У Дидье было много жён. И я сама того не ведая пополнила его многонациональный, разбросанный по всему миру гарем. Прямо в ту минуту, когда мы познакомились в самолёте.
Вообще-то знакомиться и разговаривать с кем-либо не хотелось. Салон самолёта заполнялся людьми, и я радовалась, что два сиденья рядом со мной всё ещё пустовали. Но за несколько минут до взлёта рядом обрисовался маленький мужичок в смешной кепочке в клетку. «Иностранец», — подумала я: в нём было столько свободы, которая позволяла ему преподносить своё некоторое физическое уродство — короткое коренастое туловище на тонких кривых ножках, смешные маленькие ручки, воткнутые в плечи, как палки в снежный шар, лощёное круглое с отдутловатостями под глазами лицо - как особое достоинство.
Мужчина шумно поздоровался и, стараясь скрасить свои нелепые движения галантностью, поцеловал мою руку. Получилось это как-то бесцеремонно, поскольку руку пришлось оторвать от книги, вернее, книгу вырвать из руки. Даже если бы я не ответила приветствием и некоторой провокацией, уверена, он всё равно нашёл бы повод завести разговор. Моя первая ошибка была в том, что я, окинув его взглядом, сказала вслух: «Художник». Он нисколько не удивился и подтвердил: «Да, художник! В Ереване была моя выставка, теперь вот возвращаюсь в Париж через Москву!» Второй ошибкой было то, что я назвала имя художника, что его приятно удивило. «Я одну статью читала о вас», — предупредила я вопрос, чем сладостно потешила самолюбие художника. Сказала и уткнулась в книгу, давая понять, что наш диалог исчерпал себя, но не тут-то было.
Удобно разместившись в кресле, мой сосед начал монолог. Он никогда не видел своего отца, но, видимо, тот, подлец, был талантливым, раз родил такого гениального сына. Сам художник никогда не был женат, хотя у него по свету много жён, которые родили ему девятерых детей. Он достал портмоне: и вся его амурная жизнь предстала в фотографиях. Одна девушка ждёт его в Москве, другая — в Берлине, третья — в Париже, четвёртая… пятая… шестая… и даже в Тунисе есть у Дидье жена. Последнее его красивое приобретение, увешанное драгоценностями, было гораздо моложе меня и ожидало его в Варшаве. Дидье честно содержит всех возлюбленных и отпрысков и убеждён, как счастливы женщины, родившие от него, ведь это особая благодать. Тут мой попутчик вздрогнул, снова оторвал мою руку от книги, глаза его лихорадочно забегали:
— А у вас, моя дорогая, есть дети?
— Да, у меня есть две дочери.
— Как же так?! — начал сокрушаться Дидье. — Вы просто обязаны родить сына — у каждой красивой женщины должен быть сын. И в этой благородной миссии я вам помогу.
— Нет-нет, спасибо! — вежливо отказалась я от предложения, от которого ни в коем случае нельзя было отказываться. — Я уже не в том возрасте, чтобы рожать. А если и решусь на это, то мне есть от кого рожать.
— Дорогая моя, возраст у вас прекрасный! — состроил гримасу художник. — Но надо знать, от кого рожать. Вот на вашем пальце такое бездарное кольцо… Оно недостойно быть на ваших прекрасных ручках, более того, оно оскорбляет мой вкус, такое кольцо может подарить мужчина, который бездарно любит женщину. Вы родите от меня сына! — громко вынес важный вердикт Дидье, будто его слова должна была услышать Вселенная, не говоря уже о том, что многие пассажиры заинтересованно вытягивали шеи, привставали с кресел, пытаясь поучаствовать в поворотных событиях судьбы странной пары. - Женщина, отдайся моей воле! Соглашайся! Я редко кому делаю такие предложения.
Чтобы охладить разгорячившегося француза и усмирить любопытствующих пассажиров, пришлось попросить Дидье пересесть на другое сиденье – подальше от меня. Конечно, я не имела ввиду кресло прямо за мной, но француз упорно не хотел уходить из поля личного пространства. Я открыла ноутбук и начала писать статью. Дидье, крайне возбужденный, шумно перелистывал журнал, обнаруженный в карманчике кресла. По иронии судьбы, я работала в этом журнале. Положение ему явно не нравилось. Он возмущенно вздыхал, пыхтел и что-то бурчал себе под нос. Увидев «Слово редактора» и мою фотографию, художник просунул свою круглую морду с широким разрезом улыбки между кресел и зловеще прошептал:
— Теперь я знаю слишком много о вас и мне даже не нужно просить номер телефона! Я сразу оценил все ваши параметры, начиная с охвата головы, груди, бёдер, заканчивая размером ножки. Но оказывается, вы еще и умная. Просто идеал женщины для художника. Я хочу вас писать.
— Ну, это исключено, — отрезала сухо я.
— Я пришлю вам билет в Париж, — зашептал возбуждённо француз. — Только не говорите, что вы не приедете ко мне. Неужели вы не верите в любовь с первого взгляда?! Она бывает. И мы сейчас главные герои этого действа. Вот в этом самолёте. Когда-нибудь вы напишете об этом роман и будете благодарить судьбу, что свела нас.
Дидье говорил так много и страстно, что я смирилась с потоком слов, перестала отвечать, безропотно приняв положение. Через некоторое время я поняла, что должна записывать все, что он говорит. И начала отбивать на клавиатуре со скоростью его быстрой и суетливой речи. Он заливался соловьем. Это был красивый монолог к Незнакомке: «Женщину нужно так любить, чтобы она пела. В своей любви она должна доходить до неистовства, до той черты, за которой только ненависть, ибо мужчина поглотил её. А знаете ли вы, как плачут от желания груди женщины? И какое удовольствие пить эти слёзы! И не нужно себя разрушать общим бытом. Великая любовь возможна там, где есть величие грусти расставания и ожидания новой встречи…»
Мастер наслаждался своей речью, закидывая голову, закатывая глаза, заламывая руки и периодически спрашивая меня: "Я не мешаю вам работать?", на что я спешно отвечала: "Нет-нет, говорите-говорите!" Под моими пальцами рождался рассказ. Вот этот самый, который вы сейчас читаете.
С Дидье мы расстались в аэропорту, когда я пошла в одну сторону — на выход в город, а он в другую — на пересадку на самолёт на Париж. До этой развилки он семенил за мной, рассылая улыбки по сторонам и наслаждаясь реакцией прохожих: разница в росте была слишком велика. На прощание он как-то резво подпрыгнул, влепил поцелуй мне в щеку, потом с напускной, как мне почувствовалось, грустью сказал:
— Я буду скучать, моя самолётная любовь с первого взгляда. Позвоню тебе из Парижа, когда доберусь…
— Ну, позвоните… — обречённо ответила я, будучи вполне уверенной, что этого не случится. Мы стояли в середине зала — высокая я и короткий он, он смотрел на меня снизу вверх вполне честно влюблёнными глазами, а мне не хотелось обижать это некрасивое, но наивное дитя творчества.
…Дидье звонил мне из Парижа раз в месяц. Зачастую я не отвечала на его звонки, пытаясь прекратить это общение, тогда он перезванивал на следующий день. Приглашал во Францию, рассказывал, расспрашивал, делился. Особенно эмоционально художник описывал кольцо, которое решил собственноручно изготовить для меня — камушки и металлы могли бы привести в восторг любую девушку. Всё это воспринималось мной как игра, далёкая от реальности. Но однажды наступил день, когда Дидье объявил, что он покупает билет в Ереван.
— Надеюсь, ты меня ждала и не изменяла мне? — серьёзно спросил он. — Я еду с кольцом. Купил тебе несколько пар туфель — красные, белые, чёрные, бежевые, синие с каблуком в девять сантиметров. У тебя же тридцать седьмой размер? Я правильно определил?! Представляешь, как будут смотреть на нас люди, когда мы будем с тобой под ручку прогуливаться по центру Еревана?! Я приеду, надену на твой пальчик кольцо, а на ножку туфельку, ты же тоже теперь моя жена. Любимая жена!
Если раньше словоизлияния Дидье я слушала вполуха, то тут я насторожилась: игра, которую я поддерживала, боясь ранить художника, грозила воплотиться в реальность, перед моими глазами замаячили не очень приятные картины, и я выпалила:
— Дидье, очнитесь! Я никогда не была вашей женщиной и не буду. Мне не нужны ни кольцо, ни туфли, ни вы!
— Ах, дорогая, это ты сейчас так говоришь, но когда увидишь кольцо, точно будешь моей женой и родишь от меня сына, который, вполне возможно, будет гениальнее меня, а ты ему будешь рассказывать, как мы полюбили друг друга с первого взгляда в самолёте…
Что-либо говорить в ответ не имело смысла, Дидье вновь наслаждался своим монологом. Я отключила телефон. Через неделю он позвонил уже из Еревана. Я ответила, что лето только начинается и так много женщин мечтают о любви, что драгоценное кольцо и пять пар французских туфель тридцать седьмого размера наверняка скоро найдут владелицу, которая оценит поступок очень талантливого и щедрого художника.
Дидье несколько раз пытался дозвониться до несостоявшейся жены, потом звонки прекратились. А на меня снизошло прозрение: скорее всего, все девушки, которых он называет жёнами, ожидающими его в разных странах, ждут его также, как я, а возвращается некрасивый художник в свой большой красивый дом, где нет ни одной живой души… Да и девятеро детей — есть ли они, а если есть, от него ли?!
Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН
Рассказ был опубликован в "Независимой газете"