Читайте Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9, Часть 10, Часть 11, Часть 12, Часть 13, Часть 14, Часть 15, Часть 16, Часть 17, Часть 18, Часть 19, Часть 20, Часть 21, Часть 22 романа "День да ночь" в нашем журнале.
Автор: Михаил Исхизов
Кречетов глянул на часы.
– Четвертый час пошел, – сказал он.
Часы он где-то раздобыл себе шикарные, наверно генеральские. Цифры светятся, стрелки тоже, секундная во весь циферблат бежит. А в ремешок маленький компас вмонтирован. Игрушечный, но все равно красиво. Не часы – мечта командира. В них бы еще две-три шестеренки поставить – они бы и погоду предсказывали.
– Самое время нам с тобой прогуляться, – предложил он Хаустову. – Пройдемся, посмотрим, как наши орлы себя перед боем чувствуют. От долгого ожидания на одних дремота нападает, на других мандраж. Скажу тебе по правде, я и сам ожидать не люблю. Нервишки начинают пошаливать.
Хаустов чувствовал себя нормально. Ни дремоты, ни мандража. Был несколько более напряженным, чем обычно, но самую малость. Просто с нетерпением ждал, когда немцы, наконец, начнут атаку. И был уверен, что с танками его батарея управится. Еще в училище понял, что танк не так уж грозен и уничтожить его очень даже просто. Главное – не растеряться и вести точный прицельный огонь. Потому и удивился откровению Кречетова. У старшего лейтенанта, считал он, нервы – кремень. Но простил эту слабость, понимал, что при всех своих достоинствах, Кречетов не артиллерист, а просто пехота.
– Да, надо пройти, все проверить, – согласился он. – Самое время.
– Разгрузимся немного, – предложил Кречетов. – Лишнее нам ни к чему. – Он снял бинокль и положил его на плащ-палатку, на которой они сидели возле КП. – Полевую сумку тоже оставим. Так-то полезная сумочка, но когда ползешь, она непременно норовит под брюхо залезть. Не столько делом занимаешься, сколько с этой дурой воюешь, – он положил рядом с биноклем полевую сумку. – Развьючивайся. Документы у тебя где?
– Здесь, – Хаустов похлопал ладонью по своей полевой сумке, не кожаной, как у Кречетова, а кирзовой, словно солдатский сапог. В военные годы производство кожи шло медленней, чем производство лейтенантов и пришлось делать для них полевые сумки из кирзы.
– Напрасно. Никогда не клади туда документы. Клади в левый нагрудный карман. Сюда, возле сердца. Как броню. Жив останешься, документы при тебе. А убьют, так и документы не нужны. Сумку клади сюда, и бинокль, и портупею. Легче тебе будет без сбруи.
Хаустов послушно переложил документы в карман гимнастерки. Хорошо молодому лейтенанту. Все документы уместились в небольшом кармане, и еще место осталось. Сумку и бинокль пристроил на плащ-палатке, а портупею снимать не стал.
– Привык я к ней, – объяснил он. – Как-то собранней себя в ней чувствую.
– Как хочешь, дело твое и упряжь твоя, – не стал нажимать Кречетов. – Носи, пока не надоест. – Он взял с плащ-палатки приготовленный заранее автомат и повесил его через плечо. – У тебя какое оружие?
– ТТ и две обоймы.
– Небогато. Пистолет, конечно, тоже оружие, если хорошо стреляешь. Но автомат лучше. Ладно, пошли.
Вначале они направились к отделению Исаева, на левый фланг. Там окопались шоферы автобата. Сплошные «орлы», мастера скоростных пробегов, бесстрашные покорители фронтовых дорог.
Шли тихо. Никто их не услышал, не заметил, никто не окликнул. Метрах в десяти от окопа Кречетов придержал Хаустова: «Постой, мол, здесь», а сам неслышно подошел к окопу. Солдаты сидели на земле, дремали. В дальнем конце двое о чем-то тихо разговаривали.
Кречетов нагнулся, вынул за ствол прислоненный к стенке окопа автомат, затем второй. Солдаты по-прежнему дремали. И те, которые разговаривали, ничего не увидели, ничего не услышали. Он положил автоматы на траву, постоял. Ожидал: должны же его заметить! Напрасно надеялся. В окопе царили мир и покой. Кто-то даже всхрапнул со смаком, передохнул и пошел рокотать гулко и прерывисто, как мотор «мессера».
Кречетов подождал бы еще, но не выносил храпа.
– Отдыхаем? – почти ласково спросил он.
Если бы рядом разорвался снаряд, это произвело бы, наверно, на солдат меньшее впечатление. Потому что разрывы снарядов, даже при их шоферской службе, можно было услышать чаще, чем такое вот воркование старшего лейтенанта. И потом, если снаряд разорвался, то, считай, самое неприятное уже позади. А если старший лейтенант Кречетов начинал ласково разговаривать, то это означало, что все неприятное еще впереди и скоро можно будет узнать много нового и интересного.
Солдаты вскочили, как бы выстроились шеренгой в узком окопе, только не по ранжиру, и молча таращили глаза на старшего лейтенанта. Тут и Хаустов подошел.
– А что, – продолжал Кречетов. – Сухо здесь и воздух чистый – прямо курорт. Все располагает.
Отвечать на такое не надо. Бесстрашные покорители фронтовых дорог были рады хоть этому.
– Интересно, кто у вас наблюдает?
– Все и наблюдаем, – осторожно ответил командир отделения.
– Так я и думал, что все. Вы ведь моя надежда и опора, лучшее отделение. Лихие водители. Сто очков вперед можете дать каждому, – продолжал издеваться Кречетов. – А чего же вы нас с лейтенантом не заметили при таком бдительном наблюдении?
– Видели мы вас, – неуверенно сказал Исаев.
– Понял! – обрадовался старлей. – Это у вас такая военная хитрость. Сидите, как будто дремлете, врага подманиваете. А как только враг подойдет, вы его тут же беспощадно уничтожаете. Так что ли?
– Так, – грустно соврал Исаев.
– Интересно задумано, – оценил Кречетов. – А почему вы автоматы побросали? Они вам вполне могли бы пригодиться. – Он поднял с земли два автомата: один в правой руке, другой в левой. – Чьи?
Солдаты расхватали лежавшие в окопе автоматы. Двоим не хватило.
– Личное оружие побросали! – завелся Кречетов. – Бери, кто хочет! А вам его вручили врага бить! А вам его вручили Родину защищать! Защитнички липовые! Надежда и опора! Голуби вы мои сизокрылые! Похоронная команда! Сапоги малиновые! Вас голыми руками взять можно!
Старший лейтенант отбомбился, передохнул и пошел на второй заход. Он мог бы загнуть и другими словами, но не делал этого. Считал, что мат скользит по поверхности, а ему надо было достать до самых глубин души своих орлов.
– Надежда и опора! Сундуки замедленного действия! Лопухи левого вращения! Дубы мореные в уксусе! Орлы сизокрылые! Таких орлов ощипанных на каждом базаре за рупь двадцать дюжину купить можно, а сушеных – две дюжины. Самим жить надоело, так еще и товарищей подводите!
Второй раз отбомбился старший лейтенант и пошел на третий заход, пригласил участвовать в нем и Хаустова.
– Посмотри, лейтенант, как они к своим похоронам приготовились! – обратился он к Хаустову, не то с жалобой, не то за поддержкой. – Все сделали, только что свечи не зажгли. Это же не окоп. Братская могила на забытом кладбище! Соколы мои гордые! Надежда и опора! Исаев! Я тебя за умного держал. Больее того, доверял тебе. А ты что делаешь?! – третий раз отбомбился Кречетов.
Исаев с тоской ждал четвертого захода. Кто знает, на сколько хватит старшему лейтенанту пороха?.. Но Кречетов рассудил, что выдал достаточно, и теперь остывал для делового разговора.
– Слушай мою команду! – умел Кречетов отдать приказ. Голос не повысил, но достал всех. Что о солдатах говорить, если лейтенант Хаустов вытянулся в струнку. – Разбить отделение на пары. Каждая пара наблюдает час. Потом на пост заступает следующая. Командир отделения через каждый час – личная у меня к тебе просьба, Исаев! – меняет часовых. Обзор вести круговой. Оружие иметь наготове, из рук не выпускать. При приближении врага огонь открывать без предупреждения. И повторяю – особое внимание берегу реки. Если попытаются обойти под обрывом, забросать гранатами. Гранаты иметь наготове. Понятно?
– Так точно, товарищ старший лейтенант! – отрапортовал Исаев.
– Всем понятно, орлы сизокрылые?
– Так точно, товарищ старший лейтенант! – постарались орлы.
– Берите… – отдал Кречетов автоматы. – Автомат – личное оружие. Личное! И беречь его должен каждый – лично! Из рук не выпускать! Пошли лейтенант. Этим, кажется, поняли. Пойдем к другим.
И они пошли дальше вдоль линии обороны.
– Посмотрим, как твой хваленый Ракитин, – предложил Кречетов. – Орудие у него не утащишь, как автоматы у этих раззяв, но посмотрим.
– Там порядок. Солдаты, может, и дремлют, но часового выставили. Не бывает, чтобы часового орудия не поставили.
– Посмотрим, – не стал спорить Кречетов.
Хаустову очень хотелось, чтобы у Ракитина все было в порядке. Но четвертый час ночи. В это время и артиллеристам спать хочется.
– Стой! Кто идет?! – вполголоса окликнули их метрах в двадцати от орудийного «пятачка».
Кречетов не ответил. Шел вперед. Хаустов – рядом.
– Стой! – так же тихо повторил голос. – Стрелять буду!
Щелкнул затвор автомата. Потом раздался еще один щелчок взводимого затвора и еще…
– Старший лейтенант Кречетов и лейтенант Хаустов, – поспешил с ответом Кречетов.
Хаустов был доволен. Артиллеристы не подвели. Это вам не пехота какая-нибудь. Пусть старший лейтенант почувствует, что такое артиллеристы.
Кречетов ни радости, ни удивления не проявил. Встретили, как положено. Нормально. Чего хвалить. Спросил:
– Кто часовой?
– Два часовых, – ответил Ракитин, который, оказывается, тоже не спал. – Дрозд и Бабочкин.
– Почему два?
– Сложная обстановка. Ведем круговое наблюдение.
– Так-так… Остальные спят?
– Разве тут уснешь, – пожаловался Лихачев. – Опарин рассказывает, как он в ресторан ходил. Это, скажу я вам, кино…
– Опарин в ресторан? – заинтересовался Кречетов. – И часто ты по ресторанам хаживал?
– Один раз, товарищ старший лейтенант.
– Понравилось?
– Как вам сказать… Чисто, конечно, скатерти белые, на каждом столе по цветочку. Только народ там сидит чудной. Морды у всех толстые, рубашки белые, галстуки разноцветные и шампанское хлещут. А бабы с ними… Спереди на платье вырез – во! – Опарин показал на своей серой суконной, какой у тех баб спереди вырез. – Сиськи наружу. И спина голая. Чудно… У нас на Форштате такое не носят.
– Чего тебя туда понесло?
– А так, для интереса. Были мы тогда немного поддатые. Вот и решили в ресторане пивка попить.
– Попили?
– Попили… «Пиво кончилось, молодые люди, – произнес он, каким только смог противным голосом. – Вы бы лучше в пивную сходили. Пойдемте, я вам выход покажу». Это официант такой у них. А швейцару, который нас пропустил, выговор сделал, и опять противным голосом: «Зачем ты всяких пускаешь!» Хотел я им в окно кирпич послать, так ребята отсоветовали. Милиция прибежит, канитель начнется. Так и ушли.
– И правильно сделал. Ну их. Не по-нашему там карману, Опарин, и кажется мне, не по твоему характеру. Я тоже однажды с друзьями в ресторан завалился, так почти всю получку оставил. Черт с ними. Не в ресторанах, Опарин, счастье. Ты давай, расскажи им еще что-нибудь, чтобы не спали, а мы дальше пойдем.
Кречетов с удовольствием посидел бы здесь, потрепался с ребятами. Но надо пройти по всей линии обороны. Такова доля командира, и обязанность, и честь.
– Заглянем, что ли, к Афонину с Бакурским? – предложил он.
– Вы там поосторожней, – предупредил Ракитин. – Сразу голос подайте, а то можно и пулю схлопотать.
– Не спят, думаешь?
– Тут думать нечего. К ним тишком не подойдете.
– Ладно, посмотрим.
Офицеры пошли туда, где располагались Афонин и Бакурский. Не по самой траншейке, конечно, а поверху, по полю…
– Если вы к нам, то мимо идете, – раздался вдруг из темноты негромкий голос Афонина.
Офицеры повернули, подошли к траншее и только тогда увидели солдата.
– Спускайтесь, чтобы не маячить, – попросил он.
Офицеры спустились в неглубокий окоп.
– Почему не окликнул, не остановил? – спросил Кречетов.
– Что мне вас останавливать? Вы мое начальство.
– А, может быть, фрицы шли?
– Какие там фрицы, я же понял, что вы идете.
– Как это понял?
– Первое, – стал перечислять Афонин, – открыто шли. Фрицы сюда открыто не пойдут: – ползком или пригнувшись. Второе – вы рядком шли. В разведку так не ходят. Ни наши, ни они. В разведку гуськом надо, или цепью, подальше друг от друга. А вы рядком. Третье – фрицы бы потихоньку пробирались. А вы громко шли, каждый шаг слышен.
– Умыл ты нас, Афонин, – признался Кречетов. – Умыл. А это все? Может, еще что-нибудь?
– Да так, мелочь…
– Что за мелочь? Нам тоже полезно знать, что мы пролопушили.
– А еще, товарищ лейтенант, портупея у вас скрипит. У фрица скрипеть не будет, они портупеи не носят.
Уши у Хаустова вспыхнули. Одна только радость, что в темноте этого никто не видел. Сейчас он и решил, раз и навсегда, что как только вернется на КП, снимет эту чертову портупею и не наденет ее до конца войны.
– Понятно, – решил выручить лейтенанта Кречетов. – А вдруг мы все-таки не те. Всякое может случиться.
– Случиться может, – покладисто согласился Афонин. Чего впустую спорить со старшим лейтенантом.
– А ты нас вплотную подпустил. И без оружия встретил. Автомат у тебя на шинели отдыхает…
– Вас всего двое, а у меня нож под рукой. Ничего, управился бы. И потом, – Кречетов почувствовал, что Афонин усмехается, – Бакурский с пулеметом вас под прицелом держал. На всякий случай. Ему двоих срезать, что комару чихнуть.
– М-да, – протянул Кречетов. – Серьезный, вижу, здесь народ собрался. А где Бакурский? До сих пор нас под прицелом держит?
– Зачем, он делом занят. Пока мы с вами шумим, он наблюдает. Впереди наших нет, без наблюдения нельзя.
И получилось: вроде бы он учит старшего лейтенанта. Объясняет ему, как надо себя вести, когда впереди наших нет. Кречетов не обиделся. Только еще раз протянул:
– М-да… – И похвалил: – Порядок у вас здесь. Нормально.
И не стал говорить, как много от них зависит. Если они сумеют подорвать танк, осветить степь, да еще придержат автоматчиков, хоть бы на пару минут, то всем остальным намного легче будет. Сказал: «Удачи вам, ребята!» Знал, что удача им очень понадобится.
Потом офицеры пошли дальше по расположению своих немногочисленных войск.
* * *
По дороге шла машина. Шла с потушенными фарами. Ее не было видно в темноте, но по звуку мотора чувствовалось, что приближается она быстро и вот-вот будет рядом.
Бакурский подхватил пулемет, ударил ладонью по диску, проверил, плотно ли тот стоит на месте. Поднял пулемет на бруствер, утопил сошки, пригнулся и вжал в плечо приклад. Пытался разглядеть прицельную планку и, сам того не замечая, от напряжения, до боли закусил нижнюю губу. В такой темнотище, не то что прицел, пальцы на собственной руке разглядеть было невозможно.
Афонин прислушался, вгляделся в темноту.
– Наши, – наконец определил он. – Разведка возвращается.
Бакурский опустил приклад, но так и остался полусогнутым.
– Ты что, стрелять хотел? – спросил Афонин.
– Д-д-д… Д-думал… фрицы…
– Договорились – без команды не стрелять.
Бакурский виновато молчал.
– Ш-ш-ш-ш… – промчалась темной тенью машина. – Ш-ш-ш-ш… – и исчезла.
– Разведка вернулась, значит скоро придут, – решил Афонин. – Послушаем.
Оба замерли. Молчали, прислушивались. Потом Афонин легонько толкнул Бакурского локтем:
– Слышишь?
– Нет…
Афонин подождал немного, закрыл глаза, прислушивался.
– А теперь?
– Ка-ка-кажется… слышу…
Издалека едва-едва доносился слабый гул моторов. Он то притихал, то становился громче.
– Вроде стоят.
– Мо-моторы… прогревают…
Потом этот далекий гул стал крепчать, зазвучал громче… Кажется приближался.
– Идут, – определил Афонин. – Будем встречать.
Он подтянул длинноватые рукава гимнастерки, проверил, легко ли можно вынуть из чехла нож, повесил на шею автомат и зарядил ракетницу. Потом нащупал провод и стал вглядываться в то место, где заложили фугас. В этой кромешной тьме Афонину надо было увидеть, а скорей почувствовать, что танк подошел к фугасу достаточно близко.
– Убери пока пулемет и садись на дно, – посоветовал он Бакурскому.
– З-з-зачем?.. Скоро… По-появятся…
– Фугас рванет, нас здесь осколками накроет. И пулемет покорежить может. Укрыться надо. Когда подорвем, возьмемся за другие дела.
– П-понял… – Бакурский снял пулемет и поставил его на дно окопа, но сам остался стоять. – По-по-побуду… с тобой… В-в-вместе… укроемся…
Они стояли, вглядываясь в темноту, вслушиваясь в нее.
– Ши-ши-шинель… – вдруг сказал Бакурский.
– Чего? – не понял Афонин.
– Ши-шинель… надень… По-по-потеряешь…
– Неловко в ней, после боя подберу. И пилотку тоже. – Афонин снял пилотку и бросил ее на шинель. – Готов?
– Го-го-готов!.. Будь спокоен…
– Главное не торопись, – напомнил Афонин. – Сорвешься, всю обедню испортишь. Ракету пущу, тогда давай. Не жалей патронов.
– Не… по-по-пожалею…
* * *
Прошла, прошуршала машина и остановилась возле КП.
– Разведка вернулась. Значит фрицы идут. – Ракитин машинально дотронулся до повязки, туго стягивающей голову, расстегнул ремень и стал снимать шинель.
– Открывается окно – начинается кино. – Опарин тоже сбросил шинель. – Ну, гады, совсем обнахалились. Я из-за них вторую ночь нормально поспать не могу.
– Ничего хорошего в длительном сне нет, – сообщил Лихачев. – Человек, когда спит, полностью отключается и ничего полезного сделать не может. Наполеон это прекрасно понимал и спал всего четыре часа в сутки. Потому и совершил так много. Стал императором Франции. Неужели тебе не хочется совершить что-нибудь значительное?
– Не хочется, – искренне отказался Опарин совершать что-то значительное. – И в императоры Франции меня не тянет, – столь же откровенно признался он. – Я лучше поспал бы.
– Скучный ты человек, Опарин, – Лихачев снял шинель. – Нет в тебе искорки, никуда ты не стремишься. Не интересно с тобой.
– Да уж, какой есть, – заявил Опарин. – У меня, между прочим, четвертый разряд по токарным работам. Поставили бы твоего Наполеона к токарному станку, мы бы еще посмотрели кто кого.
Дрозд с недоумением глядел на них. Танки сейчас пойдут, тут такое начнется… А они треплются черт знает о чем. О Наполеоне. И сержант их не останавливает, как будто, так и надо.
А что надо, Дрозд и сам не знал. Поэтому не встревал. Снял свою английскую шинельку. И помалкивал.
Солдаты сложили шинели в сторонке, там же разместили и автоматы: их дело – из пушки стрелять, а не с автоматами по полю бегать. Опарин снял и ремень. Лихачев последовал его примеру. А Бабочкин, вольный корреспондент, еще и гимнастерку расстегнул до последней пуговицы.
– Автоматы держать при себе, – велел Ракитин.
– Мешать будут, – возразил Опарин.
– Будет мешать, брось за спину, – посоветовал Ракитин. – Танки наверняка с десантом пойдут.
– Так нас же пехота прикрывает. Орлы фронтовых дорог, как сказал старшой.
– Орлы орлами, а нам поглядывать надо. Фрицы могут просочиться. Чтобы автоматы все время были под рукой, – приказал Ракитин.
Опарин пожал плечами и повесил автомат за спину, стволом вниз, чтобы, если надо будет, одним движением руки подхватить его. Остальные поступили так же. Ракитин тоже повесил за спину свой автомат.
– Ты что каску не надеваешь? – спросил Опарин у Дрозда.
– А ну ее, – отмахнулся тот.
Все были без касок, и он не хотел выделяться. Если они, вояки, касок не носили, значит, не очень и нужна эта тяжелая железяка.
– Чудик, – удивился Опарин. – Голову свою поберечь не хочет. Если бы у меня каска была, я бы ее и во сне не снимал. После войны достану каску, в кино в ней буду ходить.
– Если бы у командира каска было, его бы не ранило, – напомнил Лихачев. – Чиркнул бы осколок по железу, и все.
Дрозд слушал, но каску надевать не спешил. Опасался подвоха. Подначат, потом ржать станут. Танки скоро навалятся, а им бы только ржать. Жеребцы.
– Возьми мою, – предложил он Лихачеву.
– Нет, – отказался тот. – Каску надо свою иметь.
– Надеть каску, – оборвал спор Ракитин.
Дрозд понял, что Опарин не шутит и Лихачев не собирается его разыгрывать. По-настоящему советуют. Это было приятно, и он полез в сидор за каской. Надел ее и сразу как будто стал серьезней, взрослей. Дрозд, но вроде бы уже и не тот.
– По местам, – приказал Ракитин.
Он снял с прицела чехол. Посмотрел в окуляр, но ничего не увидел и прикинул, что при свете ракет танки не очень то и разглядишь.
* * *
Тихо, будто подкрадываясь, с незажженными фарами прошуршала, подъехала машина. Из кабины быстро выбрались два человека. Один – в кожаной курточке, другой – в комбинезоне и танкистском шлеме. Оба бегом поспешили к старшему лейтенанту. Третий в машине, водитель, повел ее в укрытие.
– Моторы разогревают, товарищ старший лейтенант! Сейчас пойдут, – доложил разведчик в кожаной куртке.
– Сколько? Определить сумели?
– Нет. – Разведчик подумал немного и добавил: – Трудно по звуку определить. Но много.
Кречетов посмотрел на танкиста.
– С десяток моторов, должно быть, работает, – сказал тот. – Или больше. Но не меньше десяти.
– Фары не зажигают?
– Нет.
Небогатые сведения привезли разведчики. То, что танки идут, и так станет понятно через минуту-другую.
– Ясно. Оружие в порядке?
И у того и у другого были автоматы и по два диска к ним. У танкиста еще и ТТ.
– Останетесь со мной, – сказал Кречетов. – Будете в резерве. И водителя, что машину повел, берите с собой.
– Так наши там, – танкист протянул руку в сторону окопа, где находились его товарищи. – Мне бы лучше к своим.
– Все мы тут наши и свои, – оборвал его Кречетов. – Боишься без дела остаться? Не бойся. И нам дело найдется… Слышал, лейтенант, гости к нам идут, пора и скатерть стелить, – повернулся он к Хаустову.
Для лейтенанта Хаустова начинался первый бой, которого он так ждал. Лейтенант с нетерпением переступал с ноги на ногу: надо было бежать к орудиям. Он назубок знал все обязанности командира батареи, но сейчас толком не представлял, что станет там делать. Знал, что надо быть у орудий и руководить огнем. И еще он считал: солдаты будут чувствовать себя уверенней, когда увидят, что командир батареи с ними. Больше всего ему хотелось сейчас сорваться и побежать к орудиям. Но не побежал. Понимал, что это для комбата несолидно. И не хотел ударить в грязь лицом перед Кречетовым. Да и не мог уйти без его разрешения. Тот был здесь старшим по званию
Кречетов понимал состояние лейтенанта. Он помнил, как дрожал от нетерпения перед первым своим боем. И от нетерпения, да глупости своей и неопытности чудом не схлопотал в этом первом бою дурную пулю.
– Обязанности распределим, – сказал он. – Я здесь останусь, буду за боем приглядывать. Если где что – брошу туда резерв свой. Ты – к орудиям. Тебе, я думаю, лучше всего задержаться у первого, у Ракитина. Пушка как раз против моста стоит, и основной удар фрицы должны в его сторону нанести. Твое место там, на самом сложном участке. И я буду знать, где тебя найти, если что. Решено?!
– Решено, – подтвердил Хаустов. – Так я пойду
– Давай, будь здоров! – напутствовал его Кречетов. – И героизм свой не проявляй. Никому он пока не нужен. Нам эти танки разбить надо без всякого героизма.
Хаустов, как на плацу, щелкнул каблуками, лихо козырнул старшему лейтенанту, четко повернулся и пошел к орудиям. Сделал с десяток шагов и не выдержал, сорвался на бег.
Продолжение следует...
Нравится роман? Поблагодарите журнал и Михаила Исхизова подарком, указав в комментарии к нему назначение "Для Михаила Исхизова".