- Не обижайся.
Впрочем, Перри вообще никогда не обижается. Сейчас он одет как индеец: его зеленоватые брюки и туника покрыты коричневыми узорами и стилизациями в перуанском стиле, на лбу повязка, длинные волосы закреплены в хвост и в них вставлено несколько вороньих перьев. Естественно, любовь Перри к заголению, подцепленная наверняка от любимого им Бориса Борисовича, тут тоже нашла свое отражение во многочисленных квадратных и треугольных вырезах и на брючинах и на рукавах.
Так что сейчас я сижу на краю крыши с мудрым, но не старым рыжим индейцем.
- Что? Сильно угораздило-то тебя на этот раз?
- Так вроде говорил, возможно до тюрьмы.
- Я не о том. Сильно угораздило запасть, втюриться, влюбиться, как тебе больше подходит?
Обычно, я смертельно благодарен Перри, когда я влюблен, а он так сразу переходит к делу, и можно почесать языком о девчонке, на которую запал. Всем ведь известно, когда влюбился, молчать - пытка. Но сейчас он, по ходу, что-то путает.
- Перри, не знаю, о чем ты. Она - тетка. Старая. Ей под тридцатник.
- И что?
- И все.
- Но красивая?
- Ну это есть. Можно сказать, не то слово.
(Если честно, можно сказать, она самая красивая. Не то, что реально я не видел очень красивых и просто красивых. Но вот, чтобы от чьей-то красоты ноги подкашивались, такое со мной впервые)
- Тянет?
- Что тянет?
- Тебя к ней?
Тут я заметил, что волнуюсь, и щеки горят, и холодно стало как-то слишком, во всяком случае меня знобит. Неужели, это из-за этого разговора? Я взглянул на часы: уже половина восьмого. Не фига себе время пролетело. Как говорится: в компании с толстяком время летит незаметно.
Солнце поднялось и начало даже пригревать, какие-то пташки уже давно проснулись, и вовсю чирикали, живя свою маленькую жизнь, где-то прошумела одна машина, вторая, третья, где-то жужжит электрокоса.
- Ладно. Пойду я.
- К ней?
- Слушай, фигню несешь. В деканат я пойду. Узнаю о судьбе своей печальной. Что тянуть-то уже?
- Может, по низу?
- Не переживай, мамочка, я давно уже протрезвел.
- Ладно, пиши из пересылки. Или из учебки. Сухарей пришлю.
Глава 12.
Лето. Из-за этого коридоры факультета пустые, гулкие и светлые. И никого, как в пять утра в туристическом городе. Ну, говорят, что это так. Откуда-то тянет нитрокраской и побелкой. Такое ощущение покоя и уюта, что аж сердце защемило на тему: "где я и где этот уют" или там "ах, за что, за что я больше никогда сюда не вернусь".
Хотя по сути я никогда особой нежности к альма матер своей не испытывал: ну учусь и учусь. Кстати, вот, к жизни также: ну вот живу и живу. За исключением некоторых моментов.
А вот тут прямо грустненько стало. Но взял волю в кулак, и нервы в узду, и пошагал к деканату. На доске свежачок. Точно. Обо мне.
…Студента третьего курса Родионова К.А. снять с должности старосты… А где про отчисление? Про отчисление ни слова. Блин, ничего не понимаю.
эпизод 38
продолжение следует)