"... Я размахнулся и ударил Задорова по щеке. Ударил сильно, он не удержался на ногах и повалился на печку. Я ударил второй раз, схватил его за шиворот, приподнял и ударил третий раз...
Мой гнев был настолько дик и неумерен, что я чувствовал: скажи кто-нибудь слово против меня — я брошусь на всех, буду стремиться к убийству, к уничтожению этой своры бандитов. У меня в руках очутилась железная кочерга. Все пять воспитанников молча стояли у своих кроватей.
Я обернулся к ним и постучал кочергой по спинке кровати:
— Или всем немедленно отправляться в лес, на работу, или убираться из колонии к чертовой матери!
И вышел из спальни.
Пройдя к сараю, в котором находились наши инструменты, я взял топор и хмуро посматривал, как воспитанники разбирали топоры и пилы. У меня мелькнула мысль, что лучше в этот день не рубить лес — не давать воспитанникам топоров в руки, но было уже поздно: они получили все, что им полагалось. Я был готов на все, я решил, что даром свою жизнь не отдам. У меня в кармане был еще и револьвер..." — это записи известнейшего педагога прошлого века Антона Макаренко.
Вот такой была педагогическая поэма в те страшные послереволюционные года, когда стаи одичавших, оборванных, нищих и озлобленных подростков и детей наводняли вокзалы и подвалы больших городов. Лишенные родителей, детства и всех привилегий, присущих ему, злобные, как волчата, они наводили ужас на обывателей.
Надо было что-то делать. Советская власть срочно стала организовывать детские дома для "морально-дефективных" детей, куда свозили беспризорников. Да, таково тогда было официальное название подобных учреждений.
Во главе одного из таких встал педагог Макаренко. Учитель сразу сказал своим воспитанникам: «Вы здесь хозяева. Нет кроватей — сделайте для себя кровати, нет столов — сделайте столы, стулья, побелите стены, вставьте стекла, почините двери».
Хозяйство колонии быстро стало образцовым. Воспитатели и их воспитанники обрабатывали 40 десятин земли, фруктовый сад, выращивали свиней. Фруктовые сады, роскошные клумбы, сытная еда... достаток. Этот мир был очень непохож на то, что творилось вокруг.
Это были новые, непривычные методы воспитания. И у них сразу нашлись противники.
Главная женщина-педагог той эпохи Надежда Константиновна Крупская, занимавшая высокий пост в наркомпросе, писала: «Может быть, с точки зрения материального обогащения колонии все это и полезное дело, но советская педагогическая наука не может в числе факторов педагогического влияния рассматривать производство».
Макаренко был уволен с должности заведующего колонией имени М. Горького. И еще радовался, что не посадили… Заступился Горький, с которым Макаренко познакомился и подружился, когда писатель навещал колонию своего имени. Удалось воспользоваться неразберихой: детдома для несовершеннолетних нарушителей относились к ведению наркомпроса, а колонии — ОГПУ.
Горький, воспользовавшись своими связями, устроил Макаренко заведующим большой колонией под Харьковом. Антон Семенович ещё успел перевести туда 160 «горьковцев», сделавшихся основой нового коллектива.
Колония вскоре была преобразована в коммуну. Коммунары делились на отряды, причем в роли командиров по очереди бывали все. К этому так привыкли, что 16-летние подростки беспрекословно подчинялись 8-летнему командиру. Здесь ребята работали уже на производстве - делали первые в России портативные любительские фотоаппараты «ФЭД», что расшифровывалось как Феликс Эдмундович Дзержинский. За образец была взята немецкая «Лейка».
С тех пор осталась легенда. Как-то раз немецкая делегация приехала в коммуну. У одного из посетителей коммунары заприметили «Лейку» нового образца. Бывшим карманникам ничего не стоило незаметно похитить у иностранца имущество. Пока делегация осматривала завод, фотоаппарат быстро разобрали, сняли чертежи конструкции, собрали обратно и… отдали владельцу: не вы ли потеряли?
Так появился усовершенствованный «ФЭД».
Ребята немало зарабатывали, часть денег шла им на сберкнижку, часть - на содержание коммуны, остальное зарплата. И это зарплата была весьма достойной, значительно больше, чем у простых рабочих.
Но счастье длилось недолго. НКВД, к ведомству которого теперь относилась коммуна, забрал выгодное предприятие себе, распорядившись перевести коммунаров в положение наемных рабочих со стандартной зарплатой. Это перечеркивало всю воспитательную систему, и Макаренко осмелился протестовать: «Мы же здесь не фотоаппараты делаем, а людей!»
Тогда Антона Семеновича сняли с должности заведующего коммуной и перевели на должность помощника по педагогической части. Тучи снова стали сгущаться над его головой: появились доносы. Дело дошло до инфаркта. Но тут опять вмешался Горький, правда, на этот раз уже не так удачно: Макаренко перевели в Киев, на чисто бюрократическую должность — помощника начальника отдела трудовых колоний в НКВД Украины.
Так разлучили лучшего педагога той эпохи с теми, кому он на самом деле мог помочь и помогал, с трудными подростками.
Макаренко, спасаясь от тоски бюрократической работы, ушёл в писательство. Он умер очень рано - в 51 год. От разрыва сердца.
13 марта исполнился 131 год со дня рождения великого советского педагога.