Асфальт давно сменился грейдером, песок то вовсе заменял камни, то пересекал дорогу толстыми жилами. я то ускорялся, надеясь оставлять его впадины под колёсами, то, отчаявшись от постоянной тряски, замедлялся. Не помогало ничего. Вскоре я сбился с дороги.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда Сахара выплюнула меня к лагерю бедуинов, кочевников пустыни. Шатёр да несколько собранных из веток и случайного мусора шалашей - вот и всё хозяйство семьи из трёх поколений.
Мне на встречу выбежала девочка в зелёной накидке, вслед за ней вышел сутулившийся мальчик.
Девочка в один миг окинула меня взглядом своих чёрных глазок, застенчиво улыбнулась и спряталась за мальчика. Брат и сестра.
Меня позвали к себе. Площадка между шатром и шалашами была занята двумя коврами, на которых расположилась вся семья. Пожилая женщина, парень, занимавшейся чаем и девушка, укрывшая при моём появлении лицо белым платком.
Все разглядывали меня с интересом. Оцепенение сошло, когда я по-арабски поприветствовал их, парень подал мне стеклянный стакан липкого чая.
После первых минут общения и нескольких чашек чая, девочка по жесту пожилой женщины, своей бабушки, сбегала в шатёр и принесла мешок с поделками и разложила передо мной браслеты, ожерелья из камней и дерева, старый замок. Я сходил в машину и принёс игрушку - плюшевую пчелу.
Глаза прятавшейся в подоле платья бабушки девочки засияли восторгом. Она посадила её рядом с собой, надела на шею колье из кусочком бутылочного стекла, бабушка предложила мне выбрать себе что-нибудь.
Под стоявшей в небе полной луной, освещавшей пустыню мерным серебряным светом, мы просидели до глубокой ночи. Я показывал им фотографии родной природы, мальчик принёс фото мужчины на верблюде - своего деда, который сейчас где-то в пустыне, но вернётся к рассвету. Дети смеялись над моим произношением и ошибках в употреблении времён. Все улеглись спать. Они в шатре, я - на ковре под звёздами.
Ночь в пустыне очень тихая. Нет ни ветра, ни хлопка крыльев о воздух, какой могла бы издать случайная птица. Ничего.
Я повернулся на бок. Пчела лежала на краю того же ковра, на котором спал я. «Видимо, не понравилась» - подумал я.
Утром было очень холодно, чтобы согреться, укутался с головой. На рассвете бабушка позвала всех на молитву, упорствовала Бааб, старшая из сестёр, та, что вчера укрыла от меня своё лицо под платком.
В воздухе запахло костром, готовили завтрак.
Я встал. Уже никто не обращал на меня внимания. Все были заняты занявшимся разговором - верблюды всё не приходили на водопой, а в месте с ними и дедушка. Я же снова обратил внимание на пчелу - она сидела, повернувшись к солнцу. Фатима - так звали девочку - уже закончила утренний намаз вместе с пчелой и ушла за водой.
Наконец появлялись верблюды. Мне пора было ехать в Шингетти, легендарный мавританский город в пустыне.
Спустя несколько дней мой путь снова проходил недалеко от шатров, где живёт эта семья.
В свете закатного солнца пустыня выглядит совсем иначе, не так, как утром, когда я ехал по этой же дороге в сторону города. Спустя двадцать минут блужданий я на месте.
Мне откровенно рады. Дедушка жмёт крепко руку, Фатима широко улыбается. Вместе с ними я иду пить чай на ковёр. У ковра вижу маленький шатёр. Она сделала его для пчелы!
Достаю из машины варенье, которое привёз из дома. пока бабушка нарезает хлеб и размазывает варенье, Фатима с восторгом разглядывает газеты, в которые была завёрнута банка. Показывает их сестре и аккуратно отрывает фотографии с красиво одетыми женщинами и прячет где-то под своим платком. Степень её восторга никак не соответствует степени моего отношения к ним - однодневный show-biz, истории о скандалах - любовники, яхты, курорты.
После чая Бааб готовит ужин, я помогаю с водой. Остаюсь сидеть рядом. У неё переходный возраст, тринадцать лет. Она то открыта и улыбчива, то замкнута и криклива. К нам приходит Фатима и её брат, они принесли с собой книгу на арабском, я прошу послушать, как я читаю и поправлять, если буду ошибаться.
Так мы проводим час с небольшим. Дети учат меня новым для меня словам, записывая их в мою тетрадь. Нас зовут к ужину. Вдруг Фатима замечает на обложке тетради башню Эйфеля. Спрашивает меня о том, что это. Я не знаю как ответить. Нет, это не минарет. Для радио, да. В мире ребёнка, который не видел из техники ничего кроме старого разбитого радио, от которого когда-то давно потерялись батарейки, а красота - это не романтика вечерних проспектов, но луна и обруч Млечного пути, мне трудно найти лучшую ассоциацию.
Перед сном показываю детям старые диафильмы, используя аккумулятор машины, собирается вся семья, приходят соседи. Историю про девочку из снега, которую слепили себе дед и бабка вместо внучки, никто не понял - я не смог объяснить, что такое снег, а догадка Бааб, что это перхоть вызвала взрыв смеха. А мультфильм про Чебурашку, приплывшего в Европу из Африки и выбившегося в люди пришлось повторить.
Ночью снова холодно. Несколько раз поворачиваюсь к шатру пчелы и улыбаюсь - она спит на боку после вечерней молитвы.
Сны. Фатима, милый ребёнок, ты знаешь о мире из вытертой книги для чтения, изданной сорок лет назад, ты не ходишь в школу, потому что у семьи нет ни денег ни возможностей. Тебя отдадут замуж, когда тебе будет пятнадцать, а может, и меньше лет, взяв в приданое отар овец. В своих эмоциях ты чище того первого снега, которого нет в твоём мире. От этого бросает в жар.
Утром мы снова вместе с Фатимой. Она показывает мне свои игрушки - верблюдов, которые дедушка вырезал из подошв старых шлёпанцев. Девочка дарит мне двоих, маленького и большого. Взамен дарю ей лошадок с красивыми попонами.