Суфийская притча
Бахааддин аль-Шах однажды речь завёл
О направлениях суфийских школ,
О старых Мастерах, о их метóдах,
О вечных принципах и скоротечных модах.
Сидящий рядом интеллектуал,
Гордящийся своим умом нахал,
С язвительной усмешкою и взглядом,
Наполненными скверною и ядом,
Изрёк, не поднимая головы:
«Чтó нового сказать сумели вы ?
Кому, не представляю, интересно
То, чтó уже давным-давно известно ?» —
Бахааддин как будто не слыхал,
Ещё о чём-то долго толковал,
А через время, завершив беседу,
Вдруг приглашает умника к обеду:
«Ах, дорогой мой, я совсем забыл,
Вчера мне брат ягнёнка подарил,
Надеюсь, что густого плова чашка
И свежее жаркое из барашка
Понравятся вам более бесед,
В которых никаких новинок нет.
Я через час вас жду в моей столовой —
Не дайте же остыть и скиснуть плову.
Его запьём мы молодым вином
И потолкуем, может, кой о чём». —
Не отказался умник горделивый
От плова и баранины с подливой:
Тщеславие и гордость любят лесть,
А также вкусно и задаром есть.
И через час в обеденную залу
Его нога с достоинством вступала.
Жаркое тут же подано к столу,
Наложено в большую пиалý,
Над пиалою вкусный пар клубится,
Которым уж нельзя не соблазниться.
Но только в рот кусок отправил гость,
Кусок во рту застрял, как в горле — кость.
Лицо обезобразилось в гримасе
И он, плюясь, взвопил: «Отрава в мясе !
Вы сами пробовали этот плов ?
Ведь он так мерзок, что не сыщешь слов !
Нет, это не жаркое из барашка,
А, видимо, барашкина какашка !
Ну и отрава ! Дайте хоть воды,
Рот выполоскать от такой бурды !» —
В невозмутимом внутреннем покое
Учитель молвил: «Нет, это жаркое.
Но зная, что рецепты старины
Не будут вами вновь оценены,
Я новшества внедрил кое-какие,
Свершив переворот в кулинарии:
С жарки́м и пловом в ваш попали рот
Чеснок, горчица, рвотное и мёд».
*
Кáк много в этом мире поднебесном
Тех, кому ”всё давным-давно известно”,
Но кто не жертвует самим собой,
Чтоб знаемое сделалось судьбой.
Немногочислен род сердец великих,
Которые словам своим — владыки:
Открывшуюся истину они
Спешат исполнить в считанные дни.
Растение, дождя учуяв влагу,
Концами корешков стремится к благу,
И потому оно цветёт, растёт
И плод во благовременье даёт.
Оно не говорит: «Водой небесной
Меня не удивишь — вода известна,
Пусть что-нибудь получше, поновей
Прольётся с неба вглубь моих корней». —
Оно в себя вбирает влагу жадно
И потому в его тени отрадно
Укрыться путнику в палящий зной
И птице приютиться в час ночной.
А ты, из книг познавши всё на свете,
Ещё не оказался в Божьем Свете;
Узнав о пользе истинных дождей,
Не напитал их влагою корней;
Учёностью отяготив свой разум,
Из помыслов не удалил заразу;
Пройдя умом все стадии наук,
Не избавляешь ближнего от мук;
Познав, чтó ново, чтó уже не ново,
Не превращаешь в дело своё слово.
Так чéм ты горд ? Запасами воды,
Которой сам не пьёшь ты в час беды ?
Больницей и богатою аптекой,
В которой остаёшься ты калекой ?
Харчевней с изобильною едой,
Которой не касался ты рукой ?
Роскошным садом с редкими плодами,
Которых не срываешь ты годами ? —
Очнись, безумный ! Оглянись кругом,
Ведь ты бездомный, гдé твой вечный дом ?
Кáк обретёшь ты прочное жилище,
Коль проживёшь всю жизнь надменным нищим ?
Чтобы глупцам казаться мудрецом,
Ты ходишь с независимым лицом,
Словечками играя то и дело,
Чтоб нищету души скрывать умело.
Всё это говорит о том, что ты —
Ничтожный раб тщеславной суеты,
Испорченный мирской средой ребёнок,
Из умственных не вылезший пелёнок,
Живущий не внутри, а напоказ,
Не видящий ещё Господних Глаз.
Коль хочешь гнить во тьме, от лжи смердящей,
Коль не влечёшься к жизни настоящей,
Тебя не потревожу больше Я —
Иди, сгнивай в навозе бытия.
Но если суть души стремится к Благу
И в глубине себя найдёт отвагу
Быть честной пред собою и людьми, —
Я дам тебе совет Моей Любви.
Но, кроме нас с тобой, совет Мой слышать
Не надобно тому, кто в мире дышит.
Пусть стены, окна, двери слышат нас,
Деревья или звёзды в поздний час.
Лишь позови Меня и Я приду
И в радость превращу твою беду.