Вчера посмотрела спектакль "Собачье сердце". Кстати, сердец на "Маске" в этом году целых два – из Краевого театра драмы (Хабаровск) и из Чехов-центра (Южно-Сахалинск). Я выбрала первый, хотя в театральных пабликах активно рекомендовали второй. Выбор в моём случае был продиктован наличием онлайн-билетов.
Сделать оригинальный спектакль по произведению, которое стало классикой и литературы, и кино, архисложно. Мы наизусть помним булгаковские афоризмы и подсознательно ждём, что они будут поданы не менее блестяще, чем в фильме Бортко. Режиссёр Николай Русский решил эту задачу следующим образом:
- Шариков – не один персонаж, а два. Полуголый актёр повышенной лохматости за полтора часа действия не произносит ни слова. Вместо него говорит актриса, безымянная Анима. Поначалу загадочно-грустная, уже к середине спекта она превращается в демоницу. У неё очень пластичная роль: пластика тела животная, гальванизированная, прыгучая. Самый яркий момент – как she-Шариков душит и неистово грызёт профессора Преображенского, и даже поднимает на него лапу. В обоих смыслах: и писает на него, и избивает. Словом, всяческому харрасменту подвергается старик Преображенский (как бы в воображении Шарикова). А he-Шариков насилует Зину, в отместку за причастность к его вочеловечиванию, как бы наяву.
– Швондер – обаятельный пухляк. Прыгает на цыпочках, манерно вытягивая руки – при общей массе актёра за 100 кг. Не страшный, не наглый, чертовски милый. Просто Кот-Бегемот, а не Швондер. Его сподвижницу по домоуправлению – женщину, переодетую мужчиной, – играет, конечно же, мужчина. И оба поют, причём очень круто.
– В глубине сцены сидит бас-гитарист. Воплощённый архетип: длинные седые волосы, хищный нос, клубный пиджак. Он сопровождает действие однообразным гипнотическим рифом, но иногда поднимается, чтобы пронзительно запеть. Голос у него просто невероятной силы. Когда он нараспев повторяет "Аа-бырр-ваааллг! Аааа-быыы-рр-вааа-лг!" становится жутко. Я запомнила этот мотив и намереваюсь применять его, если соседи будут плохо себя вести.
Текст Булгакова – отдельное действующее лицо. Чего с ним только не делают: проецируют проектором (в сцене с операцией), зачитывают монологичными кусками (чаще, чем хотелось бы), поют хором. Правда, в отдельные моменты текст пересиливает актёрское мастерство, и зритель впадает в дремоту. Фигуры главных добродеев – Преображенского и Борменталя – наименее удачные в постановке. Они произносят текст в точности "по Булгакову", делают акценты там, где нужно, страстные слова произносят страстно, а усталые – устало. Преображенский – не вальяжный маг, не мировое светило, а простой интеллигент, надломленный, одинокий. Он на самом деле боится, что у него отожмут столовую, и знаменитый монолог про разруху в клозетах становится истерикой. Шариков(ы), Швондер и даже Зина (она же – многострадальная машинисточка в фильдеперсовых чулках) в разы обаятельнее. Но, видимо, чтобы напомнить зрителю, что добро тут всё же главнее, режиссёр закольцовывает композицию. Последняя сцена спектакля – повторение первой: монолог пса Шарика, замерзающего на московских задворках. Преображенский выгнал его на улицу, и никаких тебе "от Севильи до Гренады".
Разгадка слабой профессорской линии кроется в описании спектакля на сайте "ЗМ". Оказывается, Шарикову "была предложена сытая человеческая жизнь, но по законам его создателя. И он не захотел. Если зрители поймут эту линию – будет здорово". Увы, я не поняла; мне просто показалось, что актёрам было некомфортно на чужой сцене, или перелёт сказался, да мало ли что. Всё-таки Шариков у Булгакова не герой, а Антигерой, и текст такой смысловой перестановке противится, как может.