Исповедь
Литературная запись Виктории СИМОНОВОЙ
Отрывки из книги (Уфа, 2014, изд-во «Инеш»)
ГЛАВА 14.
РЕВОЛЮЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ, ИЛИ ЖИЗНЬ ПРИДВОРНОГО КОМПОЗИТОРА
1987 год был очень удачным. Это был год, когда отмечали семидесятилетний юбилей революции. В феврале или начале марта меня вызвал в обком партии Фарит Фатыхович Габитов: «Есть такое мнение в связи с предстоящим праздником. Хорошо было бы дать большой концерт, в котором прозвучало бы крупное сочинение
— оратория или симфония, отражающая становление советской власти».
Я удивился, что заказали подобное произведение именно мне, и понял, что попал в разряд придворных композиторов. Раньше я получал такие заказы через Радика Гареева. Его всегда приглашали, и он просил меня написать музыку для него. В 1984 году это была песня на слова Николая Доризо. В 1985-м — на слова Мустая Карима. В них прославлялась партия, Ленин, и такие песни звучали или в начале концерта, или в конце. Видимо, моя способность славить пришлась ко двору. И вот я получил заказ на ораторию.
Я бросился искать тексты. Благо, выбор был большой, и я нашел восемь стихотворений. «Жизнь прекрасна, но революция продолжается».
Так я назвал ораторию. В ней по моей задумке должны были участвовать чтецы, солисты и хор. Либретто написал сам, по своему плану. В обкоме меня поторапливали.
Клавир я сделал достаточно быстро, а вот для хора и оркестра партитуру писать было трудно, поскольку опыта не хватало. У меня в то время секретарем работала Таня Лазарева, очень грамотный теоретик. Но ошибки в оркестровке были
— штрихи, тесситура, диапазон... Я постигал все параллельно, разговаривая с музыкантами по ходу исполнения, и мне все подсказывали, исправляли. Одновременно трудились несколько переписчиков, работу которых оплачивал обком. Среди них, кстати, был и Сергей Миролюбов, который очень мне помогал, будучи сам прекрасным композитором.
В оратории сначала планировалось восемь частей. По мере созревания концерта количество частей убывало, и в результате было выбрано три. Режиссером концерта был очень уважаемый мной Габдулла Габдрахманович Гиля-зев. В то время он был руководителем и главным режиссером Русского драматического театра, потом работал в институте искусств. Это он открыл Театр юного зрителя (ныне Молодежный театр). Габ-дулла Габдрахманович всегда помогал мне советами как старший товарищ и профессионал. С его «легкой руки» мне потом частенько приходилось участвовать в разного рода мероприятиях: когда открывался Молодежный театр, я был первым композитором, написавшим для него музыку; и первый спектакль татарского театра «Нур» «озвучивал» тоже я; когда Камалов создавал свой оркестр, я и там поучаствовал. Я в этом отношении счастливый человек.
Итак, три части оратории прозвучали, и мне было обещано, что вскоре она будет исполнена целиком. И на ближайшем фестивале «Революция продолжается» была представлена на суд слушателей. Я ждал восторгов и признания. Но. ничего такого не было. Уважаемая мной Евгения Романовна Скурко сказала: «Поздравляю с вашим очередным сочинением», и я понял, что эта фраза — самое большее, на что я могу рассчитывать. Это было общественное мнение, и ничего тут не поделаешь. Но зато я почерпнул из этой работы много практических знаний, я получил опыт работы с живым симфоническим оркестром. За эту работу мне заплатили хорошие деньги. А работал я над ней всего-то месяцев семь.
И в личном плане у меня наметились изменения. Я решил жениться во второй раз, потому что встретил замечательную женщину — Альфию Каримову. Она работала в училище искусств педагогом по вокалу. У нее в классе выросло много прекрасных учеников — Эльвира Фатыхова, Альфия Юлчурина, много хороших ребят поют в разных театрах. Она была очень добрым и хорошим человеком, и с ней мой дом наполнился уютом. Она научила меня хорошо и элегантно одеваться, и я тоже старался ей соответствовать. Она была несколько старше меня, наверное, сыграла роль моя необустроенность и потребность в материнской заботе. По сути, она стала мне и женой, и заменила маму, была очень добра ко мне и все прощала.
Мои запои прогрессировали, и я доводил себя до таких крайностей, что приходилось ложиться в больницу. Я в эти годы еще не понимал, что это болезнь, и никак не признавал себя алкоголиком. И на Альфию легло много забот. Как только она не пыталась мне помочь и вытащить меня из этого омута!
Пять-шесть лет, что мы прожили с Альфией, были наполнены очень разными событиями. Нас болтало, как в шторм — от радости и до самого края, от эйфории после премьер до тяжелого похмелья. Альфие удалось меня сохранить, за что я ей очень благодарен.
В 1988 году прошла премьера моей оперы «Черные воды» в театре оперы и балета. Инициатором постановки выступил обком партии, его рекомендации в ту пору не обсуждались, а принимались к исполнению. Постановщиком оперы был назначен Рифкат Абдуллович Валиуллин. Он сразу «увидел» эту поэму и сказал, что она по жанру ближе к оратории или кантате, чем к опере. У меня за плечами был теплый прием оперы в Саранске, поэтому я его точку зрения не принял и даже обиделся. Но он оказался прав. Опера прошла три раза, и ее сняли с репертуара театра. Правда, та постановка осталась в телевизионной версии. Сейчас я мысленно возвращаюсь к этому произведению, думаю о переоркестровке с учетом своего последующего опыта. Как знать, может, я еще вернусь к своей первой опере.
А тогда я утешался тем, что писал много песен. Закупки в Союзе композиторов были раз в квартал, и я работал интенсивно. Правда, не могу сказать, что всеми песнями доволен. События, связанные с неудачной постановкой «Черных вод», ввергли меня в такую депрессию, что я запил. Да так, что не мог остановиться. Сам знал, что лежит заказ в башкирском драматическом театре в спектакле «Миляш, Миляуша» (режиссер Вазих Ка-шафович Сайфуллин). Это должна была быть моя вторая работа в этом театре, где главным режиссером был очень уважаемый мной человек и талантливый постановщик Рифкат Вакилович Исрафилов. И пьеса Асанбаева мне очень нравилась, и музыкальный материал был почти готов, но. Я физически был не в состоянии что-либо делать. Ко мне приходили из театра и артисты, и Вазих Кашафович. Я до сих пор испытываю чувство стыда за
Салават НИЗАМЕТДИНОВ
то, что подвел целый коллектив! Это был урок для меня. Я понял, как зависит моя работа от моего состояния. Мои песни в спектакль не вошли, и после этого мне не заказывали в этом театре музыку еще лет 7—8. Так было стыдно!
Пьянки продолжались. Я допивался до беспамятства, до бесчувствия. Потом с трудом я поднимался из небытия. И все начиналось сначала. Но я еще не понимал, что я алкоголик.
Нельзя сказать, что я ничего не предпринимал. Я обращался к разным врачам, и мне предлагали закодироваться. Однажды я так и сделал, немного продержался, а потом запил с большей силой.
Когда я сказал себе, что у меня есть проблема, и эта проблема — алкоголь, то это уже было половиной успеха. Позже я понял, что в этой борьбе главный враг и верный друг — ты сам.
Весь этот период, когда я пил, достался Альфие. Когда я начал выходить из него, это стало началом перемен. Я вдруг остыл к жене, стал ссориться с ней. В ход шло все — упреки, что у нас нет детей, что она не помогает мне в творчестве. С ней было хорошо и удобно — нас хвалили, нами любовались, и вроде по всем параметрам мы должны были стать идеальной парой. Но вышло все иначе.
Во время работы над оперой «Черные воды» я познакомился с интересным концертмейстером Олией Газимовой. Роман наш чуть не закончился женитьбой. Дальше было еще несколько романов. Я искал человека, который разделял бы все мои творческие порывы, женщину, которая могла бы стать моей соратницей, моими глазами, переводившими мои мысли на нотную бумагу.
С Альфией мы прожили много хороших дней. Вместе ездили в Рузу, знакомились с композиторами — Николаем Пейко, Татьяной Чудовой, Глебом Сидельниковым. Мы побывали в Юрмале, в городах Казахстана, в Москве.
В 1986 году по предложению Роберта Газизова меня избрали председателем Молодежной секции Союза композиторов Башкортостана. Туда входили молодые авторы, не вошедшие пока в союз — Айрат Кубагушев, Рустем Сабитов, Андрей Березовский, Нур Даутов, Айрат Каримов. Роберт Хакимович по согласованию с Родионом Щедриным, а затем и Владиславом Казениным устраивали концерты молодых композиторов в Москве. Альфия ездила со мной как сопровождающая.
Из наших с ребятами произведений получились хорошие полноценные концерты. Моих сочинений было два — «Черные воды» и Квинтет. Я выглядел достойно, а остальных приняли в Союз композиторов РСФСР и СССР. Это значило много.
Параллельно я продолжал работать в музыкальной школе. У меня появились первые выпускники — Насима Валиахметова, Андрей Авдеев, который уехал в Оренбург и сейчас там успешно работает, руководит хоровым коллективом, завоевавшим звание народного. У него у самого много детей, и он взял на воспитание еще детей из детских домов. Ему дали дом. Дети у него растут замечательные, он удивительный в этом отношении человек. Рафис Вафин работает в Татарстане. Дима Буров сейчас успешно работает в Москве, он отлично владеет компьютером, просто человек своего времени. Гульдар Байгузи-на успешно преподает.
«Черные воды» — это не только первая опера. Сейчас я вижу явные промахи в написании «Черных вод». Но они для меня были и очень хорошим поводом познакомиться и пообщаться с Мустаем Каримом.
Мустафа Сафич знал меня, оказывается, давно по моим песням, и мы бывали вместе на одних мероприятиях.
Но в связи с «Черными водами» Рифкат Абдуллович Валиуллин привлек писателя к постановке, и мы познакомились поближе с Мустафой Сафичем.
На то время он был самым лучшим писателем и поэтом в нашей республике и одним из ведущих авторов СССР. Выражаясь современным сленгом, он был «раскрученный» человек — фронтовик, коммунист. Кстати, когда в конце девяностых коммунистическая партия потеряла свои лидерские позиции, он остался ей верен, не изменил своим принципам. И это тоже было для меня показательно. Не говорю, что правильно, но показательно.
Ему досталось многое — супруга Рауза-апай долго болела. Он сам, его дети Ильгиз и Альфия, были с ней рядом до конца ее жизни, что достойно восхищения.
Произведения Мустафы Сафича я знал, а поэма «Черные воды» была подсказана Ренардом Хантимировым. Но при встрече с Мустафой Сафичем я интуитивно понял, что передо мой великий современник, и общение с ним — большое счастье и честь для меня.
Сразу вспомнилась картина из детства. Как-то нас повели в Башкирский драматический театр, где я посмотрел пьесу Мустая Карима «В ночь лунного затмения». Дивану играл Шамиль-агай Рахматуллин, а Байбису — Гюлли Мубарякова. Спектакль тогда глубоко запал мне в душу. В аспирантуре, когда я планировал дипломную работу со своим руководителем Литинским, я вспомнил о «Ночи», но меня исключили.
Когда я вернулся к произведениям Мустафы Сафича на новом витке своей жизни, мне многое подсказал сам Карим. В общении с ним я понял, что он блестяще знал мировую и отечественную литературу, акцентировал мое внимание на разных моментах — в частности, как нужно общаться с людьми. Он по-настоящему стремился мне помочь, учил меня как сына, как младшего коллегу, и всегда рекомендовал меня как хорошего композитора. Когда в 1990 году снимался фильм «Белые мгновения» о моей жизни и творчестве, он сказал несколько хороших слов обо мне и моем будущем. Это было напутствием, благословением. Это словно знак человека, прошедшего все в жизни, человека гораздо мудрее меня, который дал мне один очень важный совет
— идти своим путем и не изменять установленным собой принципам.
В 1989 году оперу поставили и через три спектакля сняли. Сначала я думал, что это несправедливо и что я не заслужил такого отношения к себе со стороны театра. Но потом понял, что это было правильное решение. Во-первых, у спектакля не было «пары». Он шел час и десять минут, а это для оперного вечера мало. Были и более серьезные просчеты. Первый заключался в том, что я совершенно не знал и не учитывал сценической драматургии. А второй
— в том, что театр надо знать и изучать не только снаружи, со стороны, но и изнутри: больше бывать за кулисами, дружить с артистами. Артистов вообще нужно знать «от и до», чтобы представлять, для кого именно ты пишешь ту или иную роль, нужно знать и мужской, и женский состав. С дирижером и режиссером нужны личные взаимоотношения, чтобы найти единомышленников и вместе создать что-то стоящее. Это я интуитивно «вычислил» для себя и ждал момента, когда смогу приступить к созданию следующей оперы.
Мустай Карим открыл, показал мне дорогу в оперный театр и благословил на свершения. Он часто говорил о том, что работа над каждым произведением важна и значима, даже если это не совсем удачный опыт. Работа всегда идет в плюс, даже если получилось не очень удачно. Если же произведение состоялось, оно стоит всех неудач и перешагнет пределы республики и времени твоей жизни. Я считаю главным уроком «Черных вод» осознание того, что я мало знаю про оперу и мне есть чему учиться. Надо читать литературу, изучать классику, работать и работать. Одновременно я понял, что у меня получится и когда-нибудь я смогу написать оперу.