В июньском номере журнала «Бельские просторы» вышла статья Рустема Вахитова «Изобретение Уфы». Обращение философа-евразийца к локально-краеведческой тематике выглядит несколько неожиданно, так как обычно он пишет о более глобальных проблемах. Однако эта статья читается с большим интересом и вполне может восприниматься как приглашение к дискуссии.
Автор пишет о том, что в начале XXI века многие уфимцы предались романтически окрашенному увлечению историей Уфы, главным образом дореволюционным периодом, а между тем, подавляющее большинство жителей современной Уфы не имеют к Уфе того времени никакого отношения. Далее Вахитов переходит к общественно-политической проблематике. Действительно, многие краеведы-романтики имеют определенную гражданскую позицию и определенные политические убеждения, но это отдельный предмет разговора. А вот тема генетической и культурной преемственности того или иного места очень интересна сама по себе. Если мы возьмем Калининградскую область РФ, то увидим пример полного, стопроцентного замещения населения и, соответственно, прерывания этой преемственности — современные жители этого региона не имеют предков, которые проживали бы там до 1945 года. Однако это редкий случай, и причины данного обстоятельства хорошо понятны. Возьмем другой пример — Западную Украину. В начале ХХ века это была составная часть огромного по европейским меркам государственного образования, полное официальное название которого звучало так — Королевства и земли, представленные в рейхсрате и земли венгерской короны Святого Стефана. После первой мировой войны западная часть современной Украины была разделена между Польшей, Чехословакией и Румынией. После второй мировой войны и до 1991 года данный регион входил в УССР, которая, в свою очередь, входила в СССР. Однако несмотря на неоднократную смену юрисдикций, большинство современных жителей Западной Украины являются потомками подданных Австро-Венгрии. Что же касается Уфы, то это не отдельный регион, а всего лишь город, хоть и немаленький (760 квадратных километров и 1,1 миллиона жителей).
Судьба городов — это особая тема. Уфа не меняла юрисдикций, как Кенигсберг-Ка-лининград или Лемберг-Львов, но перипетии её истории не менее драматичны. До 1917-го Уфа была административным центром одноименной губернии Российской империи. В 1917-м в России произошли известные события, которые в полной мере коснулись и Уфы. Революция передавалась по телеграфу. В Петрограде свергли царя — в Уфе сдал полномочия губернатор Башилов, представителем Временного правительства стал председатель земской управы Коропачинский. В Петрограде Октябрьский переворот — на следующий день в Уфе образован губревком во главе со Сви-дерским. И все так тихо-мирно, культурно, без кровавых эксцессов. Власть меняется, Уфа сохраняет статус губернского города. Однако в 1918 -1919 годах Уфу не миновали кровавые события Гражданской войны. В начале июля 1918 года город захватила «народная армия» самарского Комуча, в сентябре того же 1918-го проходило Уфимское государственное совещание, на котором представители антибольшевистских сил образовали Временное Всероссийское правительство во главе с Авксентьевым, вошедшее в историю, как Уфимская директория. В октябре это правительство переехало в Омск, а 18 ноября там произошел переворот, в результате которого к власти пришел адмирал Колчак. В последний день 1918 года Уфа переходит к красным, но в марте 1919-го город взял генерал Ханжин. Наконец, 9 июня Уфой овладели части Красной Армии Восточного фронта. Все эти события хорошо известны не только профессиональным историкам, но по-разному освещаются и осмысливаются.
Итак, Уфа несколько раз переходила из рук в руки. При желании можно говорить, что она меняла юрисдикции, оказываясь то в составе Советской России с правительством Ленина в Москве, то в составе Государства Российского с правительством Колчака в Омске. В 1919-м город и его окрестности были ареной жестоких боев между двумя очень многочисленными и хорошо организованными регулярными армиями, то есть не будет большим преувеличением утверждение, что Уфа на какой-то момент оказалась в эпицентре Гражданской войны. Разумеется, тысячи уфимцев стали жертвами террора с обеих сторон, тысячи умерли от голода и болезней, многие выжили, но покинули Уфу навсегда. В 1917— 1922 годах Уфа потеряла не 25 тысяч жителей, как пишет Вахитов, а примерно 30-35 тысяч из тех 114 тысяч, что проживали в Уфе в начале 1917-го, ведь в военное лихолетье многие приехали в город из других мест. В июне 1922 года упраздняется Уфимская губерния, а Уфа превращается из губернского города в столицу Башкирской Республики. С 1922 по 1972 годы, то есть всего за полвека, население Уфы увеличивается в 10 раз. Разумеется, такой прирост населения возможен только за счет миграционных потоков, причем очень значительных. Действительно, у подавляющего большинства жителей современной Уфы никто из предков не жил в Уфе до 1917 года. Для примера я взял десять своих знакомых — людей, которые родились в Уфе с 1960 по 1980 гг. и выяснилось, что только у одного из них (1971 года рождения) один дед родился в Уфе в начале ХХ века. У одного из десяти один из четырех (у каждого из нас две бабушки и два деда — всего четыре). Я сам родился в Уфе в 1978 и считаю Уфу родным городом безо всяких оговорок. К 1917 году мои бабушки и дедушки (к этому моменту они все уже успели появиться на свет) проживали в селах Малый Толкай Бу-гурусланского уезда Самарской губернии (ныне Похвистневс-кий район Самарской области), Иглино Уфимского уезда (сейчас это райцентр одноименного района РБ) и Михайловка Ур-ман-Кудейской волости Уфимского уезда (сейчас этот населенный пункт находится на севере Архангельского района РБ). Эти села я также воспринимаю как свою малую родину, интересуюсь их историей, хотя в Малом Тол-кае никогда не бывал. Переселение моих предков в Уфу — это непростая история, полная перипетий. Дедушка и бабушка по матери уехали из Малого Толкая в 1930-м, хоть они происходили из самых простых бедных крестьян и раскулачивать их было нелогично. Скорее всего, просто попали в струю — ведь многие прямо-таки бежали от ужасов коллективизации. В 1932 году они приехали в Черниковку — в то время рабочий поселок, следовательно, на момент введения советской паспортной системы они уже не считались сельскими жителями и паспорта получили. В 1936-м Черниковка стала частью города Уфы, мой дядя как раз родился в августе 1936-го, и в его свидетельстве о рождении написано «Черниковский район Уфы». Потом он был переименован в Сталинский. Однако в 1937-м мои предки переехали в село Булгаково (к югу от Уфы). Могу предположить, что в связи с присоединением Черниковки к городу там ужесточился режим прописки. В 1950-м в Булгаково родилась моя мать. Дедушка и бабушка моего отца (то есть мои прадедушка и прабабушка) также жили в Черниковке, но в другие годы — с 1938 по 1948, затем вернулись в Иглино, но в городе до конца жизни остались два дяди моего отца. Что касается моих родителей, то они переехали в Уфу независимо друг от друга во второй половине шестидесятых. Вахитов пишет, что многие жители Черниковки даже в наше время уфимцами себя не считают (в 1944 — 1956 гг. существовал отдельный город Черниковск). Я думаю, что это преувеличение, ведь я сам родился и вырос в Черниковке, и ничто мне не мешало считать себя одновременно европейцем, россиянином, башкортостанцем, уфимцем и черниковцем.
В своей основной идее Вахитов, пожалуй, прав — в начале XXI века настало время создавать традиции Уфы, как современного города-мегаполиса. В 1970-е большинство жителей тогдашней Уфы старше 18 лет были уроженцами других мест, причем самых разных, то есть Уфа по факту не являлась для них родным городом. Сейчас ситуация иная — выросло новое поколение людей, которые в Уфе родились и которые не могут воспринимать Уфу иначе, чем свою малую родину. Другое дело, что в условиях социальной атомизации создавать какие-ли-о
о
Александр БАРАНОВСКИЙ
бо традиции очень сложно. Ну, а испытывать благоговение при виде дореволюционных фотографий и оставшихся с того времени зданий никто не запрещает. В современной Уфе и вправду много знатоков «милой старины», для которых важна каждая мелочь. Это антикварный подход к истории, и в нем есть своя прелесть. Для Рустема Вахитова важна концептуальная составляющая предмета. Может быть, именно поэтому он и приводит неточные, а порой и вовсе неверные факты и статистические данные. Его новая статья в этом смысле не исключение. Так, он пишет, что до революции в Уфе преобладали дворяне и мещане, ссылаясь на перепись населения 1897 года. Согласно этой переписи, в Уфе проживало 49275 человек. В 1913-м в Уфе проживало 100 тысяч — в два раза больше. Получается, что между реалиями 1897 и 1913 годов разница очень большая. Население Уфы росло стремительными темпами не только в советский период, но и до революции. Однако данные переписи 1897 года имеют значительную ценность, и приводить их нужно. К слову, это была единственная всероссийская перепись населения, в современном понимании этого слова, за всю историю Российской империи. Итак, дворян потомственных и личных вместе с чиновниками-недворянами в Уфе 1897 года было 4479 (9,1% населения), но потомственных дворян было не так уж и много — 2193. Мещан насчитывалось 18647 (37,8% населения) — это много, но не большинство. Если говорить о сословной структуре населения Уфы, то больше всего было сельских обывателей — 22869 (46,4%), а вот о них Вахитов вообще не упоминает. Речь идет о крестьянах, живущих в городе по временным паспортам. Они могли работать по найму или заниматься мелким бизнесом (промыслом, как тогда говорили). Многие из них жили в городе не один год, но юридически их постоянным местом жительства считалось место приписки к сельскому обществу, то есть тот или иной населенный пункт сельского типа. В ряде городов Российской империи крестьяне составляли свыше половины всего наличного населения. Согласно той же переписи 1897 года 18528 жителей Уфы были ее уроженцами, 16747 человек были уроженцами других мест Уфимской губернии, 13932 — уроженцами других губерний, а 68 человек — уроженцами иностранных государств. Как видим — и в то время коренные уфимцы составляли менее половины населения. В той же части статьи Вахитов пишет, что мусульман в Уфе было 6 тысяч и в основном это были татары. Вот данные той же переписи — магометан было 5884, башкир 3151, татар 2524, мещеряков 78, тептярей 72 человека. Конфессиональная и этническая структура населения — это разные вещи. Среди татар были православные, среди башкир тоже, хоть и меньше. Затем автор сообщает, что башкир в дореволюционной Уфе было около 1%. Это уже очень грубое искажение действительности, ведь их было никак не меньше пяти процентов в любой год начала ХХ века, а, скорее всего, больше. Зачем же приводить неверные данные? В другой части статьи можно прочитать, что в советские времена Уфа была разделена на такие слободы — Архиерейскую, Золотухинскую, Сафроновскую, Труниловскую, Северную и другие. Утверждение как минимум не вполне корректное, все эти слободы возникли в XIX — начале ХХ вв., преимущественно стихийным образом, а в советские времена термин «слобода» практически не употреблялся, ну разве что в самом начале, в 1920-е. Совершенно неверным является утверждение, что большинство этих слобод до революции было за чертой города. Из всех уфимских слобод в 1913 году за пределами юридической территории Уфы находилась разве что Восточная слобода, находящаяся скорее к северу, чем к востоку от города (район современных улиц Бабушкина, Левченко, Степана Халтурина, города Галле). Но как раз эту слободу Вахитов не упоминает. В общем, автор показывает свое пренебрежение к фактологии.
В концептуальном плане также есть с чем поспорить. Автор опасается, что разные образы Уфы (русский город и башкирский город) могут привести к реальному конфликту в обществе. Трудно сказать, будущее часто очень непредсказуемо, но подобные опасения основаны на предположении, что современные люди, взрослые образованные дееспособные люди все еще сохраняют архаичное мышление и подростковую психику. Может быть, в каких-то регионах планеты, вроде Африки, это и в самом деле так, но хочется думать, что мы живем в более или менее разумном цивилизованном обществе.