Дмитрий Воденников о прорехах, власти вещей и зияниях.
Ездил тут в Голландию и Германию. В Амстердаме был бесконечный дождь, а я забыл свитер, надел чужое: стал вести себя как сам не свой. Уронил в Амстердаме на асфальт сосиску в тесте, мой товарищ рассмеялся (без зла), так на меня нашла такая ярость, что я взял с земли потерянный уже для еды фастфуд и откусил. Товарищ изменился в лице (не каждый день можно увидеть такое поэтическое безумие), тоже всё купленное бросил на землю, убежал.
Я как законопослушный европеец всё им побросанное поднял, отправил в урну, дождался его возвращения, сказал: «Ты ведёшь себя неприлично!»
Про такие странности, которые делают с нами вещи, многие писали.
Например, однажды надела советская поэтесса Ксения Некрасова (почти юродивая, наш малословный советский Уитмен) подаренное бархатное платье — и вся преобразилась.
ПЛАТЬЕ
Мне подарили
бархатное платье.
А раньше
два только платья
было у меня:
льняного полотна
и шерстяное.
Мне подарили бархатное платье.
Я тут же
и примерила его,
и в зеркало увидела себя.
(…) Такой казалась я себе
нарядной!
И с этим чувством
шла я
по Москве.
И все идущие
навстречу мне
несли на обновленных лицах
светинку радости моей.
И что-то мне
хотелось людям дать —
добро ли совершить
иль написать стихи.
Но полуюродивая поэтесса Ксения Некрасова не единственная жертва одежды. Жалуются и наши современницы. И хочется им совсем не стихов.
«Было у меня милое синее платье, чуть выше колен, свободное, — пишет одна девушка в проекте postpostmedia. — Цвет прекрасный, ткань тонкая и нежная. Вкупе с моими кудрями выглядело чудесно. И в пир, и в мир в нем выходила. Ничего эротичного в нем не было, просто радовало глаз своим цветом. Но вот на одну закадычную подругу оно действовало, как тот накладной воротничок у Тэффи. Она все время просила дать его примерить, сходить в нем куда-то (…) и стоило ей его надеть, как она становилась чрезвычайно легкомысленной, платье делалось гораздо короче (из-за внушительного размера ее груди), ее толпой окружали мужчины, смотревшие на нее с диким восторгом, она обязательно выпивала лишнего и ее приходилось спасать: уводить из клуба силой, отвозить домой, снимать с нее платье, — и оп-па, стоило это сделать, как она переставала буянить!»
Потом, кажется, платье так и не вернулось к хозяйке: то ли опьяненная им подруга сбежала с ним в лучшую жизнь, то ли его порвал в клочки какой-то страстный счастливый любовник, то ли платье закончило свою жизнь под забором.
А вот Юкио Мисима, например, любил переодеваться в Святого Себастьяна. Ну как переодеваться? Раздеваться скорей.
В 1963 году в альбоме «Ню» фотографа Эйко Хосое, про которого сам писатель писал следующее: «Бог умер, и голые человеческие существа смотрят на мир без стыда и без гордости» – была опубликована фотография, названная «Испытание розами». Там Мисима снят в образе уже упомянутого Святого Себастьяна, который в одной пышной белой тряпке на бедрах привязан к дереву и пронзен стрелами. Святой Себастьян был фетишем Мисимы, это всем известно (кто его может упрекнуть?).
Но что там стрелы и Себастьян! Анна Ахматова, например, любила ходить с прорехой на халате (прям по шву) от самого верха бедра.
Лидия Корнеевна Чуковская записала однажды, как АА вспоминала про свою юность: «Я ходила в туфлях на босу ногу и в платье на голом теле – с прорехой вот тут, по всему бедру до самого колена, и, чтобы не было видно, придерживала платье вот так рукой».
«Я подумала, – сумрачно заметила Лидия Корнеевна, – что и в пятьдесят я частенько вижу ее в халате с прорехой по всему бедру».
А Алла Пугачева в конце брежневского времени, когда ее достали запреты, а концерт на День милиции давали в прямом эфире, решила выйти на сцену в узком сером платье на молнии и потом его в конце песни расстегнуть. Но не успела. Брежнев неожиданно умер и концерт отменили.
Об этом Алла Борисовна рассказала уже в наши дни на телеканале «Дождь».
— А под платьем – боди? – спросила Пугачеву невинная Ксения Собчак.
— Зачем боди? – усмехнулась Пугачева.
У великих свои причуды.
Не понимаю, почему моя надкусанная с полу сосиска так всех потрясла?