СПИД.ЦЕНТР публикует перевод истории, написанной журналистами BBC — о мусульманине-гее, живущем с ВИЧ в британском Манчестере. Истории о том, как это сложно быть "другим", даже в самом толерантном и современном обществе.
Шамалю Уэрэйчу 34 года, он родился и вырос в Манчестере в религиозной британо-пакистанской семье. Ему поставили диагноз ВИЧ-инфекция в 2013 году, и теперь он рассказывает другим людям о том, каково это — быть ВИЧ-положительным геем и мусульманином.
«До сих пор я ни разу не встретил такого же, как я. От этого мне невероятно одиноко, — рассказывает Уэрэйч. — Сейчас я нахожусь в том моменте жизни, когда могу гордо сказать, кто я: британец пакистанского происхождения, мусульманин, гей и живу ВИЧ. Мне просто хочется говорить: „Ты же понимаешь меня? Понимаешь, насколько сложно быть мусульманином и ВИЧ-положительным? “»
Уэрэйчу поставили диагноз ВИЧ-инфекция в октябре 2013 года. Ему крайне трудно удалось смириться с тем, что он мусульманин и гей. Разумеется, это сильно повлияло на принятие новости о диагнозе.
«Я чувствовал столько стыда, столько вины, — вспоминает Шамаль. — В азиатском обществе ВИЧ воспринимается как болезнь геев и нечто греховное. Я усвоил такое гомофобное отношение и думал, что заслужил это. Вероятно, такова моя судьба — я умру молодым и попаду в ад».
Он помнит день, когда услышал свой диагноз в клинике сексуального здоровья Восточного Лондона. «Я пришел сдать анализы на кое-что другое. Но получил результаты, в которых выявили ВИЧ, и мой мир просто развалился», — рассказывает Уэрэйч.
Консультант по вопросам здравоохранения в клинике проговорил с ним сорок минут, но Шамаль не мог ничего воспринимать: «Я даже не помню, что он говорил. Мне было страшно лицом к лицу встретиться с реальностью происходящего. Я просто хотел, чтобы меня поглотила земля».
Уэрэйч хранил свой диагноз в секрете два года. «Я изолировал себя. Никому не сказал, об этом знали только мой врач и мой консультант. Этот секрет утянул меня в самое мрачное состояние, в какой-то момент я практически совершил попытку самоубийства».
Сейчас Уэрэйч работает в сфере просвещения по вопросам сексуального здоровья — социальным работником в Фонде Терренса Хиггинса. Он считает, что обо всем необходимо говорить вслух. «Я никогда не сталкивался с историями про представителей цветного населения, инфицировавшихся ВИЧ», — говорит он.
Недавно Уэрэйч решил рассказать родителям о своем статусе. Он боялся рассказать им это на протяжении нескольких лет.
«Моя мама очень меня поддержала. Она сказала мне на языке урду: „Я люблю тебя как своего сына. Что бы ни привело тебя на порог моего дома, я поддержу тебя. Несмотря ни на что“. Раскрыться ей было огромным облегчением. Я ожидал, что она станет задавать вопросы, например, умру ли я, но она просто окружила меня всей своей любовью».
Его старший брат и невестка, Сэйер и Рабия, тоже поддержали Шамаля: «Рабия всегда умела чувствовать мое психическое состояние, чувствовать, когда мне плохо. Когда я признался им в диагнозе, она сказала: „Почему ты просто не рассказал нам? Мы могли бы помочь тебе!“»
Но тогда, по его словам, никто не смог бы ему помочь — он сам был не готов. Чтобы принять поддержку и почувствовать себя достаточно уверенным для разговора, ему потребовалось пять лет.
Уэрэйч говорит, что несколько лет назад он жутко «психовал», прежде чем совершить каминг-аут перед родителями.
«Отцу я вообще рассказал в хозяйственном магазине, — вспоминает он. — Мы смотрели на сверла для дрели, а я набирался смелости. Подумал тогда: «Я должен сделать это здесь. Это настоящее мужское место». Я хотел рассказать ему именно в магазине, потому что там были другие люди. Я думал: «Окей, он вряд ли будет кричать на меня здесь или злиться. Или будет и тогда схватит молоток и двинет мне по голове!» Все эти сюрреалистические мысли метались в моем мозгу. Но он повел себя потрясающе, мой отец очень поддержал меня».
Его мама была сильнее шокирована татуировками, чем каминг-аутом. «Я летом надел жилетку — ошибка новичка. Мама начала кричать: „Ты знаешь, что это харам (запрещено) в нашей религии, ты будешь гореть в геенне (аду) за это!“»
Не все в его семье отнеслись с пониманием — недавно он совершил каминг-аут перед своей кузиной. Она промолвила: «Это неправильно».
«Я не сильно расстроился из-за ее реакции. Просто сказал: „Я тебе все объясню, потому что ты не очень хорошо понимаешь — я не выбирал стать геем. Я таким родился“».
Большую часть времени Уэрэйч рассказывает людям о своей ориентации, но не говорит о ВИЧ-статусе. «Совершать каминг-аут снова и снова — болезненно и тяжело эмоционально. Я столько раз делал это в своей жизни, а теперь должен признаться еще и в своем ВИЧ-статусе. Я научился не вставать в оборонительную позицию, но в то же время и не увлекаться поучительными рассказами. Ведь это возлагает на меня ответственность. Я должен утешать тех, кому сложно смириться с диагнозом: «О, Боже, у тебя ВИЧ, мне очень жаль», а потом я говорю с ними».
Сейчас, когда Уэрэйч признался всем своим близким, его миссия — просвещать других людей из Южной Азии.
«Клиники сексуального здоровья делают потрясающую работу, но для азиатов войти в дверь — это уже сложно», — говорит Шамаль. Он знает это по собственному опыту. Несмотря на то, что он живет как открытый гей с момента переезда в Лондон в 2010 году и хорошо осведомлен о ВИЧ, ему все равно было сложно преодолеть стигматизацию.
«Большинство геев регулярно сдают анализы. По моему опыту, представители цветных рас обычно считают так: «А что будет, если моя мама увидит это? Что если это всплывет в интернете?». Люди до сих пор очень волнуются, когда нужно говорить о таких вещах».
«Я мог бы защитить себя. Я знал о ВИЧ, но мне было так стыдно идти в клинику, что я спрятал голову в песок».
- Каждый восьмой мужчина, практикующий секс с мужчинами (МСМ), который обращается в Британии за лечением от ВИЧ, — из этнических меньшинств, в основном — выходцы из Африки и Азии.
- Среди них чаще, чем среди белых представителей МСМ, диагностируют ВИЧ и ЗППП.
- В Британии мужчины из этнических меньшинств, практикующие секс с другими мужчинами, чаще тестируются на ВИЧ, но реже получают информацию о пост- или доконтактной профилактике ВИЧ, чем белые.
Для азиатов до сих пор очень сложно говорить друг с другом о сексе, рассказывает Уэрэйч. Частично из-за нехватки правильной терминологии.
«Например, у нас в языке урду нет слова для секса или ориентации, или ЛГБТ, несмотря на то, что эти культуры существуют в Пакистане. Если слово и есть, то оно уничижительное, и я не хочу, чтобы оно ко мне применялось».
И если нет разговоров о сексе, то о сексуальном здоровье и подавно. Уэрэйч знает, что пациенты из Южной Азии не решаются говорить с ним.
«Они могут чувствовать, что их осудят, или думать, что я могу знать их тетушку или кого-то еще. Иногда они не хотят объясняться, на что я им отвечаю: „Это твое здоровье, мы хотим, чтобы ты знал, что с тобой происходит, чтобы никому не причинил вреда“».
Теперь Уэрэйч знает, чего стоит следить за собой и оставаться здоровым. «Многие не знают, что я могу принимать терапию, что ВИЧ — это не смертный приговор, что люди с ВИЧ живут обычной жизнью. Лишь две таблетки в день. Моя ежедневная рутина — ставить будильник на телефоне. Я „неопределяем“, а это значит, что не могу передать вирус партнеру. Однако далеко не все могут понять это».
Несмотря ни на что, Уэрэйч до сих пор периодически борется, примиряя свою личность со своим религиозным воспитанием. «Я буду следовать своей религии на своих собственных условиях. Бог будет судить меня, и это только между ним и мной».