Летел гусь, сел на дорогу — упал в воду. Мок-мок, кис-кис - вымок, выкис, вылез - сел на дорогу и опять упал в воду.
Русская народная сказка
Умерла у мужика жена. Он, недолго думая, нашёл себе новую. А ещё у того мужика дочка была, Настенька. Мачеха невзлюбила падчерицу и вздумала извести.
Тем временем в деревню приехали цыганы – цирк с медведями показывать и мухоморами торговать. И все мужики от мухоморов померли. А мачеха ушла в другую деревню, купцов баловать.
Настенька подросла, спуталась с цыганом, понесла от него и поехала на «Пусть говорят». Там её и видели.
* * *
А в городе жил охотник. Подстрелил он однажды горлицу, та ему и говорит: «сука ты, охотник!». И сдохла.
Царь узнал про это, рассказал боярскому собранию, и долго хохотал. И все бояре хохотали из вежливости, хотя шуток не понимали. Один только не хохотал, его за это в тюрьме и сгноили. А он просто в твиттере завис.
* * *
В столице был боярин по имени Дурак. Все его любили за весёлый нрав и прямоту: то бабу за волосы оттаскает, то королю заморскому дулю покажет. А то, случалось, и царю перечить начнёт. Так и скажет: «не прав ты, царь-батюшка, ох как не прав, но я за твою неправду и помереть готов».
Так и помер, наверное, за неправду. В те времена многие Дураки за неправду костьми ложились.
* * *
Ещё была история. Пошёл крестьянин на рынок корову продавать. Подошли стрельцы, говорят: «странная у тебя, крестьянин, корова. На заморскую похожа». И сожгли корову. И крестьянина сожгли заодно.
* * *
В одно село приехали артисты и стали представления показывать. О том, как прежний царь плясунью охаживал; как цыганы деревню мужиков заморили; как коров жгут, и много ещё всякого смешного. Народ валом валил на представления.
Потом пришёл поп, окропил всех артистов святой водой, и прогнал. Одного крестом до смерти забил.
* * *
Другой поп в самой столице читал себе акафисты, но вдруг разозлился и всех проклял. Царь его и сослал тогда в лес.
Идёт поп, видит, - навстречу стая зайцев. Поп скорей облачение надел и говорит: буду я вам, зайцы, смирение проповедовать.
А те ему смеются в лицо:
- Мы не зайцы, мы хипстеры. Иди ты дальше лесом, мракобес пузатый.
* * *
В столице было огромное поле. Говорят, раньше на том месте кладбище стояло. Потому и прозвали место Могилкиным.
Повелось на Могилкином поле гулянья устраивать для увеселения народу. Там бои кулачные или цирк с медведями. Тут на гуслях играют и песни поют, а главные гусляры сидят ко всем задом, и слушать никого не хотят. Каждый день выходили глашатаи, зачитывали царские указы, а бояре потом глотки рвали, кто с царём больше согласен, и как за неправду помереть готов.
На одном краю поля девки с парнями строили дом и тискались по углам. Потом разрушат дом, порченых девок прогонят, наведут молодок, и давай всё сызнова.
На другом краю собирались именитые бояре, попы, купцы и главные стрельцы. Соберутся, браги напьются, и вызывают жалобщиков. Жалобщик только начнёт рассказывать, как почтенная публика о нём забывает и давай орать каждый про своё. Передерутся, бывало, и довольные по домам разъезжаются. Про жалобу никто, конечно, и не вспомнит.
Заводилой у них был евнух по кличке Малой.
Царю рассказали об этом странном месте, он узнал, что царского двора там не касаются, и махнул рукой, - дескать, пусть говорят. Этак название к сборищу и прижилось.
Как-то приехала на пустьговорят Настенька из глухой деревни, где цыганы мужиков мухоморами потравили. Рассказала свою историю – про мачеху, про отца, про то, как ребёночка от цыгана родила.
Евнух Малой отыскал уже того самого цыгана, притащил и вместе с медведем. Нашлась мачеха, старая и полоумная, но она только глазами вращала и кричала свиньёй.
Бояре с попами, купцами и стрельцами по привычке обозвали Настеньку дурой набитой, цыгана пообещали на пихте вздёрнуть, а мачеху на скотный двор поселить. И ну было между собой по привычке собачиться. Уже один поп на голове ходит, а стрелец купца мутузит.
Только Настенька с детства одна росла, с волками выла, с медведями рычала, с цыганами в карты играла. И как рявкнет на всё Могилкино:
- А ну, козьи морды, заткнули хлебальники! Я к вам полгода с рыбным обозом для чего шла – чтобы вас послушать? Быстро, абортивный вы материал, приняли мою жалобу к рассмотрению. Привыкли над простым людом издеваться, устроили себе кунсткамеру. Кто обещал моего Цыгана на пихте вздёрнуть? Ты, собака боярская? А пошёл бы ты сам в пихту да ей же и накрылся! Тебе царь зачем из казны жалованье даёт – чтобы ты пьяный своё седалище здесь отирал? Или ты против царя-батюшки рыло корчишь?
Кто мачеху грозился на скотный двор определить? Ты, купчина жирная? Дай-ка, Цыган, свой нож, я ему липосакцию сделаю. Эй, стрельцы, а ну взять его, пустозвона на букву мэ, да самого к свиньям…
До того разошлась баба, что уже и стрельцы её ослушаться не смеют, и попы притихли, и бояре потихоньку расползлись, а евнух Малой только поддакивает и в ладоши хлопает. И народ собравшийся тоже в ладоши хлопает и свистит: «Так их, мироедов!»
Узнали об этом царские советники, тут же велели доставить Настеньку во дворец. И Цыган с медведем прибыли туда же. Советники посоветовались, пошептали царю в ухо, тот и провозгласил выделить отдельную царскую палату на втором этаже, и назвать её Верхней Палатой. Призвать туда на заседания главных бояр, а над ними всеми поставить Настеньку верховодить.
С тех пор ничего не изменилось. Цыганы торгуют мухоморами, дураки-бояре воруют и баб за волосы таскают, царь всем войну объявил, а сам спрятался.
Могилкино пуще лютует: скоморохи послов заграничных колотят, артисты с собаками сношаются, а на пустьговорят бабы детей рожают и зрителям раздают.
Настенька в Верхней палате с боярами чаи попивает, а Цыган с медведем им цирк устраивают.
Сам я этого не видал – люди рассказали.