В 2014 году мне посчастливилось взять интервью у Александра Ивановича Сорокина, которому тогда только что исполнилось девяносто, - человека в высшей степени примечательного. Военный моряк, почти полвека отдавший службе в Вооруженных силах, талантливый ученый, создавший собственную научную школу (список только основных научных трудов А. И. Сорокина содержит более 300 наименований) и подготовивший более 30 кандидатов и докторов наук, работающих в области морской картографии. В последние годы жизни Александр Иванович, не прекращая научных штудий, много выступал в общественно-политической прессе, писал стихи.
При встрече он меня поразил благородством облика и манер, внутренним спокойствием, отсутствием какого бы то ни было пафоса и здравостью суждений, с которыми, вероятно, можно было бы и поспорить, но я, разумеется, делать этого не стал. Как говорил один литературный персонаж, таких людей больше нет, а скоро совсем не будет.
Вот справка о нем из Википедии.
Александр Иванович Сорокин (25 августа 1924, Сестрорецк — 21 июня 2017) — советский и российский учёный.
Окончил Военно-морское училище им. М. В. Фрунзе и Военно-морскую академию. Инженер-контр-адмирал. Заведующий лабораторией Института озероведения РАН.
Автор трудов по теории гидрографических исследований океана, морской геодезии и морской картографии. Член-корреспондент Академии Наук СССР (1979), член-корреспондент РАН (1991; член-корреспондент АН СССР с 1979). Лауреат Государственной премии (1986).
Похоронен в Санкт-Петербурге на Сестрорецком кладбище.
- Александр Иванович, вы контр-адмирал в отставке, доктор наук, руководивший научно-исследовательским институтом, пишете лирические стихи и статьи на актуальные темы. Кем вы себя считаете по преимуществу? Военным, учёным, организатором науки, публицистом?
- Публицист – это громко сказано. В газетах опубликовано считанное число моих материалов. Хотя кое-что сказать мне всё же удалось. Об экологических проблемах в статье «Бесхозная Ладога»; об интеллигенции, часть которой, ориентированная на Запад, плутает между антипутинской риторикой и антисталинской истерией; о блокадниках, переживших в Ленинграде самый страшный месяц – декабрь, когда смертность в отдельные дни превышала семьсот человек на тысячу, но лишённых права называться блокадниками из-за того, что они прожили здесь не 120 и более, а 119 и менее дней, да ещё остались живы.
А себя я считаю и фактически являюсь военным гидрографом. 47 лет я прослужил в Военно-морском флоте. Трех лет не хватило, чтобы сказать, как генерал Игнатьев когда-то: пятьдесят лет в строю. А вместе с отцом – участником трёх войн – мы прослужили в строю восемьдесят пять лет. По долгу же службы мне пришлось заниматься как экспедиционными работами, так и научными исследованиями и преподаванием. Около 20 лет я прослужил в научно-исследовательских учреждениях Министерства обороны. Звездный час моей жизни – создание Научно-исследовательского океанографического центра Министерства обороны СССР и руководство им. Многие вопросы тогда приходилось решать в Москве в Главном штабе ВМФ, общаться с академиком А. П. Александровым, другими выдающимися учеными. Потом я 15 лет возглавлял кафедру военной гидрографии и океанографии в Военно-морской академии. К своему девяностолетию я получил юбилейную медаль от руководства Академии, а от Главнокомандующего ВМФ – именной адмиральский кортик.
Сейчас я сотрудник Института озероведения Российской академии наук, уже 25 лет.
- Какое время вы считаете самым счастливым в своей жизни?
- Почти весь советский период, особенно пионерское детство.
- Что исчезло с Советским Союзом, о чём вы жалеете?
- Во-первых, гордость за свою страну. Где бы я ни был, везде нас встречали с уважением. На машине я объездил весь запад Союза. Как только узнавали, что мы из Ленинграда - и в Литве, и в Таджикистане – это был восторг. Дружба народов – это была не пропагандистская фраза, а подлинное состояние общества. Сам я пять лет проучился в средней школе в Баку. Там мы учились в интернациональных классах, и не было никакого намека на национализм, какую бы то ни было рознь. Мы с удивлением узнавали, что когда-то была армяно-тюркская резня. Для нас это выглядело так же нелепо, как война между блондинами и брюнетами. Была уверенность в завтрашнем дне и надежда на светлое будущее, как ни казённо это звучит.
- Советский Союз был обречён или всё же его можно было спасти?
- Конечно же, можно было, если бы не перерождение номенклатуры при поддержке Запада появление теневого бизнеса и желание определённой части переродившихся чиновников этим воспользоваться. Сюда можно добавить и общее падение нравов, расцвет коррупции и т.п. Еще в начале перестройки подарить врачу коробку конфет мне было трудно, казалось, что это может его унизить. Когда мне приходилось решать вопросы создания научного центра Министерства обороны, я обходил все инстанции. Максимум, что я мог себе позволить – с кем-нибудь посидеть и поговорить за бутылкой коньяка. А чтобы кому-то деньги совать - это было просто немыслимо.
- Вы член КПРФ?
- Нет - как сказала одна моя знакомая, не я вышла из партии, это партия вышла из меня. Мне уже поздно партийными вопросами заниматься. Так же, как я разделяю христианские принципы, но не считаю себя верующим, так я и социалистические идеи поддерживаю, но членом Коммунистической партии Российской Федерации не являюсь.
- Вы много ездили за границу в свое время. Каким было в мире отношение к Советскому Союзу?
- Отличное. Даже в США. В шестидесятые годы мы объехали с океанографической делегацией многие американские города: Нью-Йорк, Бостон, Майами, Сиэтл. Везде нас встречали очень дружелюбно, приглашали в гости. О политике мы не говорили. Наши американские коллеги говорили: нам эти политики мешают, без них мы бы лучше с вами вместе работали. В самой Америке были заметны сильные разногласия по политическим и расовым вопросам. Мне один американец сказал тогда: у нас есть родственники в Техасе, но мы на эти темы с ними не общаемся – иначе разругаемся на всю жизнь. Сейчас у нас точно так же, наверное. Я тут поссорился с одной дамой из-за политики – и, наверное, надолго.
- Тогда же шла холодная война, Карибский кризис. Вас хорошо в Америке принимали?
- Один только раз мы заметили неприязненный взгляд - в Техасе. Там долго решали, принимать нас или отказать. Потом решили всё же принять, но директор уехал в командировку - не хотел с нами встречаться. Остальные принимали нас с размахом – Техас должен затмить всех. Хрусталь, серебряная посуда, горящие свечи при электрическом освещении, по всему столу - орхидеи и многое другое. Помню, как сосед по столу доверительно сказал мне: «А вы знаете, что мы – Техас то есть - были раньше независимым от США государством?».
В посольстве по приезде у нас сразу отобрали загранпаспорта. «Никто у вас паспорт нигде не спросит, - сказали. - Ни в гостинице их не требуют, ни в аэропортах. А если вы, не дай бог, потеряете, мы потом замучаемся его восстанавливать».
Вспоминаю любопытный эпизод. Я собирал в течение месяца все квитанции и проездные билеты для финансового отчета и когда представил их толстую пачку в финансовое управление в Москве, у меня оказался перерасход – десять долларов. За него с меня взыскали в десятикратном размере. Тогда доллар официально стоил 80 копеек, поэтому меня оштрафовали на восемьдесят рублей. Два контролёра тщательно проверяли чуть не целый день мои квитанции. А один человек из нашей делегации полетел в Штаты за счет принимающей стороны. Он протягивает американцам квитанции – а они говорят: нам этого ничего не нужно, просто напишите, сколько вы всего потратили. И мелкие личные расходы – тоже включите. Думаю, таким доверием американцы сэкономили больше, чем мы с помощью высокооплачиваемых контролёров.
- Вам бросалась в глаза разница в уровне жизни у них и у нас?
- Конечно.
- Как вы ее объясняли себе?
- Америка грабила и грабит весь мир. Мы же так не можем. Я помню, когда наш корабль стоял в порту Александрия в Египте, наши матросы вынесли пищевые отходы в контейнер на берегу. Через минуту туда набежали египтяне и стали рытья, вынимая всё съедобное. Это цена американского благополучия.
Мы привыкли с детства жить скромно. В школе считалось неприличным богато одеваться. Таких модников называли «гогочка». Могли и побить. Говорили: «Выделить надо гогочке, чтобы не задавался». Прилично выделяться было дружбой, сплоченностью, спортивными успехами. У каждого из нас были значки: «Будь готов к труду и обороне», «Юный ворошиловский стрелок».
- Что, кроме спорта, составляло в детстве и юности ваш досуг?
-Много читали. Посещали различные кружки во Дворце пионеров и в школе. Ходили в кино и Театр юных зрителей. Этот театр шефствовал над нашим пионеротрядом и нас приглашали бесплатно на все премьеры. На курение и выпивку не тянуло, да и времени на то, чтобы слоняться без дела не было. Помню фильм «Заключенные», где героиня пела под гитару:
Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью всю душу свело,
Кокаина серебряной пылью.
Все дороги мои замело.
Естественно, что такое кокаин мы не знали. Вообще о наркотиках – не имели представления. Слышали, что есть какой-то смертельный яд, доставляющий временное удовольствие.
Фото: Виртуальная страница "Мир творчества каспийцев. Преподавателей, выпускников, служащих Каспийского ВВМКУ им. С.М. Кирова (1939-1992)"
- Что вы чувствовали, когда понимали, что наше государство ошибается, ведет себя не совсем правильно?
- Государство и его руководителей нужно различать. Горбачёва я с самого начала не принимал. Его речи мне казались неприемлемыми. Я долгое время был лоялен по отношению к государству. Впервые мое несогласие проявилось при Хрущеве.
- Вам казалось, что он глуп?
- Нет. Дурак на том месте не мог бы оказаться. У меня была книга, изданная к 70-летию Сталина. Самое подхалимское, самое, что называется, в духе культа личности выступление там – Хрущева. Кто громче всех кричит: «Держи вора!»? Как теперь известно, последняя волна репрессий была инициирована, в том числе, Хрущевым. Потому что Сталин в свои последние годы вёл политику, направленную на лишение партаппарата некоторых функций, намереваясь оставить за ним только идеологическую работу и подбор кадров. Вопросы экономики он планировал подчинить Совету Министров. Он же и был в конце жизни – председатель Совета Министров, а не генеральный секретарь партии. Партийные органы вмешивались в экономическую деятельность и не за что не отвечали. Партаппарат против этого восстал, желая показать, с помощью раскрытия всяких «заговоров», что ещё рано избавляться от него, что мы окружены врагами. Поэтому Хрущев и устроил всё это развенчание культа личности, чтобы во всем обвинить Сталина и отвести обвинения от себя.
- Как вы оцениваете роль Сталина в истории страны?
- Моя оценка совпадает со словами Луки Войно-Ясенецкого, священника и великого врача, жертвы «сталинских» репрессий, проведшего в ссылках одиннадцать лет: «Сталин сохранил Россию. И я, как православный христианин, низко кланяюсь ему». Согласен я и с Черчиллем, сказавшим, что Сталин принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой.
Говорят, что история не имеет сослагательного наклонения, но мне представляется, что вероятность победного завершения войны без его железной воли была бы крайне мала.
- Стихи продолжаете писать?
Морская служба наполнена романтикой. Стихи как будто возникают сами. Специально я их не пишу, они приходят по случаю. Последнее на сегодня стихотворение пришло в прошлом году, в связи с падением челябинского метеорита.
Фатум
Где-то мчит астероид стремительный
В ледяной неопознанный мгле,
Направляя полет свой губительный
К обреченной на гибель Земле.
Миг единый – и рухнет эпоха,
Как в кошмарном горячечном сне.
Перельманы и палочки Коха –
Все сравняются в адском огне.
Всё сгорит в этом пламени жарком -
Дьявол будет несказанно рад –
Пропадут Рафаэль и Петрарка,
Мона Лиза и «черный квадрат».
Если нас одолели невзгоды,
Если сердце о чем-то болит,
Вспомни: мчит сквозь заветные годы
Роковой для планеты болид.