После войны судьба забросила мою маму с двумя детьми из Минской области в Гродненскую, в деревню Александровщина, где нам выделили комнату при школе, там мама работала уборщицей. Дело в том, что 21-го июня 1941 года, в день накануне начала войны, мой отец, военнослужащий, был арестован. А после войны маму предупредили, что она в розыске, и знакомый мамы по партизанскому отряду порекомендовал сменить место жительства без прописки на новом месте. Значительно позже выяснилось, что наши страхи были напрасными. Но тогда мы этого не знали, и мама хотела поскорее выехать с бывшей оккупированной территории. Такой возможности не находилось. Тогда наш знакомый помог нам перебраться временно в Гродненскую область и получить комнату при школе. Там я учился со второго по четвёртый класс.
Это время совпало с началом коллективизации в Западной Белоруссии. У нас земли не было, но всё происходило у нас на глазах. Какие-то комиссии ходили по крестьянским дворам, переписывали всю живность, даже птицу, имущество, инвентарь. Приезжие агитаторы на собраниях и поодиночке всех уговаривали вступать в колхоз, рассказывали, как им хорошо будет в колхозе. Люди плакали, отдавая скотину в колхоз. Говорили, что отдать корову или лошадь – это всё равно, что отдать члена семьи. Оставляли одну корову на семью. В селе и окрестностях начала действовать банда, рассказывали, что убили активиста, вырезали чью-то семью. Бандита поймали, в милиции надели ему «обруч» на голову и начали сжимать голову, он страшной боли не выдержал и выдал всю банду. Деревня гудела от слухов, все эти разговоры велись и при детях. На нас никто не обращал внимания.
Несколько человек в деревне остались единоличниками. Один жаловался маме, что оставили ему только приусадебный участок и корову и обложили таким налогом, что ему никогда не рассчитаться. Знаю, что некоторых вывезли в места отдалённые, но мне видеть, как вывозили, к счастью, не пришлось. Многие из вывезенных поляков смирились со своей участью, обустроились на новом месте и живут там поныне. А те поляки, кто лишился здесь собственности и уехал в Польшу, как и их потомки, они стали злейшими врагами советской власти и, по наследству, теперешней России.
Уплата налогов – это особый разговор. Налоги в самом деле были грабительскими, советская система налогообложения была непонятна для бывших граждан другого государства. Каждый двор с коровы должен был сдать (не помню сколько) литров молока. Заколол свинью – шкуру сдай государству. У коровы пропало молоко – можешь купить масло и сдать налог маслом. Передохли куры – яйца купи и сдай. Свою нелёгкую жизнь люди скрашивали едкими анекдотами и частушками, за которые легко можно было получить 10 лет лагерей. Пели и по-русски, и по-белорусски, и по-польски. А как Ленин умирал, Сталину наказывал, чтобы хлеба не давал, сала не показывал. У колхозе добра жыть, адзин робиць, сем ляжыць, а як сонца прыпячэ, и остатни уцячэ. Всё по плану, всё по плану, надо срать по килограмму, а как насерешь килограмм, если скушал двести грамм?
С годами мне стало понятно, почему коллективизация так тяжело воспринималась людьми в Западной Белоруссии. Здесь люди пережили войну в сравнительном благополучии, в сравнении Восточной Белоруссией, которая вся лежала в руинах. В России в это время из-за засухи свирепствовал голод. Толпы голодных оборванных нищих людей шли по деревням Западной Белоруссии, что-то пытаясь обменять или продать, или просто выпрашивали кусок хлеба. И этих несчастных людей белорусы пускали на ночлег, делились с ними пищей, хотя случалось всякое, и воровство, и убийства. Поезда люди брали штурмом, ехали даже на подножках и на крышах. На ближайшей станции Зельва люди лежали в ожидании поезда на перроне, в разбитой опрокинутой водонапорной башне настолько плотно, что было негде поставить ногу. В бесплатную баню с горячей камерой для прожарки одежды от вшей стояла длинная очередь.
Можете себе представить душевное состояние людей, которых в таких условиях загоняли в колхоз, и которые понимали, что и они в Советском Союзе могут оказаться в таком же положении, как и эти понаехавшие (говоря современным языком) несчастные.
Иван Рябчиков