Нам неоднократно удавалось заставать фрицев врасплох, не смотря на их врожденную осторожность. Подкрались мы однажды к их блиндажу незаметно, пока их часовые на посту кемарили. Схватили двоих, которые ходили туда-сюда как сомнамбулы, кляп в рот, и связали. Выбросили их из траншеи, чтоб не мешались, а сами подобрались к последнему пятиметровому кусочку прохода, который вел непосредственно в блиндаж. Быстро забросали его гранатами и вбежали внутрь, дав по лавкам несколько очередей. Что там в темноте осталось, а чего и не было, рассматривать было некогда. Но когда тащили назад двух языков, немцы видимо уже очухались, и начали шквальный минометный обстрел. Сквозь разрывы мин слышалась грязная немецкая брань. Видимо, эта ночь у них не задалась, и теперь разбуженные фрицы были очень сердиты. С трудом, и не смотря на перекрестный пулеметный огонь, нам удалось унести ноги. Но вылазка оказалась удачной, и без потерь с нашей стороны.
А перед наступлением фронта у нас случилась еще одна разведка, о которой помню до сих пор. Было это у деревни Соино, на севере от Витебска. На дворе стоял август, и трусость командира взвода разведчиков не всем пришлась по вкусу. Рядом стоял другой полк, и вот между этим другим полком, и нашим, он нас и поводил ночью кустами. Но мы даже не добрались до нейтралки, когда комвзвода приказал возвращаться назад. Пришли к командиру дивизии и доложили, что были там-то и там-то, но никого из рядов противника не встретили. Но кто-то, видимо, всё-таки проговорился, что в эту ночь у нас не разведка была, а полная фигня. Потому что СМЕРШ на следующий день забрал того командира взвода для разбирательства. В общем там, в особых органах, из этого тёмное дело состряпалось. Ситуация, когда командир группы разведчиков не захотел выполнять боевую задачу, была достаточно необычной и странной. Ну да Бог бы с ним.
Немцы стали очень осторожными, потому что языков у них наши ребята дергали чуть ли не каждую ночь. И они стали между своими дивизиями выставлять часовых и устраивать засады. Пролезть в их траншею стало практически невозможно. Кругом стояли растяжки, а их обнаружить в темноте было очень нелегко. Только когда взлетала осветительная ракета, можно было увидеть тоненькую натянутую ниточку, да и то, очень зорким глазом. Но в одну из следующих ночей мы всё-таки нашли проход в хитросплетениях немецкой обороны. Вышли прямо к штабу их подразделения, без стрельбы и лишнего шума. Я тогда удивился, насколько вольготно фрицы чувствуют себя в тылу. Поскольку лето в самом разгаре, они там ходят почти в неглиже, моются, и вообще чувствуют себя как дома. А если ночью поднять шум, то выбегают из блиндажей в одних кальсонах, и начинают строчить из автоматов во все стороны.
Нас в той разведке было восемь человек, поэтому мы сначала успокоили часовых, после чего попотчевали гранатами интендантский взвод. Ну и, под занавес, взяли в плен немецкого генерала. В генеральском блиндаже на столе валялись кучи документов и карт. Мы всё это сгребли в мешок и отправились в обратный путь. А генерал жирный попался, отожравшийся на русских харчах, поэтому ему связали только руки, чтобы ногами сам шевелил. Такую тяжесть тащить на себе никто из нас не захотел. С нами был такой разведчик Павленко, которому было что над курицей вершить правосудие, что над генералом. Поэтому за ним на обратном пути присматривали, чтобы он свои руки не распускал. Потому что немецкого генерала нужно было доставить в наш штаб на допрос в сознании и во вменяемом состоянии. Так оно и вышло в конечном итоге.
Земельский Матвей Иванович, рядовой разведчик. «Когда судьбы курицы и генерала находятся на одних весах».