К нам в отдел пришёл новый опер по фамилии Остроглазов. Перевелся он из «пэпсов» (патрульно-постовая служба), где охранял одно злачное местечко, где постоянно общался, «по долгу службы», с реальными и мнимыми местными криминальными авторитетами. А ещё, он не переставая курил, какие-то особенно вонючие дешёвые сигареты, постоянно и смачно сплевывал, куда придется, частенько прямо на пол. Видя это «озорство», его напарник, тоже перешедший из «пэпсов», бывший рок-музыкант и юморист, за такое «неадекватное поведение присвоил Остроглазову почётный, как сейчас говорят, позывной: «Свин»! А ещё Свин был физически очень силён, и как-то поразительно-беспристрастно жесток. По субботам Свин постоянно избивал свою молодую жену, просто так, как «по графику», «что бы, несколько аккуратнее, мыла посуду на кухне». Жена всем жаловалась на него, но начальство традиционно считало, что «раз бьют, значит заслужила».
На дворе были всё-таки «лихие» 90-е, мягкость, как-то не поощрялась. Вскоре особенная жестокость Свина, даже мне, показалась «осмысленной» и «разумной». У Свина был уже немолодой отец, чуть ли не Заслуженный строитель Республики. Отец как-то вечером, подвыпивши, неосторожно шёл мимо нашего отдела и прямо у дверей на него напали два местных «отмороженных» жулика. Отцу сразу разбили в кровь лицо и забрали шапку. Остроглазов, проявил завидную прыть, чуть ли не сам ловил этих жуликов «по горячим следам». Поймал обоих, сам доставил в отдел. И тут же самолично, никого не дожидаясь, начал вершить правосудие.
Он там подыскал какие-то, особо «весомые аргументы и доводы» в пользу того, что насилие над гражданами могут осуществлять «только специально назначенные государством люди, типа него- младшего оперуполномоченного Свина».Короткая беседа Свина с жуликами оказалась очень продуктивной… Они, едва залечив огромные синяки, вывихи и «приподняв» на место свои опушенные, проспиртованные внутренние органы, твердо решили «больше никого не грабить». Тем более, что Свин пообещал: «Лично застрелить каждого из них, при первой же их встрече, как «при попытке к бегству»! Свин так смотрел на них своими честными голубыми глазами с поросячьими ресницами, что они «уверовали» и в ответ смотрели на него преданно, как кролики на удава.
Оба, контуженных «в схватке», жулика решительно и бесповоротно, как тогда писали на плакатах в зоне: «Встали на путь исправления», то есть уехали в Москву, где стали строить и ремонтировать дачи в Подмосковье каким-то «богатеньким коротышкам». Там они ещё что-то «учудили» …и больше их никто и никогда не видел!.. На какой-то подмосковной элитной дачке появились две могилки… с модными шипастыми ошейниками. А заказчик могилок кратко пояснял любопытным: «Собаки, однако!»
Я уже не помню, что ещё «не аппетиного» сделал нам Свин, но я решил для начала его… застрелить! Я даже придумал отговорку, что мол собирался чистить пистолет, а не разрядил его, утомился на дежурстве… Бах, случайный выстрел! Беда! Неосторожное убийство уважаемого товарища Свина… Суд! И мне четыре года условно! А у Свина-то самого плохие характеристики: бьёт жену и жуликов, всех без разбора, курит в кабинете, сморкается на пол, постоянно ездит… на зимнюю рыбалку. У меня в кабинете, как раз, отключился свет, замкнула проводка. Но общий отделовский коридор был ярко освещен. В проеме дверей, спиной ко мне, стоял Свин. Курил свои «гаванские сигары» и пускал дым в мою сторону…
Я поймал силуэт Свина на мушку. Стрелять в затылок конечно верней, но голова у него какая-то маленькая? А в широченную спину–не промахнешься, а где там сердце, есть ли оно у Свина, вообще?..
Но тут я, на свою беду, вспомнил, как Свин рассказывал о своей срочной службе в автобате в славном и дорогом мне городе Самарканде. Свин, как самый умный в батальоне, был там киномехаником и жил не в казарме, а прямо в клубе, как барбос, на засаленном полосатом матрасе среди жестяных бобин с документальными кинофильмами «про Афганистан» и советскими музыкальными комедиями.
И захотелось как-то Свину большой и светлой любви. Он продал на восточном базаре огромную бархатную скатерть из своего полкового клуба. На вырученные деньги он купил бутылку дрянного портвейна «Чашма» и кило изюма. Потом он позвал в гости девушку с миндалевидными глазами, имя и национальную принадлежность которой он уже не помнил, помнил только, что она была очень умная и красивая, и папа у неё работал мастером на Фарфоровой фабрике, и у них дома был очень большой и красивый чайный сервиз, чуть ли не «2500 лет Самарканду»… Что было потом Свин не успел мне рассказать, потому-что нас «по громкой» вызвали на очередной выезд…
Вспомнив, этот трогательный и очень человечный эпизод из жизни «железного Свина», одним своим полушарием головного мозга. А другим полушарием вспомнив, как Свин защищал своего старого отца, как переживал он из-за своей неудавшейся семейной жизни… Я твердо решил не расстреливать Свина, а дать ему возможность начать новую жизнь… Я осторожно вынул магазин из рукоятки «Макарова». Я передернул затвор: «Бум»,- ударился пистолетный патрон о ножку стула.
-Не играйся с пистолетом, дебил!- обернулся в дверях и выругался Остроглазов…
Прошло 20 лет… Около старой госрегистратуры я встретил постаревшего, но бодрого и счастливого Остроглазова! Он очень обрадовался мне, и почти прокричал: «У меня новая семья, молодая жена! В 50 лет у меня родился сын!»
А я подумал: «Я не Господь Бог судить людей! Пусть у его сына будут такие же красивые глаза, как у той девочки из Самарканда!»
25марта 2019г.