Вторая четверть для Василия началась под знаком, как он это назвал, «обострения» экспериментов в преподавании. Вообще, весь курс МХК, который он вел, это был своеобразный эксперимент, в котором он, пользуясь прикрытием «регионального компонента содержания образования», отсутствием обязательных программ и учебников, бесконечно варьировал то, что преподавал детям.
Но с каждым годом Василий все острее чувствовал, что все его преподавание, что называется, «проходит мимо». В виду отсутствия сколько-нибудь значительного интереса учеников, ему все чаще приходилось «продавливать» то, что он преподает. В лучшем варианте, в каждом классе находилось пара-тройка учеников-«ботаников», которые добросовестно слушали, что он говорил, записывали, как записывали и слушали все, что преподают им на остальных уроках. С другими детьми приходилось изнурительно воевать, заставляя «не болтать», приносить тетрадки, записывать.., повышая голос или под угрозой различных санкций, которые, к слову, с каждым годом все меньше и меньше производили надлежащий воспитательный эффект.
Василий мучился, изводился, и, наконец, еще в прошлом году, решился на эксперимент, который он для себя условно назвал «остановкой преподавания». Раз то, что он преподает, все равно проходит «мимо», то зачем вообще преподавать? Если на выходе из станка раз за разом появляется бракованная деталь, то не логично ли остановить станок, разобраться, что к чему, и только после этого вновь запускать его в действие? Так рассуждал Василий, когда приступал к эксперименту.
Он начал его в одном из девятых классов, где несколько уроков подряд приходил после звонка в класс и без всякого «здравствуйте!» садился за учительский стол, доставал книгу и начинал ее читать – и так, ни говоря ни слова, до конца урока. Если в классе начинался шум, превышающий допустимые границы, он просто отрывал глаза от книги и туманно смотрел на «источник шума», выражая своим взглядом недовольство – мол, мешаете чтению. Разумеется, книга книгой (а это был словарь английского языка) – Василий украдкой не забывал наблюдать за тем, что происходит в классе.
Первый урок прошел почти незамечено. Ученики, по обыкновению болтавшие о чем-то своем, только поглядывали на него, ожидая, что вот, сейчас он встанет и прекратит «сладкую» болтовню. На второй-третий урок стали поглядывать на Василия с недоумением, а после урока некоторые из «массовцев» спрашивали, «что случилось», и «уж не заболел» ли он. Василий выдержал паузу еще пару уроков и, наконец, когда вопросы стали задавать на самом уроке, решил, что «пора».
Он так и объяснил ребятам, что нет смысла ни в каком преподавании, что все равно его никто не слушает, потому что они «тупые» и воспринять его не могут. Василий, конечно, осознавал, как сильно он рискует, идя на такую «провокацию» с современными учениками, но все-таки решился на нее. Ему хотелось затронуть их самолюбие, спровоцировать их агрессию, в общем, сделать все возможное, но только прорвать это «тупое равнодушие», так угнетавшее его.
Недоуменная реакция, разумеется, последовала – хорошо хоть в не очень агрессивной форме. Уровень этого класса был достаточно высок, здесь было больше «массовцев», - в параллельном классе нечто подобное могло произвести непредсказуемый эффект. Василий продолжал «ковать железо», сказав, что он не просто так назвал всех «тупыми», что он еще может разложить каждого по трем «категориям тупости»:
· ботаники;
· болтуны;
· пофигисты.
- Кто такие ботаники? - вещал Василий, сидя за столом, и радуясь, что ему, наконец, удалось привлечь к себе пристальное всеобщее внимание. - Это те, кто тупо, заметьте – тупо! – поэтому они тоже тупые – учат все, что дают в школе, не задаваясь вопросом, зачем мне это надо, правильно ли это, пригодится ли мне это в жизни или нет. Их главный критерий – это оценка. Главное – пятерка, по поводу чего – уже не важно. И если в школе будут преподавать рецепт приготовление пудинга из человеческого говна, они добросовестно изучат рецепт, запишут все ингредиенты и на следующем уроке ответят на пятерку…
Вторая категория – это болтуны. Они пришли в школу весело провести время, другое, по большому счету, их не интересует. Им интересны друзья, сверстники и с ними они готовы чесать языки все уроки напролет. Это их главное удовольствие. Вам понятно, почему они тоже тупые?.. Потому что за своей болтовней они пропускают мимо ушей то, что преподается на уроках, и даже то полезное, что они могли бы извлечь из этих уроков, из-за их болтовни проходит мимо. Так что – увы! – тоже тупые…
И третья категория – это пофигисты. Эти вообще не понимают, зачем они сидят в школе – им здесь вообще ничего не надо. Болтуны хоть приходят в школу поболтать, хоть в этом видят свое удовольствие, у пофигистов его в школе вообще нет, поэтому они точно здесь полностью и даром проводят время. В то же время не ходить в школу – понимают пофигисты – это явно нарываться на неприятности – от родителей…. Поэтому они и ходят в школу, где им все по фигу - лишь бы не нарваться на еще большие неприятности. Они чаще всего и при первой возможности торчат в своих сотовых и играют в какие-нибудь тупые и бессмысленные игры. Тупость тут тоже вполне очевидна. Болтуны – те хоть могут чему-то научиться друг у друга, почерпнуть хоть какие-то знания, пустые, разумеется, большей частью, но хоть какие-то; у пофигистов – вообще нет никаких шансов в школе хоть чем-то заполнить свое тупое времяпровождение. Пофигисты – это воплощенная тупость…
Далее Василий предложил сначала определиться каждому с предложенной категорией, а затем сам присвоил ее каждому ученику.
- Ну, теперь вы поняли, что все – тупые?.. Все – поголовно, окончательно и безнадежно!..
- А вы? – последовал вопрос от Полатиной Люды, его активистки из «массовки», девочки с выразительными черными глазами, бойким языком и частой улыбкой на круглом лице.
- Хорошо, - не растерялся, Василий. - Давайте определим мою категорию тупости…
И предложил проголосовать. В результате большинство голосов было отдано за то, что он пофигист, с чем Василий согласился только с оговорками. Ему все-таки не все равно, что происходит на уроках, и с какими душами они выйдут после школы. Так и прошел этот «прорывной» урок, однако после него ситуация в классе изменилась мало – уж слишком все было «запущено».
В другом классе Василий после нескольких «недач» уроков попробовал поэкспериментировать с оценками. Он раскрыл журнал и, называя фамилию, предлагал каждому назвать себе оценку, которую «позволит совесть». Один за другим все называли пятерки, и Василий к бурной радости всех учеников, тут же выставлял их в журнал. А одна девочка, с не по годам развитыми формами, но не слишком «продвинутым» интеллектом, которой учителя «за глаза» ставили тройки, та, даже не поверив, выбежала из-за парты посмотреть – так ли это на самом деле.
- Василий Иванович, а вы можете мне поставить еще одну пятерку? – спросила она, плотоядно блестя глазами.
- Тебе очень хочется?.. – поинтересовался Василий.
- Угу! – подтвердила она, едва не сглатывая слюну.
- Ну хорошо! Сегодня я добрый волшебник, ставлю тебе еще одну пятерку. Что не сделаешь, чтобы сделать приятное? Тем более, если его так легко сделать… - с кривой усмешкой проговорил Василий, ставя в соседнюю клеточку напротив фамилии еще одну пятерку. Но та, не заметив никакого сарказма, проговорила:
- А еще одну?..
Василий слегка заколебался.
- Что - очень хочется?..
Та вместо ответа кивнула головой. Похоже, что ей от избытка чувств перехватило дыхание.
Василий поставил еще одну пятерку, и та, взвизгнув, стремглав бросилась за едва кой-как когда-то заполненным дневником, чтобы Василий и туда поставил вожделенные оценки. Попросить четвертую пятерку, видимо, ей не хватило воображения.
Василию было и смешно, и грустно. Смешно было видеть, как почти готовая «тетя», которой впору уже было детей рожать и выкармливать «двойню», а то и «тройню», радуется пятеркам как первоклассница, впервые попавшая в школу. А грустно, потому что Василий яснее ясного видел это поразительную силу главного школьного фетиша - оценки. Что перед вожделенной пятеркой у некоторых учеников (большей частью из разряда «ботаников») пропадали все нравственные запреты и ориентиры, она стала их «кумиром» и не важно – подкреплена ли она была хоть какими-то знаниями.
Правда, справедливости ради нужно сказать, что нашлась одна девочка – Саша Сабадаш (та самая, за «порчу» которой на педклубе Ложкина набросилась на Василия), которая не поддалась общему «угару» по поводу «халявных» пятерок. Она серьезно посмотрела на Василия из-под не очень умело накрашенных ресниц и сказала:
- Ставьте то, что считаете нужным.
Но Василий был готов к подобному ответу:
- Саша, я могу поставить все, что захочу, в том числе и двойку – не лучше ли самой себе определить оценку?
- Нет, вы учитель, это ваше дело…
- Ну, хорошо, - иезуитски пожал плечами Василий. - Тебе придется поставить реальную оценку. Пятерки или четверки ты не заслуживаешь, потому что мы просто не проходили тот материал, пока просто сидели на уроках. Двойки, пожалуй, тоже – в принципе кое-что, ты, как девочка умная могла и сама узнать. Остается тройка. Твоя реальная оценка – тройка. Хочешь, чтобы я тебе ее поставил?..
Саша уже молчала, отвернувшись в сторону, чтобы скрыть выступающие на глазах слезы. Василий хладнокровно поставил ей, может быть, первую за все четыре года изучения МХК, тройку и даже хотел потребовать дневник…. Но вовремя удержался – это было бы уже слишком.
Справедливости ради следует сказать, что Василий почти сразу же отказался от этих «иезуитских» экспериментов с оценками, а поскольку их все равно надо было ставить, он решил эту проблему радикально. Когда подходило время проверки, и надо было заполнить журналы, он просто брал и ставил всем пятерки. Таким образом все ученики с 6-го по 9-й класс в одночасье стали отличниками по МХК. Нельзя сказать, что это очень обрадовало или вдохновило детей, но зато значительно облегчило взаимодействие с АИС (Автоматизированной Информационной Системой). Василий не тыркался с другими учителями после уроков, стоя в очереди вокруг нескольких на всю школу подключенных к Интернету компьютеров (да и то время от времени надолго зависающих), чтобы выставить оценки. А просто в конце полугодия (он ставил оценки не по четвертям, а по полугодиям), заходил в Интернет и выставлял итоговые колонки пятерок.
Постепенно «эксперимент» стал распространяться и вширь и по времени – перешел уже и в этот учебный год. В одном из восьмых классов Василий вместо 40-минутного сидения уходил минут через десять после начала урока. Дескать, он так и не дождался воцарения тишины. Стоял какое-то время за дверью, пытаясь прислушаться к тому, о чем говорят внутри, или прогуливался в массовую, рискуя, правда, нарваться на недоуменные вопросы начальства или дежурного учителя. И потом минут за пять приходил и, как ни в чем ни бывало, садился за стол и дожидался звонка.
В одном из классов на него грозили пожаловаться «Аське»…
- Почему в аське? – не понял поначалу Василий. А, когда ему пояснили, несмотря на явное нарушение педагогической этики, не смог удержаться от смеха. Оказывается, это была недавно придуманная учениками кличка директрисы – Асият Иосифовны.
Один раз ему еще до ухода из класса удалось дождаться «абсолютной тишины», когда никто не разговаривал, а все напряженно ждали его реакции. Но Василий решил проверить, что же будет дальше (эксперимент – так эксперимент!). И напрасно. «Мертвую» тишину сначала нарушил смех с «камчатки», затем его подхватили по всему классу, а минут через пять все возвратилось «на круги своя» - началось обычное и повсеместное приятельское зубоскальство уже без какого либо обращения внимания на реакцию учителя.
С еще одним классом пришлось сложнее. Отличаясь более злобным нравом и жесткими отношениями внутри коллектива, класс, как правило, после того как Василий предоставлял его самому себе, «становился на уши». Дело порой доходило до мата и попыток драк. В этом случае Василию приходилось молча вставать и, либо разводить дерущихся, либо выводить матюкошников за дверь, потом снова возвращаться на свое место вплоть до очередного «инцидента».
В более младших классах подобную «остановку преподавания» Василий проводил как бы в «выборочном» режиме. В одном из седьмых классов его урок был последним, и он устроил следующую «проверку» классу. После звонка оставался в массовой и ждал, придет кто-нибудь из детей за ним или нет. Из всего класса регулярно являлся за ним один тихий, грустный и слегка инфантильный мальчик с так не подходящей ему фамилией – Коля Бурин. Таким же тихим грустным голосом он интересовался, будет ли урок. Василий посылал его обратно с тем же «посланием классу»: пусть немного подождут. Сам Василий приходил минут за двадцать до конца урока и уже никого не находил, даже самого Коли. Так продолжалось несколько уроков подряд, пока в массовую не прибежала возмущенная Голышева, которая была в этом классе классным руководителем.
- Василий Иванович, ты что – с дуба сорв…ался?.. Если не хочешь вести урок – так и скажи, чтобы с те… я сняли эти уроки - нечего мозги пуд…рить детям…. Что ж это такое?!.. Уже и родители стали воз…ущаться!.. – нависла она над столом слегка смущенного Василия, тряся над губой своей налившейся кровью бородавкой.
Пришлось в этой форме Василию эксперимент прекратить. Но он нашел другую «форму». Без всяких объяснений записывал материал на доске и, ничего не требуя, ждал, пока ученики спишут. Разумеется, списывали не все. Но Василий хладнокровно стирал записанное, и следом шла новая порция материала «без комментариев»…
Постепенно до Василия стала доходить все глубже и глубже ужасающая его картина искалеченности многих детей, проявляемая с разной степенью очевидности. Искалеченности современной системой образования, которая выработала уже из них настоящих «мазохистов». Многие из учеников, а зачастую и целые классы порой не могли включиться в работу, если не сделать им «больно» - не наорать, не запугать, не «задушить» двойками или угрозами. И только вызвав эмоциональный взрыв учителя и подпитавшись выплеснувшейся из разломов его души энергией, они как бы сдавались или, точнее, - «отдавались» в его власть. Действительно как морально изнасилованные – теперь, мол, делай с нами, что тебе «нужно»…
И если Василий не проявлял желания «сломать» их, то они с недоумением смотрели на него, стараясь «сойти с ума» еще больше, чтобы спровоцировать наконец это насилие над собой. «Садомазохистская парадигма» - такое название он подобрал подобным отношениям между учениками и учителем. И чем больше Василий наблюдал что-то подобное, тем мрачнее он становился, тем чаще молчал, просиживая весь урок, уткнувшись в книгу или в монитор компьютера.
(продолжение следует... здесь)
начало романа - здесь