Вообще-то здесь не должно быть слов. Здесь должна быть музыка, которая по-прежнему звучит в джаз-клубах Нью-Орлеана, пережившего одно из самых страшных наводнений в истории.
Этот материал был впервые опубликован в декабрьском номере GQ за 2005 год и был признан одним из лучших материалов журнала за его 15-летнюю историю.
24 августа 2005 года в тихом центре Карибского моря холодный воздух Севера встретился с теплым воздухом Юга. Столкновение фронтов – хотя и воздушных – образовало нечто, на кадрах аэрофотосъемки напоминающее пенку от капучино, размазанную по атласу Times. Со скоростью 240 км в час нечто двинулось в направлении подбрюшья североамериканского континента – штатов Теннесси и Луизиана. 29 августа ураган категории extremely dangerous по шкале Саффира–Симпсона пробил защитную дамбу и обрушил приливную волну высотой 8,5 метра на город Нью-Орлеан. В результате визита, нанесенного «Катриной», произошло в том числе следующее: на бирже сразу на 16 % увеличилась цена нефти марки «брент»; президент США Джордж Буш впервые за 20 лет снова выпил виски; непрофессионально проведенная эвакуация позволила мировым СМИ говорить о крахе национальной идеи Америки, разделившем нацию на черных и белых; упрямый 77-летний негр по прозвищу Толстяк Домино наотрез отказывался покидать затопленный город – так что мировая общественность была всерьез обеспокоена судьбой человека, который изобрел рок-н-ролл; намеченный джазовый концерт в Dana's Club не состоялся – и если бы в затопленный Нью-Орлеан приходила почта, хозяйка клуба по имени Дана могла бы прочесть в газетах о том, что 29 августа под воду отправилось нечто гораздо большее, чем национальная идея и репутация президента Буша. В «ведьмином супе» из гнилой воды, нефтяных отходов и мертвых тел утонул великолепный и печальный город, в котором начался джаз – главная музыка ХХ века.
Моя поездка в город Нью-Орлеан, наполовину уничтоженный ураганом, отдавала бы туризмом катастроф, но меня извиняет одно обстоятельство. В новостях я прочитала, что после «Катрины» город Нью-Орлеан будет полностью перестроен. Это очень странное ощущение, когда город, в который ты давно хотел попасть и по каким-то незначительным причинам откладывал визит, умирает раньше тебя. Мегаполисы все же кажутся более стойкими, чем люди. Хотя, пожалуй, Нью-Орлеан – именно то место, от которого можно было ожидать подобной макабрической шутки: слишком уж необычайными тут всегда были отношения со смертью. Как бы то ни было, я купила билет и попросила нью-орлеанских джазменов пройтись вместе со мной по еще сохраняющим первозданный вид, но уже нежилым улицам, которые я – как, может быть, и кто-то из моих читателей – с детства почти на ощупь знала по книжкам, стихотворениям, фильмам и старым пластинкам, звучавшим очень-очень давно и совсем далеко от реки Миссисипи.
ВЕСЬ ЭТОТ ДЖАЗ
Начало великой черной музыке, которую некоторые европейские снобы называют единственным настоящим вкладом Америки в сокровищницу мирового искусства, положили два довольно малозначительных события. В конце XIX века, когда закончилась американо-испанская война, разъехавшаяся по домам армия на радостях распродала за бесценок музыкальные инструменты – так что Нью-Орлеан оказался буквально завален оставшейся не у дел полковой музыкой. Вскоре после этого нью-орлеанским властям пришла в голову счастливая идея собрать многочисленные публичные дома и иные сомнительные заведения города в одном районе. История – неточная наука. Тот, кто ищет материальные свидетельства прошедших событий, часто оказывается разочарованным, ничего подобного не найдя. С джазом в этом смысле все обстоит благополучно. Вся матчасть на месте – веселый нью-орлеанский райончик Сторивилл стоит себе и даже не задет «Катриной». Накупив почти дармовых валторн, черные музыканты стали создавать оркестры и дружно подались в «красные фонари» за длинным долларом. В Нью-Орлеане мне поведали сомнительную, но абсолютно дивную этимологию слова «регтайм». Якобы владелицы публичных домов не поощряли игру на духовых инструментах – трубный глас вселял беспокойство в сердца не за этим пришедших клиентов. В общем, пришлось трубачам не только переквалифицироваться в пианисты, но и придумать специальный стиль игры, ритмичной, но приглушенной, словно клавиатура накрыта тряпкой. А тряпка по-английски rag. Также выяснилось, что одно из значений слова jazz на креольском диалекте – «трахаться».
К 1900 году, когда родился Губастый Сэчмо, более известный миру как Луи Армстронг, джазовые оркестры уже вовсю наяривали в нью-орлеанских кабаках, публичных домах и на кладбищах. В силу странного переплетения католической и языческой традиций похороны в Нью-Орлеане происходили самым удивительным образом. Город стоит на болоте – поэтому орлеанцы хоронят своих покойников в стенах-склепах, и от этого кладбища напоминают тихие белые города. В Нью-Орлеане как-то очень правильно сообразили, что покойнику уезжать в смерть и так грустно, поэтому нечего усугублять его страдания занудной музыкой. По городу похоронная процессия проходила с подобающе печальной миной, но как только гроб отправлялся в склеп, оркестр немедленно начинал наяривать такое, что шедшая за гробом публика пускалась в дикий пляс. К смерти в Нью-Орлеане привыкли относиться легко, как и к предшествующему ей временному состоянию.
ЧЕМОДАНЧИК МИСТЕРА ДЖЕЙКА
– Нью-Орлеан – единственный город в Америке, где можно просто жить и играть джаз, – улыбаясь, произносит Джейк Файн, белый джентльмен 77 лет, играющий на трубе как бог.
– Почему?
– У нас есть такое блюдо – рис и бобы. Стоит очень дешево. Если тебя интересует только музыка, просто ешь рис с бобами и играй себе.
Любому другому я бы рассмеялась в лицо. Только не мистеру Джейку. Мой собеседник – живая легенда нью-орлеанского джаза, игравший с самим Луи Армстронгом, выглядит совершенно неподобающим легенде образом. На голове у Джейка бейсболка-аэродром, в руках он имеет затертый чемоданчик, вроде тех, которые стыдливо прятали за спину советские командированные, а в чемоданчике – трубу, с которой на досуге выступает в Линкольн-центре, Карнеги-холле и других главных залах мира. Из чемоданчика мистер Джейк время от времени извлекает и другие чудеса – то тетрадь со стихами, а то фотографию девушки из Вильнюса, на которой был женат, но уже развелся. Я внимательно разглядываю серые глаза и худые руки мистера Файна. Мне кое-что не совсем понятно.
Я всего только второй день в Нью-Орлеане, и меня удивляет, почему Джейк Файн ходит пешком, а не путешествует в «лимону и все прочее, что полагается по статусу, а еще больше меня удивляет, что именно великий человек забыл в полуразрушенном городе, куда из полутора миллионов вернулось не более 10 процентов населения. Я его об этом и спрашиваю – а мистер Джейк говорит про бобы. А потом становится совсем трудно разговаривать – потому что гремит музыка, Джейка Файна все время кто-то обнимает и просит поиграть.
Мы сидим за столиком в Dana’s Club – знаменитом нью-орлеанском джазовом месте. Чтобы говорить, нам приходится сильно напрягать связки – мисс Дана сегодня впервые открыла клуб после урагана, и сейчас на сцене свингует Джеймс Эндрюс, черный как вакса и почти такой же знаменитый, как мистер Файн. Мистер Эндрюс вскоре уезжает в мировое турне в поддержку нью-орлеанских музыкантов, куда его лично пригласила мисс Кондолиза Райс. Его соло производит у Даны такой фурор, что публика стонет. Джеймс берет какую-то нереальную ноту и резко замолкает. Клуб взрывается криками восторга. Джеймс представляет музыкантов: барабаны – девушка по имени Сёко из Японии, тромбон – Катя из Финляндии.
Обе девушки уехали из своих далеких стран и живут в Нью-Орлеане, потому что где еще жить, если хочешь играть джаз.
Я машинально щипаю себя за руку – настолько все происходящее похоже на прекрасный и сентиментальный сон. Двери у Даны открыты, и в них мне хорошо видно солдат в защитной форме, неспешно прогуливающихся по улице. Я вижу, как военная девушка с автоматом смотрит на запястье, и повторяю ее жест – до наступления комендантского часа в Нью-Орлеане еще есть время. Я вижу витрину напротив – дурацкий крокодил, обряженный Санта-Клаусом, – и вспоминаю предупреждения санитарных служб о том, что вернувшимся в город следует опасаться аллигаторов и ядовитой змеи-щитомордника. Я говорю себе – спокойно, ты просто слушаешь музыку в городе, где произошло стихийное бедствие. Только это такая музыка, какую в богемных клубах не играют. Да и бедствий таких на земле не видали со времен Великого потопа.
ДИЗАСТЕР
В греческой трагедии был такой специальный персонаж – вестник несчастья. В нашей истории вестниками несчастья следовало бы назначить холодильники.
«Оh shit, откуда на улицах столько чертовых холодильников?» – недоуменно спрашивает меня фотограф – черный человек по имени Элайя. Солнечным утром мы с Элайей впервые прогуливаемся по Французскому кварталу – так в Нью-Орлеане называется исторический центр. Французский квартал почти не пострадал от наводнения. «Почти» означает, что вода здесь поднималась не выше метра. С погодой нам повезло – в конце октября в Нью-Орлеане +270 и ясное синее небо. По залитым солнцем пустынным улицам мы идем мимо разноцветных особнячков с витыми балконами, мимо изящных садиков, кофеен и антикварных магазинов. Мы идем по улицам очень красивого города, напоминающего Южную Францию или даже Испанию, и читаем названия на фарфоровых табличках. Я знаю их почти все – вот Бурбон-стрит, о которой грустно пел Стинг; Сент-Луис-стрит, где лет двести назад помещался бордель, более известный как «дом восходящего солнца» – да, да, тот самый, принадлежавший девице Мари Солейль-Левант; Бэзин-стрит, о которой сложен Basin Street Blues, исполненный дуэтом Фицджеральд–Армстронг, Кабильдо – здание, где был подписан акт купли-продажи Луизианы… Вопросом про холодильники мистер Элайя грубо прерывает мою сентиментальную топографию. Что ж, я добросовестный корреспондент и уже знаю, почему десятки ржавых, замотанных скотчем монстров портят изящный, залитый солнечным светом пейзаж. После «Катрины» оставшиеся без электричества, набитые мокрой едой рефрижераторы распространяли вокруг такую нестерпимую вонь, что немногие вернувшиеся в город люди первым делом вытаскивали их из домов. «Refrigerators on the street – хорошее название для блюза», – говорю я Элайе, и он отвечает, что никогда не слышал такого.
Если верить Теннесси Уильямсу, в старые времена два нью-орлеанских трамвая назывались «Желание» и «Кладбище». Памятник «Желанию», в честь одноименной пьесы, до сих пор привлекает туристов, посещающих Нью-Орлеан. О трамвае «Кладбище» никто не знает, но мне кажется, что я могла бы нарисовать на городской карте его маршрут.
Вскакиваем на подножку где-нибудь во Французском квартале – Vieux Carré, едем по улице Париж и улице Испания, через дистрикт Елисейские Поля и мост над огромной бутылочно-зеленоватой Миссисипи. Мимо полицейских кордонов и пятнистых «хаммеров» военных патрулей, в мертвые места, откуда веет ужасом и смертью задолго до того, как своими глазами вы видите ужас и смерть.
В сводках новостей, поступающих с «Катрины», сквозило что-то библейское. Когда пробило дамбу, сила и скорость ветра были столь велики, а траектория столь причудлива, что на город обрушились одновременно сразу две волны – из реки и Карибского моря. Акулы встретились с аллигаторами прямо на городских улицах. Теплой компании не хватало разве что Левиафана. В том, что наводнившие Нью-Орлеан аллигаторы – не метафора, я имела случай убедиться лично. Проезжая по одному из наиболее разрушенных районов, я увидела странное чешуйчатое бревно со следами шин. Бревном оказался здоровенный мертвый аллигатор, которого переехал грузовик. Спасатели, работавшие в городе сразу после того, как помпами откачали воду, говорят, что крокодилы бегали по городу, как собачки, подъедая все, что плохо лежит, в том числе шины с машин и покойников с размытых кладбищ. После самоубийств среди полицейских, пытавшихся поддерживать порядок в дни хаоса и мародерства, власти приняли решение регулярно заменять спасательные команды. Спасателям было от чего сойти с ума.
Когда меня спрашивают, как теперь выглядит Нью-Орлеан, мне трудно ответить. Масштаб и характер разрушений делают пейзаж после «Катрины» похожим на картинку из компьютерной игры. В реальность этого мокрого апокалипсиса просто трудно поверить. Километры разметанных ветром и разъеденных водой домов выглядят так, словно пережили нашествие пришельцев. Повсюду перевернутые автомобили, искореженный скарб, лодки, привязанные к крышам домов, и пресловутые холодильники.
На домах надписи аршинными буквами – «I’m here and I have a gun», «We will survive» и просто: «Катрина – сука!» На одном из домов можно прочесть, что у миссис Эдвины пропала серая кошка – если кто видел, очень просят вернуть. Пахнет ужасно. У некоторых домов их бывшие обитатели в респираторах с тачками разбирают завалы, раскладывают на солнце мокрые фотографии. Вода поднялась так быстро, что люди спасались буквально кто в чем был – даже не пытаясь собрать какие-то вещи. Мы спрашиваем о чем-то этих людей, просим разрешения фотографировать. Белые обитатели добротных кварталов охотно идут на контакт и даже улыбаются, рассказывая, как выплывали из окон собственной кухни, как сидели на деревьях, пока соседи не подобрали на лодке, как вода не пощадила коллекцию любимых пластинок «Битлз». «Битлз» не были застрахованы – в отличие от остального имущества. Ураганы в Нью-Орлеане происходят 7-8 раз в сезон, так что страховка – не только разумная необходимость, но и обязательное условие риелторских компаний. На страховых взносах и возмещениях держится значительный сектор здешней экономики. В «белых» районах ко многим домам прикручены американские флаги и флаги Конфедерации. Среди надписей на домах есть и такие: «Благодарим армию и военную полицию за наше спасение». После того как европейские телекомпании взахлеб передавали сводки о бездействии американских властей, допустивших массовую гибель людей, ужас и мародерство, благодарственные граффити выглядят как нонсенс. Тем не менее факт остается фактом – американцы любят Америку. Но не все.
– Что, думаешь, разбогатеешь, когда фотки продашь?
От неожиданности я вздрагиваю и опускаю фотоаппарат. Скрипучий голос принадлежит чернокожему джентльмену в оранжевой рубахе. На лице джентльмена – саркастическая улыбка, во рту – отсутствующий зуб. Узнав, что я из России, мистер Роджер Аллен становится более благосклонен и ведет меня показывать дом – хотя скорее это теперь можно назвать заполненным грязью по колено, мухами и обломками сараем. На вопрос, есть ли у него страховка, мистер Аллен отвечает, что ему ничего об этом не известно. То, что он говорит дальше, можно хоть сейчас класть на музыку и петь хором в методистской церкви.
«Я благодарен Господу за то, что он послал нам «Катрину». Человек живет в гордыне и думает, что он что-то может. На самом деле он ничего не может, кроме как убивать себе подобных. Господь показал это белым ребятам и их президенту Бушу. Благодарю тебя, Господи».
Мы уезжаем, а мистер Аллен так и остается стоять, воздев руки к небу. У его ног сушатся письма – в основном из департамента полиции и Верховного суда США.
MOONWALKERS
– С вас четыре доллара.
У немолодой официантки клуба «Энджелис» коренастая фигура и вполне скромный вид. Когда она ставит на стол порцию бурбона – рукав блузки ползет вверх, обнажая невероятной красоты и плотности цветную татуировку, начинающуюся у запястья.
«По-моему, называть ураганы женскими именами – ужасно несправедливо», – печально улыбается Джейк Файн в ответ на мой рассказ об увиденном.
Мы сидим в «Энджелис», за столиком у окна, смотрим на черные особнячки и луну над ними и продолжаем наш начатый вчера у Даны разговор. Я прошу мистера Файна рассказать, каким был Нью-Орлеан пятьдесят лет назад.
«Пятьдесят лет назад я играл джаз, как и сейчас, – говорит Джейк Файн, – я тогда играл с черными. До 60-х здесь еще была сегрегация: белые ходили в места для белых. Но я ходил в места для черных – я с ними играл».
Нью-Орлеан всегда был исполнен печальной, странной и мрачноватой романтики. «Город, который вы не можете с уверенностью отделить от луны», – написал про Нью-Орлеан великий драматург ХХ века Теннесси Уильямс. Возможно, вы не любите театр и в гробу видали драматурга Уильямса (на что он, кстати, совсем не обиделся бы), но вы наверняка любите таскать простые синие джинсы с белой майкой. Это сочетание ввел в моду Марлон Брандо, сыгравший одну из главных ролей в фильме Элии Казана по пьесе Уильямса «Трамвай «Желание». Фильм получил пять «Оскаров» и сделал Брандо, а заодно его джинсы и майку мировыми секс-символами. Однако мы отвлеклись. Теннесси Уильямс считал, что луна каким-то особым образом воздействует на жителей Нью-Орлеана, делая их всех немного безумцами – moonwalkers. И он явно не ошибался – сегодня на улице Нью-Орлеана какой-то пожилой джентльмен, со следами былой красоты и странными глазами, в рубашке без пуговиц и шелковом шейном платке, доверительно поведал мне, что был любовником Теннесси Уильямса. Думаю, наврал, а может, и нет – драматург был неразборчивым в связях геем, а Нью-Орлеан в 60-х годах – гей-столицей Америки. Город тогда называли не иначе как Big Easy, что-то вроде большого разгильдяйства. И было за что. Притоны Бурбон-стрит, полный сексуальный отрыв, безумие Марди Гра, культ чревоугодия – все, что потом было пережевано унылыми и беспощадными челюстями туристической индустрии, тогда было живо, кипело и пульсировало, как пряный супчик гамбо. Самыми востребованными профессиями в Нью-Орлеане всегда были проститутка, повар и музыкант.РАЗНЫЕ СТОРОНЫ
«А ты почему сейчас сюда приехала? У вас в России что, проблем мало?» – этот вопрос мне часто задавали в Нью-Орлеане. Мистер Файн тоже спросил. Другим я вежливо отвечала, что, мол, работа такая. И только мистеру Файну я изложила одну свою вздорную теорию. Если честно, то ради ее проверки я и пересекла полмира.
Во времена гражданской войны между Севером и Югом Нью-Орлеан был главной цитаделью белых рабовладельцев. Юг, как известно, войну проиграл. Победа Севера ознаменовала торжество здравого смысла, разума и прогресса: тормозившее прогресс рабство было отменено, Америка объединилась под знаменем протестантских ценностей. Юг проиграл, но проиграл не всухую – за южанами осталось «обаяние побежденных», красивая и вырождающаяся культура белых аристократов-рабовладельцев, обреченная на исчезновение.
«Обаяние побежденных» – главный козырь Нью-Орлеана, города, который сохранил воспоминания о великих леди и джентльменах былых времен, чья обреченность, словно смертельная болезнь, позволяла плевать на законы экономической целесообразности, здравый смысл, а также равенство и братство с высокой католической колокольни. Пока Нью-Йорк делал деньги, Нью-Орлеан привечал свою «пятую колонну»: поэтов и отщепенцев – moonwalkers. Правда, в последнее время moonwalkers в Нью-Орлеане перевелись, зато устрицы в ресторанах стали подавать с кетчупом. Тогда в августе, наблюдая жуткие кадры наводнения, я вдруг подумала, что, может быть, «Катрина» – что-то вроде харакири, отчаянный и безрассудный акт, с помощью которого Юг утопил репутацию самодовольного и неуязвимого Севера. Ценой самоуничтожения – как у них, джентльменов из пятой колонны, и заведено.
Внимательно выслушав мой завиральный спич, Джейк Файн, лучший трубач Нью-Орлеана, очень серьезно ответил:
– Ты все правильно поняла, детка. Мы всегда были в состоянии войны. И у нас есть секретное оружие.
– Какое, мистер Джейк?..
Вместо ответа Джейк Файн хитро подмигивает, берет чемоданчик и идет на сцену, где его давным-давно заждались.
Насколько несовершенно слово, понимаешь, пытаясь описать музыку. Я не умею рассказать, как именно звучит труба Джейка Файна, когда он, как бы между прочим, дудит себе, сидя на колченогой табуретке в клубе «Энджелис». Но я попробую описать, что бывает, когда его слушаешь. А бывает так. Важные вещи начинают казаться несущественными. А несущественные, напротив, приобретают смысл. Например, кажется совершенно несущественным, что у тупоносой туфельки Chanel сломался каблук. И что все же придется умереть. И что так и не хватило смелости никому из них рассказать про маленькую девочку, которая неделю не мыла щеку, куда ее поцеловал один мальчик, и что с тех пор эта девочка так и не выросла. Зато очень важным кажется вспомнить, как пахнет ветер на берегу зимней Балтики. И маленького рыжего ирландца, который принес плюшевого медведя в нью-йоркскую больницу для кукол. И еще ужасно важно запомнить слова на листке, который Джейк Файн достал из своего смешного маленького чемодана:
Коричневый пласт земли
Сдвинулся, обнажив
Красных глин глубинные слои.
Темно-зеленый карниз из листвы авокадо
Навис над
Разрытой землей,
Раскрывшись здесь – принять
Последний звук мой.
Ураганный характер
Среднестатистический ураган наносит США ущерб около $300 миллионов.
Ежегодно в мире фиксируется 40–50 ураганов. Как правило, они формируются в Атлантическом океане, Карибском море и Мексиканском заливе. Сезон ураганов – с 1 июня по 30 ноября.
Для названий ураганов используются 126 мужских и женских имен в алфавитном порядке. Не используются имена, начинающиеся с букв Q, U, X, Y, Z.
Мощь урагана оценивается по 5-балльной шкале, где 1 означает слабый ураган, а 5 – ураган катастрофической силы.
Хотя ураганные ветры в центре циклона достигают огромной скорости, сам ураган может двигаться медленно и даже останавливаться, что позволяет предсказывать появление.
«Катрина» занимает седьмое место в списке наиболее разрушительных ураганов США.
ИСТОРИЯ НЬЮ-ОРЛЕАНА
Нью-Орлеан называют Big Easy. И город оправдывает свое название.
1718
В устье Миссисипи французские колонисты основали город Нью-Орлеан. К 1721 году население насчитывало 400 тысяч человек. Большинство – бывшие пираты, высланные каторжники и авантюристы из Франции и Испании.
1765
Луизиана впервые продана. Согласно секретному договору, Франция отдала свои территории к западу от Миссисипи испанской короне.
1803
Наполеон продает Луизиану президенту Джефферсону за 60 миллионов франков.
1812
Луизиана официально становится 18-м штатом США. Территория США увеличивается почти вдвое.
1838
В Нью-Орлеане проходит первый праздник весны – карнавал Марди Гра, ставший впоследствии главным символом города.
1861
Начало гражданской войны в Америке. Луизиана сначала провозглашает независимость от США, а потом становится под знамя конфедератов.
1895
В Луизиане собирается первый в мире джаз-банд Бадди Болдена.
1901
В Луизиане просверлена первая нефтяная скважина. Нефть становится самым стабильным источником дохода штата со времен работорговли.
10 ПРИЧИН ВЛЮБИТЬСЯ В НЬЮ-ОРЛЕАН. ХОТЯ БЫ ДАЖЕ ЗАОЧНО
1. THE MOON OVER BOURBON STREET, СТИНГ
Изумительное сочетание «черного» джаза, франко-испанской барочной мелодики и британского рока. Очень точно передает настроение города.
2. «ИНТЕРВЬЮ С ВАМПИРОМ», ЭНН РАЙС, НИЛ ДЖОРДАН
В этом фильме главные герои вовсе не Том Круз и Брэд Питт, а увядающий Французский квартал и кладбища нью-орлеанских аристократов.
3. THE HOUSE OF THE RISING SUN, THE ANIMALS
Считается, что эту песню пели еще черные рабы. «Дом восходящего солнца» имеет точный адрес. В XIX веке бордель с таким названием помещался на Сент-Луис-стрит.
4. NEW ORLEANS, ДЖЕЙ ДЖЕЙ КЕЙЛ
Дж. Дж. Кейл – человек, подаривший Эрику Клэптону Cocaine. Его New Orleans – настоящий гимн карнавалу.
5. «ТРАМВАЙ «ЖЕЛАНИЕ», ТЕННЕССИ УИЛЬЯМС
Памятник трамваю и сейчас стоит в городе.
6. BASIN STREET BLUES, ФИЦДЖЕРАЛЬД–АРМСТРОНГ
Один из самых красивых блюзов на свете.
7. «СЕРДЦЕ АНГЕЛА», АЛАН ПАРКЕР
Микки Рурк по заданию дьявола отправляется в Нью-Орлеан и делает там все плохое.
8. LOVE SONG FOR BOBBY LONG, ШЕЙНИ ГЕЙБЕЛ
Блюзовое кино, где Джон Траволта играет пожилого алкоголика, а Скарлетт Йоханссон – непутевую дочь нью-орлеанской джазовой певицы.
9. THE BIG EASY, ДЖИМ МАКБРАЙД
Полицейское кино. Действие происходит в Нью-Орлеане.
10. «ОДНОРУКИЙ», ТЕННЕССИ УИЛЬЯМС
Рассказ – символ гей-культуры Нью-Орлеана.