Масштаб онкологических заболеваний в стране виден в очередях онкодиспансеров. Множество людей ждут приема, кто-то для себя, кто-то, как сопровождающий. Поставили диагноз, есть подозрение, начинаются очереди.
В очередях приходится сидеть всегда, поэтому нужно сразу привыкать и запасаться терпением. Причем, большинство людей - бывалые, поэтому нет такого, чтобы кто-то лез вперед, без очереди. Такое бывает, когда чей-то родственник или сопровождающие в высокой ноте нетерпения и тревоги начинают срываться. Все остальные понимают ситуацию.
К химиотерапевту по району нельзя записаться по электронной очереди, по телефону или через регистратуру. Очередь на неделю-две вперед расписана. К онкологу по электронной очереди можно записаться, но она на месяц вперед расписана, прорваться раньше можно только платно или ловить замещающего онколога.
Не очень понятно разделение на онкологов и химиотерапевтов в онкодиспансере. Чтобы стать на учет, получить группу, начать лечение или пройти дообследование, надо идти к онкологу, а чтобы начать лечение химическими препаратами, нужно идти к химиотерапевту. Причем потом, каждый раз перед очередным сеансом химиотерапии нужно сначала показать химиотерапевту свои анализы, а потом идти на процедуру.
Люди сидят в кабинеты к своим химиотерапевтам, потом на процедуру. Есть процедуры по несколько часов, а есть капельницы минут по 20, есть только уколы.
Возраст в этот раз от 30 до 80. И мужчины, и женщины.
Вот чей-то муж ждет супругу, которая на капельнице, листает смартфон. Вижу на экране полногрудых женщин в шелковом белье. Он листает, женщины сменяют одна другую, такие все с размерами. Выходит жена, нужно оформить какие-то документы, он закрывает телефон, помогает ей одеться и покорно следует за ней.
Поразительно, какой большой процент сидит на уколы или короткие капельницы после работы. Такое ощущение, что работали. отпросились пораньше, прошли процедуру и поехали домой заниматься своими делами.
Выделяется пожилой седовласый мужчина в костюме. Вот он разговорился с молодым человеком: “Мне в 73 сделали операцию, и вот я 6 лет, иногда так лечусь”. Дальше долетают обрывки фраз повествование о его жизни. Жил, работал, пианист или виолончелист, уже и жены его первой нет, у которой был диагноз шизофрении, которая вышла из окна, и сыновья взрослые делят жилплощадь, не по-братски, а с битвой за последний кусок, и друзья уже все ушли. А он один, сухой, восьмидесятилетний, как будто собирается жить вечно.
Из кабинета выходит пара лет 50-60, непонятно, то ли пожилые, то ли неухоженные. Она слепая, поэтому он ее везде сопровождает. Посадил ее и пошел получать лекарства на химиотерапию. Решительный, деловитый. Она вздыхает: “Был рак груди, теперь вот через несколько лет на легкие пошел. Тяжело это все”.
Разговор у женщин о цветах зашел. Слышно, что нельзя брать в больнице цветы, хотя все знают, что украденный отросток лучше всего приживается, но “в больницах и на кладбищах - нельзя”. Кто бы сомневался.
Половина очереди сидит в шапочках, потому что алопеция, те, кто с волосами или в первый раз, или в ремиссии, или сопровождающие.
Пошел пятый час в очереди. Все устали, посчитали, сколько еще каждому ждать, перебрасываясь словами, начали шутить. Вот уже кто-то рассказывает анекдот, кто-то улыбается.
Женщина неопределенных лет, в шапочке, без ресниц. Взгляд тяжелый, напряженный, уже не улыбается и на разговоры в очереди не реагирует.
Молодая доктор принимает всех по очереди, спокойна, деловита, вежлива. Она примет сегодня всех, даже тех, кто в порядке живой очереди. Она не разу не вышла из кабинета. Такие есть. Их в очереди называют “хорошая врач”, “добрая, всех принимает”.
Уходя, люди желают остальным в очереди всего самого хорошего. В ответ появляются самые разные улыбки - открытые, грустные, лучезарные...