Песнь соловья прекрасна и дивна, Особенно ежели осень и снег… Молодой японец, плетущий надгробный венец, мёртвые души в шёпоте суховея Марса, молодой, дерзкий и быстрый первый снег, с завидным упорством расплавляемый солнцем, словно всё бабье лето в один час, Ботамбо или смерть – всё смешалось в моей голове. Развесив ржавые цепи на стену, я прикрыл дверцу. Она вела в помещение, когда-то служившее хлевом для скота, а теперь приспособленное под склад. Широкая, с коваными петлями дверца некогда являла собой гордый прямоугольник, но влекомый горбиной старости сарай утянул ее с собою, явив миру чудную геометрию параллелепипеда. А ведь эти стены еще помнят дыханье коровы! Помнят ее тепло. Помню и я. Стоило только закрыть глаза – и почудился запах парного молока, кошар, ждущий свою вечернюю порцию. Как будто только вчера! И мысль шальная в голове – а обернись оно обратно! Хошь ненадолго, на чуть-чуть, те дивные, славные вечера из детства, полного игр, безмятежности и бесконечного будущег