Я не знал, куда деть на зиму раздобытые для строительства дачи пиломатериалы. В городе места не было, а на неохраняемом дачном участке весны они бы наверняка не дождались. Поэтому вариант, предложенный родственниками жены, был просто спасением.
В тридцати километрах от Оренбурга, в селе Нижняя Павловка у одной из тётушек пустовал задний двор. Туда запросто входили и бревна, и доски. И от асфальта недалеко, и в деревне, где все друг друга знают, соседям в голову не придёт что-то стащить на свою усадьбу. По крайней мере, тётя Дуся уверяла нас, что в случае чего обе её собаки так расгавкаются, - никакому вору не поздоровится!
Собаки действительно вселяли уверенность. И большая спокойная Белка, сидящая на цепи, и маленький шустрый Тишка, не умолкавший ни на минуту. Был этот песик рыжим, пушистым, с острой лисьей мордочкой. И по габаритам – не больше кошки. Зато - каким эмоциональным!
Сначала он визжал и лаял, не пуская меня во двор. Потом, увидел поднятую мной палку, тут же оценил обстановку и отступил на крыльцо, не прекращая яростного лая.
И даже, выходя из дома, прощаясь с хозяйкой под тот же гавкающий аккомпанемент, я нервно оглядывался по сторонам с опаской за штанину.
- Сердитый он у вас. Молодой ещё, наверное?…
- Тихон-то? – удивилась хозяйка. – Ему три года, взрослый уже. Характер такой просто. Да ещё чувствует, что он у нас один мужик в доме. Вместе со мной, кошкой, да Белкой. Вот и охраняет…
***
Всю зиму бревна с досками пролежали во дворе. А весной пришла беда.
Дружное таяние снега переполнило чашу небольшого рукотворного пруда на речке Донгуз. Несерьёзная сельсоветская плотина рванула так, что попутно снесла ещё две себе подобных. И бурные воды Донгуза, поднявшись сразу на несколько метров, волной прокатились по ближайшим сёлам. Пик паводка пришёлся на Нижнюю Павловку.
Дом тёти Дуси стоял не у самого берега. Но двухметровая волна, захлестнувшая центр села, его не миновала. Я нашёл хозяйку на другой день у детей в Оренбурге.
- Все потопло, - сокрушённо махнула она рукой. – И куры, и утки… Не знаю, уплыли твои брёвна в рощу, или забор не пустил. Нас ночью вывозили на вездеходе. Когда первый раз приехали, я ещё не верила. Отказалась уходить от птицы. А как волна пошла, - куда там! Мне совсем плохо стало. Так с крыльца и сняли вместе с кошкой да Белкой… А Тишка к чужим не пошёл. Всё лаял на них и лаял, а стала я его ловить - вырвался, да в дом. Тоже, поди, потоп…
Полную картину наводнения я увидел на следующий день с борта вертолёта, когда в составе делегации прессы облетал вместе со специальной комиссией зоны затопления. В разных районах нашей Оренбургской области воды степных рек и речушек несли разрушения сёлам.
Их жители сидели на крышах, высушивая на весёлом весеннем солнышке свои подушки и одеяла, спасая то малое, что ещё поддавалось спасению. На одном из оставленных хуторов поверх воды плыли, распластав громадные белые крылья, погибшие под волной домашние гуси, не выдержавшие переохлаждения. Глядя на беды земляков, о своих потерянных пиломатериалах я уже старался не думать.
***
Но бревна-то как раз и не уплыли в рощу. Зацепившись за забор, они организовали во дворе небольшой водоворот, свалили туалет, разнесли старую сараюшку, и остались лежать большой грудой на отведённом им месте.
Я удостоверился в этом на третий день после волны, когда вода окончательно спала, и нам удалось на УАЗе подобраться к дому нашей доброй тётушки.
Хозяйка еще оставалась в городе и, к счастью, не видела свой дом и двор, сплошь облепленный коричневой глиной. Глина, принесенная рекой, была повсюду: на ступеньках крыльца, в комнатах открытого дома, во дворе и даже на покатых крышах надворных построек. Судя по уровню подсыхающей грязи, волна в самых высоких местах от земли была не меньше моего роста.
Шлепая по глубоким лужам в больших болотных сапогах, нижнепавловцы, тихо сжав зубы, собирали по дворам погибших домашних животных и закапывали их в ямы. Не было слышно голосов соседей. Отовсюду доносилось лишь злобное чавканье сапог в глиняной жиже, да рокот моторов подъезжающей техники.
Обойдя дом со стороны проулка, я зачем-то задержался у выстроенного штабеля керамзитобетонных блоков. Из них сыновья тети Дуси собирались выстроить матери пристрой для газовой котельной. Штабель метра на два с половиной в высоту опоясывал заднюю стенку дома.
Я приподнял голову и на уровне своих глаз увидел Тишку.
В том месте, где в штабеле не хватало всего одного блока в ширину и трех в высоту, на умопомрачительной для себя высоте сидел и тихо смотрел мне в глаза маленький отважный песик. Весь в комьях слипшейся глины, дрожащий от холода, голода и потрясения, но - живой. Так никуда и не ушедший, честно продолжающий охранять свой дом.
Правда, и уходить Тишке было некуда. До земли – чуть меньше двух метров, до верха штабеля – ещё с полметра. Сам же он как раз умещался на площади одного блока. Но что больше всего потрясло меня, - Тишка молчал.
И характер у него явно изменился. Вместо того чтобы что-то кому-то доказывать, с кем-то ругаться или кого-то убеждать, пес теперь воспринимал жизнь с философским спокойствием.
Он дал себя перенести на крыльцо, чуть походил взад-вперед по липкой глине, оглянулся на меня и тихонько зарычал. Дескать, не видишь, что ли, дом-то охранять надо, раз уж выжил.
- Тишка, Тишка, - звал я его с собой. - Поедем к хозяйке, в город…
Но он больше уже не подпускал к себе чужого, рычал и норовил цапнуть за палец.
Тётушка рассказывала, что после этого случая пес больше не лаял звонко и весело. А только – хрипло, коротко, зло. Да и то - на тех, кто пытался войти на крыльцо.
И прожил недолго. Следующим летом тихо уснул и не проснулся у порога своего дома.