому что я этого разделения не понимаю внутренне. Все равны, и вся разница только в том, что мы сильнее в плане переноса сумок от метро до вокзала, вот и все.
То же самое и с социальными ролями. Часто папы классно готовят, занимаются детьми, при этом бывают настолько счастливые пары, что странно говорить о распределении ролей. Роль женщины в современном мире! В смысле роль женщины в современном мире? Все одинаковые, все нормально.
Такие проявления (сексизм — прим. ред.) есть, мы живем в патриархальном обществе. Но для меня лично этой проблемы не существует — не потому что я мужчина, а потому что у меня в голове все одинаковы.
Если завершать с темой: ты очень вольно обращаешься с ударениями, со слогами. К попыткам ввести в русский язык феминитивы ты как относишься?
— На данный момент это скорее бесит — что-то эстетское, мне не нравится, как звучит. Я помню, когда в школе на уроках говорили про Ахматову, учительница русского языка и литературы Людмила Николаевна сказала: «Есть поэтессы, а это поэт». И тогда мне это было странно, если честно, — зачем настаивать на этом? Но когда ты слышишь «режиссерка», это просто как-то неполновесно. Короче, это про фонетику, в языке есть мощь слов. Режиссер — это мощное слово, режиссерка — не мощное. Пока интуитивно (консервативно) так.
Теперь переходим к мощи звуков вашего нового альбома. Он музыкально богаче, тебе не кажется?
— Чем предыдущие?
Да.
— Ты знаешь, это естественно. Нот стало больше, их расстановка стала вернее, что ли. Но по поводу богаче или не богаче… Я рад, что связался с Димой и Славой (Дима Шугайкин и Ярослав Тимофеев, новый состав OQJAV — прим.ред.), рад, что все изменилось. Но предыдущие альбомы я тоже люблю, мне нравится, как мы их делали, там был совершенно другой подход. Да, там было больше как бы музыкальных ошибок. Сейчас, если какие-то гармонические ошибки допускаются, они допускаются совершенно осознанно. Не мной, а Славой, потому что Слава у нас чаще всего отвечает за гармонию.
А предыдущие альбомы мне нравились минималистичностью, отсутствием какого-то пиетета. Катя (Катя Павлова, бывшая участница OQJAV, группа «Обе две» — прим.ред.) брала в руки бас и такая — «Сейчас мы устроим», и фигачила. В этом была мощь. При этом Катя человек далеко не не от музыки. Даже Слава, когда мы старые песни аранжировали по-новому, говорил: «Как она это написала?». И говорил про песню «Валерий Павлович»: «Песня строится на четырех мажорных аккордах, при этом звучит грустно. Как она это сделала?»
Думаю, мы очень точно сделали новые песни, но в сравнении со старым у меня никто не побеждает, потому что и то, и то люблю. Да, новое мне сейчас чуть интереснее, но я понимаю, потому что это новое.
В твоих песнях по-прежнему есть хук — то, что позволяет им запоминаться. Я переслушал «Листики-цветочки», и вот уже пять дней у меня в голове играет «Ночь. Блондинка, в ее висках весна». Ты сам как себе объясняешь, что у OQJAV нет повсеместной славы, но есть потенциально хитовые песни?
— Я думал об этом пару лет назад. Наверное, ничего не изменилось. Раньше мне при создании песни всегда казалось, что мы занимаемся поп-музыкой, честное слово. Поп-музыка в первую очередь идет от бедра, а не от мозга. Какой-то текст, какая-то запоминающаяся мелодия, взаимодействие баса, бочки и хэта. Это поп-музыка в моем понимании, потому что я с детства целиком и полностью отдан Майклу Джексону, для меня он почти бог. Ну то есть я не сидел на Nirvana, Radiohead и не сижу, только король. А потом я как-то переслушивал песни, которые написал за два года до этого, и понял: они тупо сложные. И в процессе сочинения они мне ясны и понятны, а когда птичка улетает — они непонятные, недоступные. Их сложно напевать. Можно, конечно, но только когда ты уже обожаешь эту группу. Сегодня мне сложно себе такое представить, что мы едем в такси, по радио начинает играть наша песня, а таксист подпевает, потому что знает ее.
В этом плане у меня нет никакого разочарования. Мы продолжаем делать музыку. Ее невозможно делать иначе. Странно осознанно делать ее проще, в чем тогда прикол?
Екатеринбург, к которому группа раньше имела отношение, по-прежнему богат на классные музыкальные коллективы. И многие из тех, кто уезжал, рано или поздно угасали. Как считаешь, насколько город является определяющим местом, и можно ли делать крутые проекты не только в Москве и Санкт-Петербурге?
— Думаю, дело не в городе, а в ощущении популярности. Нас популярность не избаловала совершенно, поэтому я на себя с этой стороны не могу посмотреть. Мне кажется, когда человек осознает, что он типа бахнул, в нем что-то меняется. В ком-то меньше, в ком-то больше. Кто-то играет, наоборот, в простого парня и переигрывает: «Да не, я такой же, как был». Это тоже очень странная история. Я с таким часто сталкиваюсь: чувак, ты же тупо врешь! Не знаю, как сохранить себя, но кому-то это удается. Почему люди спиваются или скалываются — потому что этот момент сложно пережить. У ребенка, который стал известным актером, редко бывает счастливая жизнь, потому что он получает успех и популярность в том возрасте, когда их нельзя получать. Происходит слом: тебя обожает весь мир, а ты не знаешь, как пять на семь умножить.
По поводу мощи Екатеринбурга. Мы сейчас здесь, и он дико мощный, это правда. Он какой-то взрывной. Но я не отсюда, я из Перми. Катя отсюда, поэтому налетами приезжали к родне. Но я его люблю, он для меня свой. Он намного ближе к Москве, максимально далек от Питера, но Питер вообще стоит особняком.
Ты согласен, что без московской движухи, возможностей города музыканту никуда не деться?
— Нет, есть же крутые локальные группы, которые не переезжают в столицу. Из легенд это «Чайф». Обожаю «Курару». Я большой поклонник группы и стихов Олега (Олег Ягодин, лидер «Курары» — прим.ред.), мне нравится, что они такие... как в Манчестере сидят. С интернетом — тем более, вообще не важно, где ты живешь. Что ты можешь пропустить, если живешь в другом городе — лишний эфир на радио «Маяк» или «Серебрянный дождь»? Эфиры на радио это классно, но не трагично, если пропустил. Иди дальше и пиши хорошие песни.
У меня так сложилось, что переехала девушка в Москву, поступила в ГИТИС, а я закончил вуз — и тоже туда. Быстро полюбил Москву, уже 11 лет здесь и не жалею. Но это не про то, что Москва дает какие-то возможности. Там можно найти максимально тихое место, которое не найдешь ни в одном городе, и максимально громкое. Она намного проще в нахождении того, что тебе нужно прямо сейчас. Да, многие говорят, что она шумная, но она бывает очень тихая, если ты знаешь какой-то особый переулок.
Люди, которые приходят на твои концерты, за чем туда идут? Хотят потанцевать, ждут от тебя мыслей? Тишины или громкости?
— Саша, я, к сожалению, ни разу не был на своих концертах с другой стороны, поэтому хрен его знает, за чем кто идет. Я могу анализировать только по концертам других групп, на которых был. Ты любишь музыку, приходишь, если формат позволяет, и ты открытый человек — поешь вместе с группой. Они играют эти песни в семидесятый раз, и ты их тоже прекрасно знаешь, поешь и музыка проникает гораздо сильнее, чем когда слушаешь в плеере. Мне говорили, что существуют концертные группы и более студийные, когда на концерте все звучит так же, как записано на студии, и человек уходит разочарованным. Я не знаю, какая группа мы, но концерты мне очень нравятся. Мне нравится, что из песен, которые давно записаны, ты плетешь новую ткань. Концерт становится духовным соитием, а в плане танца — телесным. Обмен энергией, пинг-понг, от которого так хорошо.