Глядя в сторону бассейна (отвлечься от мыслей о жажде и пиве), Авдеев припомнил один эпизод из своей собственной жизни. Дело было в мае, на День пионерии, в том году как раз случилась круглая дата и московских пионеров, к которым Авдеев в то время принадлежал, начали готовить к параду с марта. На уроках физкультуры их учили ходить строем, дружно махать руками по условному сигналу и выкрикивать речевки.
* Это одна из страниц романа, на который вы случайно или, может быть, неслучайно набрели в Дзене. Начало здесь, предыдущая страница здесь, продолжение здесь.
Праздничным майским утром пионерские дружины собрались в парке вокруг бассейна «Москва». Движение по Кропоткинской набережной было перекрыто, над рекой и между деревьями парка разносилось быстрое дыхание строевого шага и дружные выкрики в строю, в разнобой гремели барабаны, раздавались грубые голоса горнов – высоко поднявшееся солнце дышало духотой. Авдеев, как и его одноклассники, был одет в парадную пионерскую форму, состоявшую из красного галстука, белой рубашки и коротких синих штанишек, по его толстым щекам градом лился пот, спина намокла, жесткая короткая челка прилипла ко лбу, но он старательно бил подошвами по асфальту, держал строй. Он чувствовал радостный подъем от того, что огромная масса детей собралась в одном месте и теперь, объединенная и организованная единой волей, способна к целенаправленному действию. Все-таки мы, дети – сила, – думал Авдеев, глядя на марширующие отряды, – настоящая армия, вот бы сейчас раздали автоматы и всех нас во Вьетнам.
В конце концов, дали команду всем построиться в одну общую колонну и идти на Красную площадь, на парад.
Духота усиливалась с каждым слабым вздохом мертвого штиля, повисшего над городом, но как только разрозненные отряды, собравшись вместе, вытянулись вдоль набережной, подул сильный холодный ветер и притащил огромную черную тучу. Туча низко нависла над идущей колонной.
Красные знамена дружин затрепетали и загудели в руках знаменосцев, сама их краснота стала еще красней от надвинувшегося мрака. Над асфальтом высоко взвились тучи пыли, резкими зигзагами в невидимых воздушных вихрях заметался легкий мусор. Впереди протрубили поход, барабанщики, отбив долгую дробь, взяли маршевый ритм, и колонна потянулась вдоль реки длинной грохочущей гусеницей. Холодными резкими вспышками из тучи высыпалось на землю несколько молний, и воздух сразу же разорвался сухими и мощными взрывами грома. Дружины с мерным рокотом продолжали двигаться в сторону красного кремля, всю духоту начисто сдуло ветром.
Громко затрещала надломившаяся верхушка клена, и хлынул ливень с крупным градом, сплошной стеной закрывший пространство вокруг Авдеева. Своим ровным шумом он сразу перекрыл рокот барабанов, набережная превратилась в широкий мутный ручей, и Авдеев, моментально и полностью промокший, с омерзением ощутил, как его ступни заскользили внутри намокших туфель. Все понимали, что теперь невозможно отменить торжественное мероприятие, и продолжали хмуро шагать вперед. Перед собой Авдеев видел только несколько рядов качающихся фигур, слева, бьющиеся под напором ливня ветки деревьев, справа рыхлую поверхность реки, по которой струи воды пробегали так, как будто ее поливали из пожарного шланга.
Так пионеры дошли до кремля и от угла до угла прошли вдоль крепостных зубцов, над которыми ничем невозмутимые, поблескивали за мутным занавесом дождя золотые купола кремлевских соборов. К Красной площади им пришлось подниматься навстречу мощному потоку воды, стремительно сбегавшей по булыжнику Васильевского спуска, ливень превратился в обыкновенный дождь, под которым мокрый до последнего кирпича кремль, хмуро переглядывался с пестрыми облупившимися куполами храма Василия Блаженного, князь Пожарский, энергично вскинутой рукой показывал гражданину Минину на север (туда откуда прилетела туча), на небо плотно затянутое серыми сырыми облаками. По заранее отрепетированному плану, дружины, вступая на площадь, начали выкрикивать речевки, но выкрики тонули в густом шуме дождя, барабаны намокли и вместо грохота издавали глухой стук, залитые водой горны срывались то на хрип, то на свист, с этими звуками сплелся свист и хрип мощных динамиков, безнадежно фонивших. Свист, разносясь над площадью, становился все громче и постепенно заглушил все остальные звуки, как вдруг, оборванный рукой электрика, исчез. Дружины, поднявшись на Красную площадь, вытянулись вдоль всей ее длины. С Исторического музея на Авдеева смотрел огромный улыбающийся Ленин, ласково щурясь, он выглядывал из под козырька своей кепки.
Рядом с мавзолеем стояла обтянутая кумачом трибуна, на трибуне, в ожидании пионеров, замерли мокрые фигурки в красных галстуках, во главе с молодым человеком в обыкновенном взрослом галстуке. Молодой человек, хоть и промок до нитки наравне со всеми, не потерял бодрости и солидного праздничного вида, еще издалека Авдеев обратил внимание на его аккуратно постриженную белесую голову, живо поворачивающуюся то направо, то налево. Дружина Авдеева остановилась прямо напротив начальства, и теперь, маршируя на месте, он мог хорошо рассмотреть командира всех пионеров страны. Это был парень лет двадцати восьми с типично русским хитроватым лицом, окидывая широким взглядом пионерские ряды, он, на мгновение остановившись на ком-нибудь одном, взмахивал своими густыми рыжими ресницами и одаривал счастливца ласковым сероглазым взглядом, при этом он не забывал с благоговейным чувством посматривать на пустующую трибуну мавзолея. Всякий раз, взглянув на мавзолей, он с чувством удовлетворения и гордости опускал глаза на свой помост и как будто наполнялся новыми силами для исполнения возложенной на него миссии.
Восторженные чувства Авдеева улетучились без малейшего остатка, он не только промок, но и замерз, с ног до головы покрывшись гусиной кожей; ходьба не согревала, и он чувствовал, как его начинает колотить крупная болезненная дрожь. Молодой человек на трибуне дождался пока колонны дружин займут свои места и, кивнув головой, подал знак командирам. Стой! Раз-два! Долгий марш на месте прекратился. Легко постучав по микрофону (в динамиках не раздалось ни звука), молодой человек выжидательно посмотрел куда-то в сторону и приготовился произнести речь. Через секунду в динамиках раздался слабый гул, медленно распространившийся над площадью, но как только молодой человек вновь прикоснулся к микрофону, гул мгновенно превратился в неуправляемый электрический вой. Молодой человек с досадой качнул головой и приготовился подождать еще. Именно в этот момент Авдеев ощутил, что он не может больше ждать ни секунды, он с ужасом почувствовал, как болезнь, разлитая в сыром и холодном, сером, как ему теперь казалось, воздухе, проникает в его тело сквозь кожу (холодную и мокрую одежду он уже совершенно не чувствовал) и в теле превращается сперва в жар, а потом в холодную и скользкую смерть, лицо которой покрыто непроглядной тьмой.
Вот чертова стихия, – подумал Николай после того, как в десятый раз за утро над площадью стих нелепый и дикий вой колонок, – вся аппаратура к чертям промокла. – Даже в мыслях он тщательно контролировал цензурность своей речи, зная, что непечатное слово, освоившись в мыслях, может вырваться наружу в самый неудачный момент, поставив под угрозу карьеру, Николай ценил милости судьбы и дорожил ими. Сейчас скажу им, что пионерам-героям, приходилось терпеть еще и не такое, и только потом поздравлю с праздником. Что же этот идиотский дождь никак не кончится, – правой рукой Николай вытер с лица бегущие струйки воды и застенчиво, но внятно улыбнулся, для того, чтоб никто не мог догадаться, о его внутренней тоске. За шиворотом было мокро и чрезвычайно гадко, но Николай активно подбадривал себя мыслью о сухой от жара, пахнущей березой и дубом парной и большом стакане водки, которые уже через два-три часа несомненно скрасят неприятность этого дурацкого утра.
После того как колонна повернулась к трибуне, Авдеев оказался во второй шеренге. Мысль о бегстве, созрев в самой глубине его существа, внезапно поразила его мозг, на ней полностью сконцентрировались все силы его души, горячим и мокрым облаком она загородила не только будущее, со всеми неизбежными большими неприятностями для дезертира, но и прошлое, Авдеев, совершенно забыл о том кто он, где и перед чем сейчас стоит. Ему хотелось только одного – немедленно вырваться из этого ужаса. Поэтому, вместо того чтоб ретироваться, проскользнув между задними шеренгами, сказав, в случае чего, в конце концов, что у него (с кем не бывает) ужасно разболелся живот, он просто оттолкнул стоящую перед ним спину, с красным треугольником прилипшим между лопатками, и покачнувшись, шагнул в свободное пространство между строем и трибуной, после чего, уткнувшись взглядом в сырой булыжник, быстро пошел прочь.
Сквозь стук падающих капель Николай опять услышал плавное течение звукового фона в подключенных колонках, но улыбка, которую он предусмотрительно надел на лицо перед тем как утереться, вдруг замерла, превратившись в улыбку удивления. По свободному пространству площади, мимо закрытых ворот мавзолея с незыблемыми фигурами почетного караула по бокам, быстро шел толстый пионер в коротких штанишках. Провожая взглядом его понурую фигуру, угрюмо семенившую прочь, Николай продолжал бессмысленно улыбаться. Не рискнув еще раз прикоснуться к микрофону, он только легонько кашлянул над ним – приглушенный звук кашля сухо разнесся над похолодевшей площадью. Николай нутром почуял, что в этот раз кремлевским электрикам удалось совершить техническое чудо. Он набрал в грудь воздуха и выдохнул над жадно втягивающей звуки головкой микрофона. – Пионеры!… – Одним мудаком стало меньше, и сразу дело пошло на лад, – думал Николай, произнося заранее заготовленную фразу, громами разносившуюся вокруг, – колонки больше не фонили! Надо будет не забыть распорядиться, чтоб разобрались с этим слюнтяем, – Николай с удовлетворением ощутил, как его мысли возвращаются в респектабельное, верное русло, – взял и вышел из строя. А если бы каждый так? – Закончив импровизированное приветствие, Николай повернулся к пионерке, стоявшей слева, сообразительная девочка быстро подала ему непромокаемую папку с распечаткой текста речи.
Продолжение