Ялтинское шоссе. Резкие, петлящие повороты, крутые спуски и подъемы. Гладкий, до блеска накатанный асфальт. Автомобиль быстро мчится вперед, ловко лавируя между воронками, пробитыми немецкими снарядами и минами. Все ближе и грознее надвигается гул артиллерийской канонады. Справа и слева от шоссе земля севастопольских подступов перепахана огненными плугами войны. Еще один поворот, легкий подъем — и перед нами безлюдная, пустынная лента шоссе. Немецкие наблюдатели теперь видят нашу машину отчетливо, как на ладони.
— Сейчас шарахнут сюда, помяните мое слово, — говорит молодой, но бывалый шофер-фронтовик Аркадий.
Он не успевает закончить свое предостережение, «как позади нас и немного правее от шоссе падают два снаряда. Взрывная волна подбрасывает, как птичье перышко, наш газик в воздух. Но спокойно он опускается на все свои четыре колеса. Газик продолжает мчаться вперед, как ни в чем не бывало.
— Промазали, — говорит Аркадий. В голосе его слышится презрение к врагу.
Вершина Сапун-горы. Перед глазами величественная панорама севастопольского фронта: Инкерманская долина, Золотая балка, Черная речка, Итальянское кладбище, древняя Генуэзская башня; туманный дымок над балаклавской бухтой на одном конце фронта и артиллерийские зарницы за Братским кладбищем, за кордоном Меккензи, за совхозом имени Софьи Перовской — на другом.
Чуть растянутая дуга подковы опоясала подступы Севастополя. Оба конца ее упираются в море. Город в середине подковы. На отдельных участках линия фронта тянется к городу, на других, наоборот, отодвинута далеко назад. Отсюда, с Сапун-горы, ясно видны наши и немецкие позиции. Видно, как пропахивают дорогу к немецким дзотам на Итальянском кладбище наши ротные минометы. В общем артиллерийском гуле не слышно их выстрелов. Но маленькие облачка черного дыма и пыли ожерельями обвивают дзоты.
В стороне Балаклавы, Генуэзской башни и Чортовой мельницы раздаются частые, могучие грохоты. Там с обеих сторон введена в действие тяжелая артиллерия. Со стороны Бельбека доносятся частые и густые очереди крупнокалиберных пулеметов.
Здесь, на вершине Сапун-горы, холодный ветер; внизу, в Инкерманской долине, ветра нет. Поэтому дымы артиллерийских залпов и дымы разрывов долго стоят в долине, как черные, врытые в землю столбы. Они рассеиваются нехотя, оседая на мелкий кустарник, на темный, прокопченный порохом снег. Едва растаяв, они возникают вновь.
Самое удивительное, пожалуй, на фронтовых позициях — это полное отсутствие людей. Ни немцев, ни наших не видно. Это первое впечатление всегда удивляет и вместе с тем угнетает. Люди видны только в атаке, броске, перебежке. Люди видны во втором эшелоне. Но ближе к позициям они исчезают, будто проваливаются сквозь землю. Только наметанный глаз фронтовика по складкам местности, по кочкам и бугоркам определяет местонахождение наших бойцов и пулеметных точек.
Люди так научились маскироваться, зарываясь в землю, что отличить их от этих кочек и бугорков почти невозможно. Опытный боец на позициях не сделает ни одного лишнего, не рассчитанного движения. Он знает — его стерегут снайпер, затаившийся за камнем, автоматчик, приросший к дереву или кусту.
Понравилась статья? Поставь лайк, поделись в соцсетях и подпишись на канал!