Легендарный советский футболист, полузащитник киевского «Динамо», мастер штрафных ударов, человек, оставивший огромный след в истории советского, да и мирового футбола тоже! Именно таким был для болельщиков и любителей этой великой игры Виктор Серебряников! Читайте продолжение интервью с легендой футбола и проникайтесь духом старого, но настолько душевного романтичного времени.
Виктор Серебряников, начало интервью
— Это он ему приговор подписал...
— Ну а тут Аркадий Галинский — помните, журналист? Талантливый был, но какую-то ерунду написал, что всех жены за сутки восстанавливают, а у Валеры такая жена, что он через 12 часов играть уже может. "Если вы в Киев приедете, у любого таксиста спросите, и он вам скажет, где Лобановский живет", "Лобановский — прирожденный центрфорвард, а его левым крайним ставят" — и прочее в том же духе. Ну зачем это? В общем, сцепились они — Маслов с Галинским — дело до скандала дошло. Галинский ведь все начальство сумел убедить, что Дед Лобану ходу не дает, талант уничтожает, и вот «Спартак» приезжает — и Маслов Лобановского центральным нападающим ставит.
— А он же в центре играть не мог...
— Естественно. Он левым крайним привык — к тому, что слева человека у него нет, там же бровка. Мяч, короче, берет, вести хочет, а слева забегают и забирают. На матч все руководство республики во главе со Щербицким приехало...
— ...и Маслов такой урок преподал...
— Ну да — от него требовали, чтобы Лобановского ставил, и Дед решил: ну хорошо, посмотрите, какой из него центрфорвард. К тому же Маслов под него пацанов из дубля поставил — немножко корявеньких, и руководство все поняло, Щербицкий сказал: "Да, Виктор Александрович, что-то у него не получается".
— Маслов, собственно, чем был хорош? Знанием психологии — раз, пониманием футбола — два, а что еще было такого, что спустя годы говорить о нем заставляет?
— Очень ругательный он был, жесткий — тебя, как последнего пса, облает! Ты же знаешь, что провинился, — вот он с тебя шкуру и снимает, но не наказывает: никогда ни одного человека не наказал — так, чтобы деньги снять, еще что-то...
Чистка с того началась, что мы в Новосибирске матч за Кубок СССР проиграли. В мае туда приехали, думали, хорошо, прохладно, а там жара 30 градусов, Боже мой! Сначала мы 1:0 повели — я с углового забил... Смешной был мяч — смешные мячи бывают... На чемпионате мира чилийцы нам так забили — Нетто у ближней штанги стоял, Яшин ему крикнул: "Играй!", а ему послышалось: "Я играю!". Такие нюансы даже у больших команд случаются часто, а тут гляжу — у нас одного защитника нет. Это Коля Кольцов с поля ушел — от жары ему в голову что-то ударило.
— Да вы что?!
— Да, ушел, а тут еще Сабо набедокурил — его выгнали. В общем, 2:1 мы проиграли, и скандал разгорелся — Новосибирск даже ведь не Москва... Маслов очень злой был, и с того момента перестройка началась: разборки пошли, скандалы...
Обычно ведь как: в поезд садимся — беседуем... Это если выиграли, а если, не дай Бог, проиграли — Маслов ни одного не поймает, все кто куда прятались! В ресторан не идем, потому что там отыщет, в буфет тоже — все с собой брали и по вагону разбредались, потому что очень шумел. Проигрывать не любил и как-то этим нас зарядил — что уступать кому бы то ни было нельзя.
Когда он уже команду почистил, мы его выгонять хотели, протестовать, но собрались, посидели, подумали... Ну какой нам еще тренер нужен? Ну пусть ругается — он же никого не наказывает. К хозяину ходит, деньги выбивает, в обиду нас не дает. На матч в Минск приехали, поговорили... В общем, минчан 4:1 сделали — у них дома. Дед встал: "Ну хорошо, получилась у вас игра" — и начали мы работать. В Куйбышев отправились — "Крылышек" обыграли, в Киеве два матча выиграли, потом в Ташкенте, в Алма-Ате...
После очередной победы в купе садимся, коньячок — уже ж вместе можно. По рюмашке выпили — и я издали зашел: "Вик Саныч, вы говорили, что воевали...". Он ко мне хорошо относился — как к сыну... Сидит, смотрит и рассказывать начинает: "Вы знаете, ребята, я же патриот настоящий. В ополчение пошел, хотя на автомобильном заводе работал...".
— Имени Лихачева?
— Ну да, токарем — я "токарь-пекарь" его называл. "Так что же вам выдали? — спрашиваю. — Какой автомат? Или пулемет?", а он как матюкнется! Палку ему дали, под ружье сделанную! "И что, — я вопрос задал, — все ополченцы в бой с палками шли?". — "Лейтенант с пистолетом — вверх стрелял. Нам высоту взять приказали, и мы побежали...
— ...с палками...
— Бахнули (по шее себя щелкает) — море по колено, все бегут, и я тоже. Люди падают, я что-то кричу...", а потом рассказывал, как мина разорвалась и его в пятую точку осколком ранило. "Я, — вспоминал, — глаза закрыл, думал, что умираю". — "Хорошая рана, — я пошутил, — а дальше-то что?". А дальше молоденькая девочка подползла — ну, санитарка, сколько их убили тогда, ужас. "Мне, — улыбнулся Маслов, — стыдно стала, что она сейчас в моей пятой точке осколок искать будет", а рана-то интересная — там же не перевяжешь, ничего сделать нельзя, кровь идет: он ведь поддатый. Почему так много людей на войне погибло? Вы же понимаете...
— Из-за градусов кровь не останавливалась...
— Да, верно. "И вот, — продолжал Маслов, — она меня потащила. Я помогал ей, конечно, старался: она маленькая такая, тянет меня...". В общем, доползли, осколок вынули, а потом Маслова, как раненого, Лихачев опять на завод забрал и сразу на какую-то должность назначил (пацана 18-летнего: мужиков-то не было — одни бабы). Эвакуация завода шла, в Москве только те цеха, где «Катюши» делали, остались, а то все — в Сибирь, и вот наш Дед этот завод эвакуировал. Только с поезда слез — побежал, поляну для нового цеха выбрал, женщины станки еле вытащили... Сообщил, что место нашел, где цех можно строить, — зимой это было, а потом весна пришла, и оказалось, что это болото!
— Кошмар!
— И вот тут уже от смерти его Лихачев спас. Маслову же расстрел светил...
— ...за якобы диверсию?
— Ну да, а у того прямая связь со Сталиным была...
— Признайтесь, а зачем вы Виктору Санычу под одеяло ужа положили?
— Он моего друга Хмельницкого на матч не поставил, а для него не играть было смерти подобно. Вик Саныч уже Блохина задействовать начал, видел, что Хмель не бежит, а скорости уже пошли, и Бышовец не бежал. Оба нападающих без скорости — за счет храбрости, техничности им удавалось держаться...
— ...а Пузач бежал?
— Толя — да, мы в контратаке с ним хорошо работали. 30 метров он быстрее всех в команде преодолевал, для футбола это самое главное.
Помню, я на базу на машине приехал...
— Вы, кстати, единственный, по-моему, в «Динамо», кому разрешалось на базу в машине ездить...
— Да, Дед позволял. Я говорил: "Ножки болят, дойти тяжело..." (смеется). Он уже молчал. Ну, приехал я, в комнату захожу — немножко опоздал, сейчас тренировка начнется, а Хмель сам не свой. Спрашиваю: "Виталь, что такое? Что-то дома?". — "Да нет, Вик Саныч зашел и сказал, чтобы я эту игру отдохнул", и это для него удар, столбняк, чуть не плачет! Я: "Ничего, мы ему придумаем...". Сам-то я, какой он, тот уж, не разбирался — мне показал, что у него пятнышки желтые...
— А в Конче-Заспе ужей много водилось?
— Ну да — там же Козинка разливается, луга заливает, вода долго стоит, а когда сходит, болото образуется, а там ужи, змеи... Я Хмеля попросил: "Идем со мной, чтобы я змея кусючего не поймал. Ужа знаешь?". — "Знаю". Ну, я цапнул его, за пазуху засунул... Надо же пронести как-то, а он холодный, ворочается... Принес, у себя под одеялом спрятал, а он уже не ползает — свернулся и спит. Дед обход делает: в комнаты заходит, смотрит, все ли на месте, потом выходит, двери на ключ закрывает да еще палкой подпирает (улыбается), а я, пока он по другим комнатам ходил, к нему пошел, ужа в кровать положил, одеялком накрыл, к себе вернулся и лег.
Лежу и думаю: "Что ж я наделал? Он ведь всех этих ползающих, даже мурашек, боится, у него ж сердце слабое!". Из-за друга на такое страшное дело пошел... Слышу: возвращается Дед к себе, палкой стучит, а его номер от нашего через комнату... Пару минут проходит — и, знаете, как голодный лев просыпается? Вот так же и Дед — ка-а-а-к зарычал! (Смеется). Все из комнат, несмотря на замки, повыскакивали, а мы с Хмелем остались — ну, он догадался... К нам с этим дрыном с железным набалдашником залетает... Я: "Хмель, переворачиваемся!". Головы подушками прикрыли, а задницы выставили, одеялами укутав, чтобы по пятой точке хоть попало, не по голове...
— Попало?
— Через одеяло как долбанул — будто того одеяла и нет! Мне еще и добавил. "Я, — сказал, — понял, чья это работа". — "Вик Саныч, — я простонал, — я ж теперь играть не смогу: вы мне все задние мышцы отбили!". — "Мышцы на пятой точке у тебя, что ли?". Ребята заглядывают: "Что ж вы сыночка-то бьете? Кто же играть будет?". Отлупил меня Маслов и бросил: "Ко мне зайдешь". Я зашел. "Что ж ты делаешь? — Дед спросил. — Да будет твой Хмельницкий играть, будет — пойди, скажи ему. Ну вас к черту, иначе вы мне какого-нибудь Змея Горыныча с тремя головами принесете, но если не справится — ты отвечаешь!".
— Справился?
— Да-а-а! Как раз с углового забил.
— Команда у вас в начале 60-х классная была?
— Непрофессиональная.
— Да вы что?!
— Молодые, как в игре перестроиться, не понимали — все по накатанной, по ленточке...
— А при Маслове?
— Ну, там уже профессионалы были. В 65-м, второе место и Кубок завоевав, мы все понимать стали.
— То есть команда была классная?
— Да.
— И мужики подобрались настоящие?
— Воины! Уже не ныли — Маслов всех отучил. Больно? Никаких "больно" — молчишь, и все.
— Полвека уже прошло, вы давно не играете, а до сих пор среди болельщиков и знатоков футбола этот термин — "дуга Серебряникова" — живет. Что же это такое и в чем его суть?
— Ну, в этом (по шее пальцами щелкает и смеется).
— Понятно, но как же вы мяч запускали, что он точно в ворота падал?
— Это с подачи Галинского возникло — сперва "косоприцельный удар" он писал, когда стенку я обводил...
— ...неудачный термин...
— Ну, "обвод стенки" можно было написать? Я, когда в Южной Америке бывал...
— ...подсмотрели?
— Там увидел. Чилиец Торо на чемпионате мира таким образом бразильцам забил — он как раз через стенку бил. Я смотрел и думал: "Вот мудак! Что же я раньше-то не догадался?". Приехал и начал работать.
— А в чем специфика? Поле ровное, мяч круглый — что же вы с этим мячом делали?
— Вы, как Маслов, спрашиваете — он тоже ведь, хоть и профессионал, думал, что это случайно все, а потом я «Торпедо» в 69-м на последней минуте забил... 1:0 мы выиграли — это столько лет он не подходил ко мне, не спрашивал... В Донецк приехали — на 10-й минуте штрафной в сторону «Шахтёра» дают. Я мяч в ту же точку ставлю, стою, на вратаря смотрю и думаю: "Ага, ты уже знаешь, куда прыгать, и если даже матч с «Торпедо» не видел, Ошенков тебе сказал, поэтому туда, где ты стоишь, ударю". Ставят стенку, ему трудно, он нервничает, выглядывает... Он рванул уже, а я только бить начинаю — как раз туда, где он секунду назад стоял. Гол! Стою и смеюсь: "Какой вратарь образованный!". — Он: "Это Ошенков...". — "Хорошо-хорошо, я так и предположил, что это он тебя просветил, не обижайся!" — а что обижаться-то?
— Как же вы это делали и в чем же секрет вашего фирменного удара?
— Ну, тут, во-первых, немножко физики: мяч вниз нипелем ставил. Там тяжести больше, и когда он летит, эта тяжесть давит — мяч резко падает, понимаете?
— Замаха почти не было, да?
— Нет, он был...
— Сильный?
— Небольшой: шаг назад — и все, резкий удар. Я снизу немножко боком бил, чтобы мяч крутился, понимаете? Когда "шахтеры" в Киев, на базу к нам, приехали, Дед сказал: "Идем". Я: "Куда, Вик Саныч? На луг за ужами не пойду, хватит". Он попросил: "Покажи мне, Витя, что ты делаешь, а то я смотрю и все время спросить хочу, но неудобно — я столько лет в футболе...". — "Ну почему? — возразил я. — Вы же в Южной Америке были, видели, как там крутят... Сами же говорите: "Только щечкой пас отдавай, только щечкой, а щечку пока поставишь, пока развернешь... Время проходит — хоть это и доли секунды, но все важно, а тут ты любым местом должен играть, голеностоп весь должен работать". Ну, это отрабатывать надо...
— Я, Виктор Петрович, у многих классных футболистов спрашивал: "Вы, когда бьете, точно знаете, что мяч в эту точку пойдет?". В основном все отвечали: "Ну, как? Примерно. Вроде должно туда попасть". Вы тоже так или же все-таки знали, в какой точке мяч окажется?
— В смысле с удара? Не со штрафного?
— Да, с удара...
— Нет, только угол знал, куда бил.
— А со штрафного?
— Там точку знал, да.
— Это многолетняя наработка?
— Три года отрабатывал, потом бросил — правая нога полетела, связки. По-моему, еще при Соловьеве московскому «Динамо» забил, «Спартаку», еще кому-то — и связки накрылись. Зоя Миронова такая была...
— ...спортивный врач знаменитый...
— ...профессор — я к ней пришел, ногу показал. "У тебя надрыв, — сказала, — а когда порвешь, Витя, я с удовольствием тебе вырежу...". — "Что вырежете?" — переспросил я. Легендарный доктор, в войну санитаркой была, много людей вытащила, саму ранило, а после войны в медицинский институт ее без экзаменов взяли. Хорошая женщина...
— У вас и ваших товарищей по команде оглушительная слава была, вы по-настоящему народным героем были, а как вы ее воспринимали?
— Слава — это хорошо, но удержать ее очень сложно. Я привык, хотя и спады бывали — любой игрок, каким бы он ни был, через это прошел. У меня спад в 61-м году, даже в 60-м, случился. Тайным голосованием меня капитаном команды выбрали, а я встал и Соловьеву сказал: "Вячеслав Дмитриевич, вы меня извините, но какой из меня капитан — что я Войнову что-то скажу, или Макарову, или еще кому-то из старших? Да меня сперва пошлют, а потом закусают — я же самый молодой...". Он: "Нет-нет, давай!" — уважал очень. Мы в Кишинев, помню, приехали — хозяев обыграли, в Ташкент отправились, а там жара, три часа дня, игра не пошла... Я-то знал, почему у меня спад, — молодой, неопытный, думал, что сил на все хватит, а оказалось, нет. Если профессионал, должен прежде всего себя знать, как восстанавливаться, а я немножко разбаловался. В Ташкенте мы 1:0 проиграли — и началось: оттуда сразу в Алма-Ату приезжаем...
— ...тоже жарко...
— Нас, правда, в доме отдыха динамовском поселили, а там арыки, оазис небольшой, поэтому попрохладнее было. Соловьев меня каждый день вызывал — долбит и долбит. Я его послал, он пепельницу схватил, я убегать... Как раз возле моей головы пролетела, дверь повредила — если бы по голове попала, пробила бы ее точно.
— Вот тренеры: один пепельницей бросался, второй палкой бил...
— Ну, нервы же у всех имеются, и, в общем, ушел я...
— ...из капитанов?
— Нет, из дома отдыха, стресс снять. Красивых девушек в Алма-Ате много (смесь какая-то казахов и русских или украинцев), познакомился, пьяненький пришел, а тренер меня ждал — понял, что переборщил. Увидел, что я поддатый: "Ну-ка зайди. Что, обиделся?". — "Так убить же хотели — как не обидеться? Счастливый я, наверное". Ну, выпил, бравирую, ничего не боюсь... "Ладно. С капитанов я тебя снял — к игре готовься".
...В Алма-Ате меня не поставили: врач наш, Дорофеев, боксер, мастер спорта, понял, что со мной что-то не так. В диспансер повез, кардиограмму сделали — оказалось, переутомление полное. Он в шоке был: "Витя, ты что?".
Вот таким великим и в то же время простым душевным человеком был Виктор Петрович Серебряников! Пока память о тех далёких золотых временах отечественного футбола жива в нас, мы способны возродить и вернуть былую славу нашей могучей родине, кто бы что ни говорил.