«Наши бизнесмены старались максимально больше выручки оставить за границей, инвестировать в Россию было зачастую бессмысленно. Одна из главных задач политического начальства — вернуть эти не оправдавшие надежд деньги обратно», — считает Василий Колташов. Глава центра политэкономических исследований Института нового общества рассказал «БИЗНЕС Online», почему новый мировой кризис будет недолгим, как РФ движется к «жесткому национальному капитализму» и как этому поможет нежеланный симбиоз с Китаем.
«УЖЕ НАЧАЛИСЬ ПЕРЕМЕНЫ, КОТОРЫЕ Я НАЗЫВАЮ НОВЫМ МЕРКАНТИЛИЗМОМ»
— Василий Георгиевич, за последние 10 лет размер экономики России сжался примерно на 11 процентов, с 1,78 триллиона долларов в 2008 году до 1,58 триллиона долларов в 2018-м, следует из данных МВФ. За те же годы мировая экономика выросла на 33 процента, США прибавили примерно 40 процентов, а ВВП Китая взлетел почти втрое. По-вашему, в чем причина?
— Формально все дело в неолиберальной стратегии управления. Но корни наших экономических бед в том, что Советский Союз оказался гораздо более технологически и институционально развитым, чем Китай. Именно поэтому СССР не смог вписаться в мировую торговлю с того момента, как у нас началась реставрация частной собственности. В принципе реставрация была закономерной. Реставрация является фазой великой революции. Она была в Англии, во Франции. Это довольно сложный период, но важный, поскольку в нем оформляется экономический результат революции, и оформляется в готовом виде правящий класс.
Наше производство высокотехнологической продукции, деталей, машин, оборудования, просто не могло быть принято мировым рынком в 1990-е годы, фактически контролируемым тогда США. В результате в процессе реставрации новой элитой было выбрано то, с чем можно было занять нишу на мировом рынке. Такими товарами оказались преимущественно сырье, и особенно углеводороды. Всё остальное было оставлено, но в таком заброшенном, слабеющем виде. Цены на сырье в 2000–2008 годах повышались, и это еще больше укрепляло данную модель и веру в правильность выбранного пути. Количество долларовых миллионеров и миллиардеров росло, что воспринималось как результат успешности этой модели.
Экономический рост нулевых годов строился на перераспределении прибыли от сырьевых компаний к партнерам: сервисным компаниям, финансовому сектору, услугам, торговле, строительному бизнесу, даже производству что-то перепадало. Поскольку цены на сырье росли, у правящего класса — высшей бюрократии и у крупного бизнеса, была очень четкая установка: зачем нам еще что-то делать, кроме того, что мы и так замечательно делаем? Это соответствовало доктрине МВФ и принципам «Вашингтонского консенсуса». Странам рекомендовалось делать то, что хорошо получается, всех устраивает в мире, и приносит максимально возможные деньги. И не надо вроде бы было входить в новые сферы, например, наращивать производство мяса птицы, самолеты надлежало покупать у Boeing и Airbus. России словно бы говорили: «Вы отлично торгуете нефтью, газом, металлом, удобрениями, и другим сырьем, вот и развивайте эти отрасли». И российский капитал в эти годы активно ищет возможности инвестировать средства за рубежом в то же самое. Покупаются рудники, металлургические комбинаты. Сильный рубль делал более выгодным вывод капиталов в офшоры, а через них — инвестирование их в зарубежные ценные бумаги, недвижимость и даже спортивные клубы.
— А потом что-то пошло не так.
— А затем наступил шок 2008–2009 годов. Рынок нефти рухнул. Однако начальство бизнеса и корпораций всё случившееся восприняло как недоразумение, как некий сбой американской системы финансового регулирования. Они всё контролировали, но где-то что-то не посчитали, произошел сбой, но, к счастью, всё уже отлаживается, все страны договариваются, и цены на нефть начинают снова расти. Нефть дорожала с 2009-го по 2014 год. В этот период роста аналитики, приближенные к власти и владельцам корпораций, достали свои еще не пыльные графики, согласно которым нефть будет расти до уровней 200 долларов за баррель и выше. Народ, правда, в целом не был удовлетворён экономической ситуацией после 2008 года, но в регионах с 2010 по 2014 год было оживление. Там ситуация улучшалась. Открывались торговые центры, рублевая ипотека стала распространенной и была не слишком дорогой. Это активизировало рост строительства и продаж недвижимости, и в некотором роде потянуло за собой экономические процессы.
Китай был в другой исторической ситуации. Он в 1980–1990-е годы вышел на мировой рынок с дешевой и дисциплинированной рабочей силой. Так были получены западные инвестиции и нечто более ценное — американский и европейский рынок. Потому с началом мирового кризиса Китай использовал свою специализацию в мировой экономике для наращивания производства и вывоза. В результате в 2008 году китайская рецессия продолжалась даже не несколько месяцев, а несколько недель. Китай встраивался в мировую экономику в процессе собственной реставрации после революционной модернизации. Руководство отбросило маоистский радикальный максимализм, и начало договариваться с американцами.
— Каким образом?
— Договоренность у Китая была совершенно не такой, как у Советского Союза. Китай смог предложить дешевую массовую рабочую силу. И он сделал это раньше, чем мы, еще в ходе подписания соглашений 70-80-х годов, что на Западе трактовалось как тихая революция в Китае. Помимо дисциплинированности, китайский рабочий, в отличие от советского трудящегося, был не испорчен потребительскими стандартами. Наш человек был человеком западным. Советские люди, обрушивая социалистическую систему, хотели попасть в общество потребления, а не развивать промышленность. Они хотели попасть именно в западный потребительский мир и поменять синие воротнички на белые — стать служащими. Многие стали покупать всё, что им хотелось в аскетичном мире: иномарки, квартиры, технику, вещи, ездить за границу, отдыхать в Турции или Египте в режиме «всё включено», и так далее. Но это было в двухтысячные. Многие до сих пор мечтают вернуться в 2007 год. Но, пойдя разными путями, сегодня Россия и Китай во многом соединились в результате Второй волны глобального кризиса, падения рынков и шоков 2014–2016 годов.
Соединенные Штаты выставляют претензии и Китаю, и России. Сегодня не только Китай, но и Россия уже понимает, что нужно проводить политику более широкого и разнообразного внутреннего производства и расширять ассортимент вывозимых на экспорт товаров. Уже начались перемены, которые я называю новым меркантилизмом, другим подходом к экономике. От неолиберализма, идей условно свободной торговли мы движемся к более рациональному, жесткому национальному капитализму, который очень хочет зарабатывать на всём и никому не оставлять никаких выгод. Это меняет модель, с который Россия встраивалась в мировой рынок и влияет на международную систему разделения труда. Однако не снимает множества социальных проблем и не дает стране крупномасштабной реиндустриализации. Нет планирования, и нет стратегии повышения внутреннего массового потребления.
— И как все будет развиваться?
— Трансформация российского капитализма будет происходить классическим путем. Вначале — товары, которые можно продавать куда-то вне страны, потом будет подниматься значение внутреннего рынка, и только за развитием производства товаров массового потребления будет постепенно расти машиностроение и производство оборудования для этих предприятий. Впрочем, производство техники для сельского хозяйства, строительства и транспорта может быстро вырасти, и локализация производства тоже поднимется — больше деталей будет российских.
— Китай нам в этом поможет? С Западом мы, очевидно, всерьез и надолго поссорились.
— Да, по такой логике процесс, очевидно, будет происходить в симбиозе с Китаем. Этот симбиоз не был желанным ни в Пекине, ни в Москве, ни тем более в российском обществе, где долгие годы к Китаю относились с подозрением. Тот в свою очередь с подозрением смотрел на создание Таможенного и Евразийского союза. Но США всех назначенных в их враги сблизили, сделали терпимей друг к другу. Потому готовятся соглашения о том, чтобы крупные российские и китайские компании поставляли определенную продукцию друг другу. Чтобы наращивалась взаимная, и не только приграничная, торговля. Ни одна из сторон не отказывается от протекционизма, но двусторонние экономические отношения будут развивать.
Кстати, о протекционизме. Еще в 2013 году это слово было ругательным. На саммите «Большой двадцатки» в Санкт-Петербурге в 2013 году представители всех стран, включая Россию, клялись, что они не будут допускать девальвации своих валют, и не будут создавать таким образом конкурентные преимущества для своего производства. В нашем случае получилось, что рубль сам упал. И упав, он сломал узко-сырьевую модель российского неолиберального капитализма, показав ее нерациональность. Эти события в конечном счете привели к очень странным заявлениям, одно из которых, например, недавно сделал премьер [Дмитрий] Медведев, сказав, что мы можем и запретить вывоз нефти из России. С точки зрения того, что мы видели последние десятилетия, это кажется бредом, но не следует удивляться, если через какое-то время вывоз нефти из России будет действительно запрещен, потому что ее по максимуму будут перерабатывать у себя — не ради идеала индустриализации, а ради максимизации прибыли. В условиях новой реальности, резких колебаний цен на нефть ее выгоднее перерабатывать у себя. И иностранным фирмам будет понятно, зачем инвестировать в России — чтобы иметь доступ к сырью и зарабатывать.
«„РОССИЙСКИЙ КАПИТАЛИЗМ МЕНЯЕТСЯ, ПОТОМУ ЧТО ПОЛУЧИЛ УДАР ОТ КРИЗИСА И ЗАПАДНЫХ ПАРТНЁРОВ“»
— Это похоже на новую доктрину, которая должна подразумевать и другое отношения к самим производителям материальных благ.
— Конечно, это меняет и отношение к рабочему классу, но нельзя сказать, что все для него становится замечательно. Раньше эта группа населения у нас состояла из людей с российскими паспортами и иностранных рабочих, которые жили в режиме «забери свои деньги и потрать их подальше от России». С точки зрения либеральных министров-экономистов, национальному рынку были не особенно нужны деньги иностранцев. Зачем они? Чтобы люди покупали что-то в России и создавали новые рабочие места? Такими категориями чиновники не мыслили. Сегодня взгляды меняются. Рынок теряет немалые деньги, когда рабочие переводят их на родину. Это нужно менять. Если, например, гражданам Украины, стабильно работающим здесь, дать российское гражданство, а их семьи включить в систему материнского капитала, независимо от того, где родились дети, это мотивирует тратить деньги в России, а не переводить зарплату за рубеж, способствует тому, чтобы они продали недвижимость на Украине и купили ее здесь. Так может быть обеспечен переток денег в обратном направлении. Эти вопросы через некоторое время обязательно будут ставиться, именно потому, что российский капитализм меняется. Меняется не добровольно, а потому, что получил удар и от экономического кризиса, и от западных партнёров.
— Несмотря на санкции, состоятельные граждане по-прежнему предпочитают хранить деньги за пределами страны. В российских банках они держат лишь треть своих сбережений, свидетельствуют результаты исследования компании Frank RG. Эксперты проанализировали финансовые активы более 30 тысяч россиян, обладающих минимум миллионом долларов на счетах, и выяснилось, что совокупный размер их активов составляет $455 млрд, из которых $315 млрд хранятся за рубежом. Нам говорят, что это капитаны нашего бизнеса, надежда и опора новой России. Но можно ли делать ставку на этих людей, в ом числе при экономическом рывке, о котором говорил президент?
— Действительно, наши бизнесмены максимально возможный объем выручки старались оставить за границей, выводили капиталы, инвестировали там, потому что инвестировать в Россию было зачастую бессмысленно. Сегодня эта модель меняется. Я приведу пример с самолетом Sukhoi Superjet, большая часть деталей которого сделана не в России, но есть прицел на увеличение российской локализации, и на то, чтобы в перспективе заместить отечественными машинами Boeing и Airbus. Поговаривают, что Путин буквально обязал «Аэрофлот» закупить 100 таких машин. (Хотя летчики не в большом восторге от этой инициативы, качество пока уступает американским аналогам).
Россия деградировала по многим параметрам производства. Нашей элите грезилось, что она в недалеком будущем станет полноправной часть западной и мировой элиты. Что она в итоге окажется круче Китая, выше Китая, и перейдет на следующий уровень, уже транснационального господства, при котором можно вообще ничего не производить, а получать гораздо больше тех, кто производит. Но получилось не так. Поэтому одна из главных задач для российского политического начальства — как теперь вернуть эти не оправдавшие надежд деньги обратно. Постепенно это будет происходить, причем выглядеть все может как иностранные инвестиции. Сейчас капиталу, который нажился здесь и ушел за рубеж, пытаются внушить, что у него есть только один тыл — российское государство. Если оно не защитит эти деньги, то никто не защитит, и вывезенные богатства могут быть потеряны, перераспределены группами капитала на Западе. Как все ныне работает, иллюстрирует отказ Великобритании выдать золотой запас Венесуэле.
«У НАШЕГО КАПИТАЛА ОРИЕНТАЦИЯ НА ВНЕШНИЕ РЫНКИ, А ВНУТРЕННИЙ РАССМАТРИВАЕТСЯ КАК ВТОРИЧНЫЙ»
— К сказанному вами. Министр финансов признал, что на долю 10 процентов самых обеспеченных людей в России приходится 82 процента богатства страны и напряжение по этому поводу нарастает. При этом Антон Силуанов выступил против введения прогрессивной шкалы налогообложения: «Богатые — люди неглупые и найдут пути, как обойти это решение, в том числе могут вообще вывести деньги из нашей страны». Но ведь они их и так держат там, а государство имеет все возможности ограничить вывод капиталов, стимулировать вложения в отечественную экономику. Такая было и во Франции, и в Германии, и в Японии, когда эти страны преодолевали трудные периоды. Почему у нас не так?
— Неравенство в России есть, и оно будет оставаться очень высоким. Правящие круги не могут, да и не хотят переходить к прогрессивному налогу потому, что в их логике он просто неправильный. Я являюсь последовательным сторонником именно прогрессивной шкалы налогообложения, но понимаю, почему они упорно не хотят ее вводить, подсовывая совершенно фиктивный налог на роскошь. Они хотят продолжать создавать максимально комфортные и наиболее благоприятные условия для людей своего круга — владельцев крупных капиталов и состояний, в том числе и тех, кто решит вернуться в российскую экономику. Кроме того, правящие круги видят, что нет реальной силы, которая могла бы продавить в сегодняшней России прогрессивный налог.
— Создается впечатление, что у нас вообще все налоги вводятся отнюдь не в интересах широких слоев населения.
— Ну да, у нас нет силы, способной продавить такую налоговую реформу, которая была бы в интересах общества. Даже не обсуждается, например, минимальная необлагаемая сумма доходов. Скажем, чтобы мы не платили никаких налогов с суммы доходов менее 50 тысяч рублей. Я имею в виду именно налог, а не социальные отчисления. Это должно касаться и самозанятых, которые зарабатывают меньше 50 тысяч в месяц в среднегодовом варианте, они не должны платить никаких подоходных налогов. Но политика такова, чтобы всё-таки взять с населения деньги. А это, к сожалению, серьезнейшая проблема для России, потому что это не только раздражитель в совсем небогатой стране, но и средство, серьезно уменьшающее внутренний спрос.
Но у нашего капитала ориентация на внешние рынки, а внутренний рассматривается как вторичный по значению. И власти разгружать потребителя сейчас не готовы. А потребитель не готов бороться, чтобы добиться налоговой реформы в своих интересах. Сама по себе налоговая реформа в интересах маленького человека у нас вряд ли произойдет. Разве что после третей волны мирового кризиса, когда разорвутся пузыри на фондовом рынке США. В итоге нового падения рынков, мы, возможно, сможем получить новую налоговую политику, потому что нужно будет поддерживать внутреннего потребителя и перестать его грабить. Но пока такой готовности нет.
Со временем о покупательской способности домашних хозяйств думать придется всё равно. В мировой экономике есть такое интереснейшее явление, как экономическая диктатура пролетариата. Это не то, о чем говорил Ленин, не политическая власть пролетариата, а то, что основным потребителем в мировой экономике всё равно является наемный работник. Но фактическое распределение покупательных возможностей этого рабочего класса в мире неравномерно. Американцы и европейцы в силу завышенного курса национальных валют потребляют больше. Американец имеет такую высокую оплату труда, что производить что-то в США вообще становится невыгодно. Это проблема американских промышленников, но американским финансистам эта ситуация выгодна. Американский рабочий класс является здесь побочным, хотя и неполным бенефициаром. И американская и европейская валюта переоценены, и одна из главных причин переоценки — огромные пузыри на рынке недвижимости и на фондовом рынке.
«ВСЕ ПОНИМАЮТ, ЧТО ГРОМ НЕМИНУЕМО ГРЯНЕТ, НО НИКТО НЕ МОЖЕТ ТОЧНО СКАЗАТЬ КОГДА»
— Но не могут же эти пузыри надуваться вечно. Вы говорите, что в самое ближайшее время неминуемы потрясения?
— Да, схлопывание этих пузырей, скорее всего, приведет к кризису, и благодаря ему произойдет снижение курса и обесценивание этих валют. Будет ослабевать курс евро. Гарантированно будет девальвация британского фунта и американского доллара. На этом эпоха глобального кризиса будет заканчиваться. Это не значит, что я сейчас призываю не покупать доллары и говорю как проправительственный экономист. Абсолютно нет. Напротив, я говорю, что надо покупать доллары, и на минимумах нефти выходить из доллара в рубли. Здесь схема обогащения остается прежней, так же, как она работала в 2014-м и в начале 2016 года. Впрочем, резких таких перепадов мы можем не увидеть.
— А все-таки когда рванёт? Многие экономисты считают, что в ближайшие год-два. Вы с этим согласны?
— Схлопывание пузырей, вполне возможно, действительно последует в следующем году. Но есть одно «но». В отличие от 2008 года, когда кризис грянул как гром среди ясного неба, сейчас небо отнюдь не ясное. Все понимают, что гром неминуемо грянет, но никто не может точно сказать, когда. Прежде всего, потому, что уже есть достаточно большой опыт регулирования таких вопросов со стороны ФРС США. МВФ тоже допускает значительно меньше ошибок. Какую, например, они допустили в Аргентине, где экономику развалили до такой степени, что народ просто восстал и вышел на улицы с пустыми кастрюлями.
— Это именно западные пузыри, не китайский?
— Западные, да. Пузырь китайского фондового рынка лопнул в 2015 году, он потерял тогда больше 40 процентов. Наш пузырь уже тоже лопнул, и сегодня российский фондовый рынок находится на весьма невысоких уровнях. Если говорить о финансовых пузырях, то для России это не является угрозой. Какой-то лавины негатива, с крушением банков, паникой, обвалом курсов ценных бумаг у нас не будет. ЦБ не зря год за годом отзывает лицензии у сомнительных банков. Он зачищает это поле, и это во многом реакция на шоки 2014–2016 годов.
— Какими теперь будут последствия?
— Прежде всего последует падение цен на нефть. Она будет падать вслед за падением фондовых рынков на Западе, потому, что нефть — это такой же спекулятивный инструмент, как ценные бумаги. За ним ослабление рубля. В какие-то моменты мы, возможно, увидим курс 80–85 рублей за доллар. За всеми этими падениями будет некая фаза депрессии рынков и новое оживление. Что касается сырьевых и других реальных товаров, то они будут дорожать. Фаза кризиса будет пройдена быстро. А вот восстановится ли фондовый рынок на Западе, это большой вопрос. Я думаю, что там этого не произойдет.
Девальвация доллара вернула бы американскую промышленность на уровень живости хотя бы 80-х годов прошлого века. Но дело в том, что это было бы катастрофой для финансового сектора. Это страшный сон для Америки, потому что всё сразу обесценится, уважение к США обесценится. Американцы из центральных штатов, может быть, что-то от этого выиграют, потому что получат работу. А жители побережья проиграют, потому что потребляют неадекватно своим вложениям.
Самое яркое доказательство переоцененности доллара и явного кризиса американской товаропроизводящей экономики — то, что США активно экспортируют сырье и пытаются конкурировать с той же Россией на европейском рынке углеводородов. Это выглядит крайне странно. США считаются несравнимо более развитой страной. Но почему же тогда не использовать тот же газ в своей экономике, не перерабатывать его для собственных нужд или в какую-нибудь продукцию высокой степени переработки, а сжижать и гнать танкерами в Европу? А потому что это невыгодно, и США продают сырье, которое им очень сложно использовать для развития собственной экономики. Мало кто знает и замечает, но рост американского ВВП последних лет напрямую связан с ростом долга. Американский ВВП последних 10 лет кризиса вырос вместе с расходами на обслуживание долга, они взаимосвязаны.
«ВЫ БУДЕТЕ ПОКУПАТЬ КРИПТОРУБЛИ, А КТО-ТО БУДЕТ ЗАРАБАТЫВАТЬ НА ЭМИССИИ»
— И еще об одном. Власти всерьез заговорили о крипторубле, который, по заявлению главы комитета Госдумы по финансовому рынку Анатолия Аксакова, способен стать полным аналогом рубля в цифровом пространстве. Предполагается, что это будет конкурент биткоину или исключительно внутрироссийский продукт?
— То, что вы сейчас привели, называется одни простым словом — метание. Это не какая-то заранее продуманная и подготовленная доктрина с цепочкой решений, которые должны последовать.
Что можно сказать о рубле? Мы точно не увидим сильного рубля в ближайшие годы. Настолько высокого, чтобы в России производить что-либо было бы невыгодно. В 2007-й и даже в 2013-й год не вернемся. Доллар по 30–35 рублей, — это уже фантастика.
— А сколько будет?
— От 60 до 80. Такая зона колебаний. Почему? Потому что мы ушли от неолиберализма и движемся к ситуации, когда будет выгодно производить всё внутри страны и обеспечивать это производство прибылью. То, что наша экономика не росла одновременно с китайской после кризиса, было связано с сильным рублем, который был в свою очередь связан с дорогой нефтью. Сейчас увеличение цен на нефть приводит к очень ограниченному росту курса рубля. Но падение цен на нефть, сильное падение, ослабит рубль. Конечно, такой катастрофы, как 2014–2016 годы, мы не увидим. Мы самое страшное для российской экономики уже прошли.
Что касается крипторубля. Сто пятьдесят лет назад все страны имели бивалютную денежную систему. Допустим, в России был золотой рубль и бумажный рубль. Следовательно, если мы с вами хотели сделать надежное сбережение, мы имели бы золотые рубли. Бумажный рубль колебался, падал, а в золотых рублях мы ничего не теряли. Но когда мировая система поменяла приоритеты с золота на доллары, хранить в золоте стало невыгодно. Сегодня в России может и можно купить золотые монеты, но хранить в них сбережения невыгодно. Нам на протяжении всей истории, так называемой новой России, из всех утюгов говорили: покупайте доллары, у нас такая страна, что доллары — лучшая форма сбережения.
Теперь в силу изменения отношений между странами и в условиях конфронтации с Западом это (покупка доллара) становится невыгодным и рискованным делом. На государственном уровне нельзя поддерживать американскую экономическую систему. Надо от этого уходить, это часть политической доктрины.
А людям-то что предлагать вместо доллара? Вот и предлагают им че-пу-ху! Зачем нам крипторубль, когда у нас есть просто рубль? Смысл вложения в него какой? Вообще криптовалюты — это элемент спекуляций. Широкого применения они не имели и не могут иметь. А вот возврат к бивалютной системе с наличием, пусть даже чисто номинального золотого рубля, мне кажется, был бы вполне разумен. Этот золотой рубль был бы зарезервирован для каждого покупателя в государственном золотом запасе, и благодаря этому он сохранял бы свои средства, но не мог бы взять золото монетами или слитками. Это было бы людям выгодно, и понятно, что никакой банк золото не напечатает.
Спекуляции с криптовалютами построены на двух вещах: первое, вы входите, ожидая роста, и второе, вы участвуете в эмиссии. Здесь же вы будете покупать крипторубли, а кто-то будет зарабатывать на эмиссии. Зачем это нужно? Все международные контракты все равно заключаются с номиналом цены в долларах, хотя расчеты теперь могут идти и в национальных валютах. Внутри страны с горбачевских времен приучали людей к доллару, и отыграть ситуацию назад будет сложно. Но еще сложнее будет завершить разворот страны к другой экономической стратегии, а процесс этот встречает сопротивление в верхах и не дал пока низам ощущения материальной выгодности. Мы только в начале пути, если опять не сорвемся в пропасть.