Все случилось в парикмахерской.
Она долго смотрела… мне в глаза. Молча.
Ничего удивительного в этом не было: мое появление явно поставило ее в тупик. Мы стояли друг напротив друга, и неловкость, повисшая в воздухе, наливалась свинцом.
Наконец, она взяла себя в руки и спросила:
– Что я могу для Вас сделать?
Я сел в кресло, откинув назад свою лысую, как коленка, голову.
– Хочу воспользоваться Вашими услугами.
Она улыбнулась, виновато, одними лишь уголками губ.
– Простите, я не знаю… - замешкалась, опустила глаза.
– Не бойтесь, говорите как есть. Я не из обидчивых вообще. Если вся проблема в том, что веду себя слишком нагло, простите – сдержанность не мой конек.
– У Вас… У Вас нет волос…
За окном шуршали усталые шины, сонливо галдели редкие прохожие. Шел дождь.
– Скажите, – я посмотрел на нее исподлобья. – Разве на вывеске написано, что лысым в парикмахерскую вход воспрещен? Разве есть такой закон, который запрещает…
Она попятилась, смущенная, пытаясь спрятать собственную растерянность за все той же легкой улыбкой.
– Обычно я имею дело с волосами…
Постаравшись придать лицу как можно более мягкое выражение, я перебил ее:
– Послушайте, не стоит так волноваться. Конец рабочего дня, выручку Вы уже сдали. Я заплачу лично Вам, заплачу вдвое больше, чем положено…
– … у нас дорого…
– … втрое больше. Не спрашивайте, для чего мне это нужно. Все будет хорошо, даю слово.
– Слово? Вы ведете себя очень нахально.
В ее глазах появилось новое выражение, ноздри слегка раздулись, губы сжались в плотную ниточку. Теперь она напоминала бы воинственную амазонку, если бы не ее хрупкие плечи.
Это лицо я помнил.
– Хотел бы причинить Вам вред, давно бы уже сделал это, – я сложил руки на груди. Странным образом, жест успокоил ее.
– Да, Вы правы. Но… тогда я вообще ничего не понимаю.
– Представьте, что у меня есть волосы. Режьте воздух.
– Это странно…
– В моем кошельке – достаточно денег. Если Вы подстрижете мои воображаемые волосы, получите все.
Она вновь пронзила меня долгим вопрошающим взглядом.
– Если так будет угодно, согласна.
Вооружившись ножницами и расческой, она пристально осмотрела полированную поверхность моей головы. Затем, совершенно неожиданно, рассмеялась, но, увидев каменное выражение на моем лице, вновь стала серьезной. Мне она больше нравилась серьезной.
– Как стричься будем?
– Как…
– Да, как? Я принимаю Ваши правила игры.
– Пна ваше усмотрение.
Ножницы защелкали в миллиметрах от моей кожи, обдавая ее прохладными воздушными потоками. Я закрыл глаза, представляя, как падают вниз густые пряди, придавая мне новый облик.
Дождь усиливался.
– Как Вас зовут?
Ее вопрос вернул меня к реальности.
– Неважно.
– Неважно… – пропела она, вторя моей интонации.
– А Вас?
– Кажется Наташа. По крайней с утра звали именно так.
– Мне очень нравится это имя. От него веет теплом, чем-то родным, очень родным.
– Обычное имя. Я всегда хотела быть Екатериной.
– Нейтральное. Сейчас их немерено развелось.
Она сделала еще несколько пустых и ничего не значащих штрихов.
– Ну вот и все. Замечательно получилось.
В зеркале отражается круглая, без каких-либо признаков растительности, голова.
– Замечательно, - я отсчитал деньги из бумажника и отдал Наташе. Руки у нее немного дрожали, глаза неверующе смотрели на деньги.
– Можете проверить их…
– Зачем? – только и спросила она.
Я подошел к двери и чуть приоткрыл ее, впустив в парикмахерскую аромат дождливой весны.
– Мне кажется, – она торопливо затолкала деньги в сумочку. – Не могу точно… Но это дождь, этот запах… Как будто все уже было… Как будто…
– Как будто мы уже проживали этот день, – сказал я.
– Уходите?
– А что-то не так?
– За такие деньги я должна была как минимум отдаться. Но делать этого я ни в коем случае не стану. У меня есть муж, ребенок …
– Я знаю. Спасибо за замечательную стрижку.
Наташа застыла. Все черты ее исказились, словно готовые вот-вот рассыпаться на мелкие осколки, подобно треснувшему зеркалу…
– До свидания, – я вышел из парикмахерской, закрыв за собой дверь.
Переходя дорогу, я продолжал сжимать в руке бумажник. В нем не осталось ни копейки, и все же… осталось нечто, куда более ценное.
Пройдя пару кварталов, я извлек на свет измятую фотографию. На ней был изображен класс средней школы. Наташа в центре, я – в первом ряду, крайний с права…
Навстречу мне спешили немногочисленные прохожие. Укрываясь от дождя, зашоренные покровом зонтов и длинных плащей. Некоторые смотрели на меня с полуулыбкой превосходства. А может быть частые капли воды, отскакивающие от моего черепа, вызывали веселье.
Но сам я словно не чувствовал дождя. Он опускался на мою невидимую прическу, в том мире, где желаемое выдается за действительное, а действительное отторгается на корню. В этом мире у меня была цель, не понятная никому вокруг. Моя цель, моя тайна, придающая сил, дающая желание жить дальше.
И там я был не один. Некто очень желанный, пришедший из улетающей в бездну времени молодости, держал меня за руку…
Прохожие видели во мне усталого мужчину средних лет, на лице которого уже пролегли глубокие морщины. Этот мужчина был так же обычен, как фонарный столб, как остановка трамвая, как витрина магазина одежды.
И никому было невдомек, что такой обычный лысый мужчина, предпочитает романтику...