Танковая битва, какой ещё не бывало по своим масштабам в истории человечества, случилась в районе Курского выступа. Наша часть стояла на южном фланге этого места встречи с русскими, бок о бок с дивизией "Гроссдойчланд", которая была укомплектована панцергренадерами. Мы пошли в наступление прямо под градом шрапнельных осколков, и не успел я опомниться, как уже находился на перевязочном пункте. Надо сказать, что наши санитарные машины русские не щадили, поэтому мы смогли прорваться по дороге, которая хорошо простреливалась иванами, только благодаря высокой скорости и опытности водителя. После перевязки меня отвезли на станцию, где пришлось ждать состав, который доставил нас всех в госпиталь в Курске. Однако здесь доктор не смог избавить меня от шрапнели, и в конечном итоге после уговоров начальства мне удалось попасть в Вену, где меня полностью вылечили.
В следующий раз я соприкоснулся с войной только в апреле 45-го года. Насколько я помню, меня назначили командиром отделения тяжёлых пулемётов, которые были установлены на оборонительной позиции на опушке леса. Сразу после леса начинался город Лихтенберг, который нам предстояло оборонять от настырных русских. Ночь прошла спокойно, если не считать грохота артиллерии, которая работала где-то в районе Маркендорфа. По иронии судьбы нам приказали идти в атаку именно в тот момент, когда начали стрельбу «Сталинские Органы». Благодаря этому мы успели убежать от того места, куда обрушились русские реактивные ракеты.
Потом на наши позиции пошли советские танки, и нам сразу приказали откатиться назад. Причина была проста. На русских танках сидели немецкие женщины и дети, и наши генералы не разрешили нам открыть огонь. Бронетехника противника, тем временем, вплотную подошла к оставленным нами позициям. А мы ничего не могли поделать с этим, мы могли только смотреть. На следующий день нам пришлось пожинать плоды того, что произошло сегодня.
Следующая стремительная атака иванов состоялась ночью, и нам пришлось откатиться ещё дальше на запад. От интенсивной стрельбы стволы крупнокалиберных пулеметов нагрелись так сильно, что пришли в полную негодность. Нужно было принимать какое-то приемлемое решение, и тут вдруг выяснилось, что кроме командира роты из начальства с нами больше никого нет. А командиру роты было всего двадцать лет от роду, и боевой опыт, равный нулю. Наши офицеры просто оставили нас на произвол судьбы, и занялись спасением собственных холеных тел. А русские тем временем начали окапываться на отбитой у нас территории, давая таким образом понять, что наша песенка спета.
Ирвин Хорстштайн, верный сын немецкого народа. 1945 год. «Когда мы почти допели свою песню».