Вспоминается сейчас, как я подбил своего первого «Фердинанда», а солдаты, которые всё это видели, начали орать "Ура" и забрасывать небо шапками. Это был очень красивый фейерверк, потому что немецкая самоходка повернулась бортом, и наш снаряд угодил ей с той стороны, где находилась боеукладка. Башня с пушкой улетели в придорожную канаву, а всё остальное просто развалилось на части. Это было удачное попадание, хотя по гусеницам или корме немецкой бронетехники мы тоже любили лупить. Когда танк обездвижен, ему уже никуда не деться, и артиллеристы или бойцы с ПТР его воспитывали до состояния железного хлама.
А некоторые наши особенно одаренные стрелки умудрялись с пятисот метров засадить снаряд в смотровую щель гитлеровского танка. Это уже был высший пилотаж и, честно говоря, лично мне сделать такое ни разу не удалось. Однако я попадал болванкой под погон башни, тогда немца заклинивало, и вертеть пушкой по сторонам он больше не мог. Это был тоже приемлемый вариант. А вот по лобовой броне бить смысла не имело, поэтому орудия мы ставили так, чтобы хотя бы одно из них находилось сбоку от железного неприятеля.
До линии фронта после обучения мы добирались примерно два месяца, и за это время нас стало на двадцать человек меньше, потому что всё вокруг было заминировано. Спокойно сделать шаг, не опасаясь за последствия, было не возможно. Помню, один солдат, который ехал с нами в телячьем вагоне, где-то раздобыл мину-лягушку, и начал с ней шутки шутить. «Смотрите!», - говорит, - «Я ее сейчас подброшу и поймаю другой рукой». Ну и подбросил, правда, поймать не смог. Он как раз входил в те два десятка неудачников, о которых я рассказывал выше.
Около Старого Оскола наш поезд остановился, потому что фрицы разрушили мост. Тогда как раз недавно закончилась Курская битва, и всякой подбитой бронетехники вокруг было видано-не-видано. Я даже сейчас затрудняюсь сказать, каких танков на бывшем поле боя было больше, наших или немецких. Пока ремонтировали разбитый мост, чтобы мы не прохлаждались, нас заставили собирать записки, документы и личные вещи бойцов, которые свое уже отвоевали. Если удавалось находить домашние адреса, то всё это упаковывали и отправляли почтой родственникам.
По-настоящему с войной я соприкоснулся только в ходе Корсунь-Шевченковской операции. К линии фронта мы шли пешком в темное время суток, проходя за ночь от сорока до пятидесяти километров. Ужасно хотелось спать, а дороги развезло, потому что погода стояла тёплая, и по грязи топать было ещё тяжелее. На обмотки налипала вязкая грязь по несколько килограммов на каждую ногу, и этот лишний вес приходилось тащить с собой.
Помню, стряхнешь грязь с ног, а через десять шагов её опять столько же налипает. Бесполезное занятие. А ведь мы с напарником тащили ещё и противотанковое ружье, которое весило двадцать два кило. По очереди несли, а потом догадались, что его можно разобрать на две части. Впрочем, его общий вес от этого ничуть не уменьшился. И в придачу ещё двести патронов к нему, которые весили дополнительные тридцать килограмм. В отдельном мешке несли чистое бельё и продукты, и всё это ради того, чтобы гнать прочь гитлеровских негодяев и костылять их спокойный нордический характер.
Зимнов Матвей Владимирович. Артиллерист Красной армии. «Чтобы гнать врага, до него нужно добраться».