Платоновская идея про эйдос, имеет интересные нюансы.
У Платона каждой вещи соответствует ее идеальная вещь. В некотором роде, реальный предмет — несовершенная копия идеального. Это если упрощенно.
Когда появились компьютеры, и в элементах интерфейса начали рисовать реальные объекты — кнопки, ползунки и прочее, эти объекты во многом были идеальны. Абсолютно одинакового размера, идеально прямоугольные или с углами, закругленными строго определенным радиусом. Казалось вот оно, приближение к идеалу.
Но тут оказалось, что многим не хватает мелких несовершенств: немного разных размеров, потертостей, шероховатостей… Стиль гранж, собственно, вернул столь милые нашему сердцу несовершенства в идеальный мир.
Другой пример. В фотографии, примерно в то время, как она стала идеальной, оторванной от конкретного носителя (ведь фотография в компьютере не привязана к бумаге, проявителю и прочему), стали популярны старые процессы, обремененные технологией. Фактура бумаги, несовершенство покрытия фотопластинки, даже пропечатываемые края пленки — все это работает на авторский замысел.
Получается, что у несовершенств тоже есть эйдосы. Реальный предмет — не просто несовершенный идеальный. Реальный предмет, это идеальный предмет к которому добавлены идеальные несовершенства, к которым, в свою очередь добавлены несовершенства несовершенств.
Где в такой картине мира проходит граница, между реальным и идеальным, понять не так-то просто. Отличается ли реальность от идеала с наслоениями идеальных несовершенств? Может мы вообще живем в идеальном мире эйдосов?