К теме удовольствия в эстетической теории обращались очень многие мыслители. Многие в целом пытались принизить значение чувственного или подчинить его разуму. Особенно это было характерно для понимания музыки - и в Античности, и в Средние века, и в Новое время. В связи с этим хочется обратить внимание вот на какой аспект.
Магистральной линией в понимании сакральной музыки всегда была очень строгая политика подчинения звука слову. Христианский Бог – Бог слова и Бог Писания, поэтому еще до появления Августина отдельные епископы выпускали требования с тем, чтобы всякое церковное пение практически не отличалось от декламации, подчиняющейся критериям ясности и четкости. Как замечает целый ряд исследователей гонениям могли быть подвергнуты любые нововведения, которые можно было заподозрить в том, что их единственной целью является чувственное удовольствие слушающего.
Меж тем, уже с V века христианство знакомо с концепцией апофатического богословия, предельно четко очерчивающего ограниченность всякого слова в передаче божественного. Поэтому хоть и маргинально, но существовали и сторонники мистического взгляда на музыку, согласно которому лишь звук как самая тонкая материя способен приблизить нас к невыразимому. Слова же здесь справедливо ставятся под сомнения, т.к. позволяют лгать (буквально их может говорить и тот, кто верит в них, и тот, кто нет).
Младен Долар в работе «Голос и ничего больше» в связи с этим приводит очень яркий пример – средневекового композитора XII века, аббатисы Хильдегарды фон Бинден. Безусловно она была новатором: ее распевы были написаны на ее собственные нерифмованные стихи и отличались очень серьезной проработкой «украшений» (мелизмов). Уже за это у нее могли быть проблемы, но вероятно лучше всего ее взгляды выразились в музыкальном моралите «Ordo virtutum». В этом произведении повествуется история о том, как добродетели спасают душу, совращаемую дьяволом. Как отмечает Долар, любопытный факт состоит в том, что лишь один персонаж там не поет, а говорит – и это дьявол (причем, это мужская роль), персонифицированные добродетели напротив воплощены в женском пении. Не удивительно, что подобное послание было одной из причин подозрения Хильдегарды в ереси (главная причина – ее видения). Впрочем, полного осуждения за ересь не последовало, благодаря вмешательству Бернарда Клервосского.
Любопытно, что и в XVII-XVIII веке будут обращаться к теме дьявольского в музыке (то же осуждение тритона), да и в наше время в свернутой форме дискуссия как о слове и удовольствии в пении, так и о зле/добре в музыке – продолжается.
Если интересны анализ культуры и медиа, подписывайтесь на нас в ТГ: https://t.me/concepture