Музыка Баха прочно ассоциируется с органом, а орган как правило, – с католицизмом. Между тем, Бах был лютеранского вероисповедания, но самое монументальное его произведение – месса си минор – принадлежит католической традиции. Почему так получилось? Почему, тяготея к космически глобальным категориям мышления, он все же оказался протестантом, а не католиком, хотя именно «католическая» церковь переводится, как «вселенская»?
Если посмотреть на вероисповедную карту Германии – даже сейчас можно заметить, что католичество и протестантизм распределились по определенным областям. Это разделение сформировалось еще в XVI веке, и главная причина его в «человеческом факторе» правителей. По условиям Аусбургского религиозного мира, немецкие князья сами выбирали веру для своего народа по принципу cujus regio, ejus religio (чья власть, того и вера). Например, Альбрехт V Великодушный – герцог Баварии – получил образование у преподавателей-католиков, которых, по-видимому, высоко ценил. Возмужав, он стал одним из руководителей немецкой контрреформации, прибегнув к помощи ордена иезуитов. Другие князья, наоборот, горячо поддерживали протестантизм. Среди них были и правители Тюрингии, где проживал многочисленный музыкальный род Бахов. Поэтому проблема выбора между католичеством и лютеранством перед ними не стояла.
Во времена Баха лютеране уже не представляли собой единого целого, как при жизни их родоначальника Мартина Лютера. Несогласия по вопросам веры разделило их на два лагеря – ортодоксов и пиетистов.
Пиетизм (от лат – «pietas» – благочестие) зародился в конце XVII века с подачи немецкого теолога Филиппа Якоба Шпенера. Он говорил о необходимости личного переживания Бога, ставя чувства выше религиозных обрядов. Шпенер ратовал за фанатизм, буквально насаждая веру в чудеса. Его учение находило отклик в душах лютеран, чувствовавших себя неуютно без католической мистики, но не хотевших подчиняться Римской церкви. Со Шпенером яростно спорили ортодоксальные лютеране, защищающие Евхаристию и настаивающие на трактовке реального присутствия тела и крови Христа в хлебе во время таинства Причастия.
Отношение Баха к этим религиозным распрям баховеды видят по-разному. Русским музыковедам свойственно преуменьшать их значение, западные исследователи (среди них не только музыкальные теоретики, но и богословы), напротив, относятся к ним с большим вниманием.
Хотя Бах не имел фанатической склонности к богословию, но и полным профаном в данной области его не назовешь. Он хорошо разбирался во всех течениях внутри лютеранства. В свое время он потратил много сил, чтобы определить детей в школу строго лютеранскую, без всяких нововведений. Разумеется, в религиозных спорах ему были ближе ортодоксы. Он и общался больше с ними, особенно с их лидером пастором Георгом Христианом Эйльмаром, которого даже просил стать крестным своего первого ребенка – дочери Катарины Доротеи.
Он инстинктивно сторонился всего сепаратистского и «местечкового». Его сознание действительно больше подходило к «вселенскости» католицизма, но смена вероисповедания навряд ли могла прийти в голову человеку, ощущающему себя веткой на большом родовом древе. Ведь Бахи традиционно исповедовали лютеранство.
Итак, Иоганн Себастьян поддерживал ортодоксов, но при этом некоторое время, проживая в Мюльхаузене, служил в церкви, возглавляемой пиетистом – суперинтендентом И. А. Фроне, учеником самого отца-основателя – Шпенера. Альберт Швейцер, считает, что на самом деле, в глубине души великий композитор являлся более пиетистом, чем ортодоксом.
По словам Швейцера «в произведениях Баха видны явные следы пиетизма; его сильное влияние находим в текстах кантат и «Страстей»…это подтверждают размышления и сентиментальные излияния, столь частые у баховских либреттистов. Так противник пиетизма снабдил своей музыкой поэзию, насыщенную пиетизмом, и сохранил ее на будущие времена».
Тем не менее, разделять воззрения пиетистов было бы для Баха поступком, противоречащим здравому смыслу. Эти люди являлись врагами любого церковного органиста или кантора. Ведь пиетизм в своих мистических изысканиях заходил очень далеко, считая любые развлечения грехом, и яростно борясь с ними. Под разряд «лишнего» подпадала и «концертирующая» духовная музыка – ведь она могла принести эстетическое наслаждение. Пиетисты боролись с красивой церковной музыкой, стремясь оставить на богослужениях только самые простые песенки, для совместного пения прихожан. При таком подходе талант и мастерство композитора становились в церкви совершенно ненужными.
Правда, самого Баха пиетисты не обижали. Его работодатель – ученик Шпенера, пастор Фроне – делал для своего органиста исключение, никак не ограничивая его композиторскую деятельность. Исполнение и издание кантат доказывает этот факт. Но, видимо, Бах чувствовал неловкость от противоречия между своими художественными идеалами и религиозными воззрениями начальника. Он также понимал: спокойствие может закончиться в любой момент, и ему придется определяться – с кем он. А немецкий биограф Ф. Вольфрум подчеркивал огромную ценность для Баха «возможности свободного творчества», ценность гораздо, чем те удобства в жизни, которых «он легко мог добиться своей уступчивостью по отношению к богословским деятелям».
Но Баху везло на конфликтные ситуации. В кальвинистском Кетене ему не хватало музыкального масштаба. А приехав в Лейпциг, он опять столкнулся с религиозными спорами.
В лютеранском пространстве этого города выкристаллизовались два типа богослужения. «Старое», бытовавшее во всех шести протестантских церквях. И «новое» - детище теологического факультета, не признаваемое церковной администрацией, но упорно продолжающее существовать. Великому композитору пришлось погрузиться в мир сплетен, кляуз и жалоб. Зато в этом городе были востребованы «Страсти», создание которых вызывало у Баха наибольшее вдохновение.
Этот жанр, представляющий собой крупное музыкально-драматическое действо, возник как раз на основе католической службы, в которой евангельский текст разыгрывался в лицах. Храмовое действо и народные представления Страстной недели были известны еще с IV века. Поначалу их только пели хором . Но к началу XVIII века протестантская церковь уже позволяла использование инструментов. Бах с огромным удовольствием писал в жанре «Страстей» и смог оставить человечеству бесспорные шедевры.
Но самое его крупное сочинение – месса си минор – уже не имела к лютеранству никакого отношения. Композитор решил написать ее для саксонского правителя, в надежде получить место при дворе в Дрездене где очень ценили музыку.. Те, кто называет Баха карьеристом, любят вспоминать этот факт. Как и службу у кальвиниста Леопольда Ангальт-Кетенского. Дескать, угождал «и вашим, и нашим», лишь бы добиться очередных благ.
По правде сказать, не слишком уж хорошо обстояли у Иоганна Себастьяна дела с карьерой, для таких выводов. В этой области он сильно уступал Телеману и многим другим своим современникам. Кстати, «католический» опус и не помог своему создателю. Подаренные курфюрсту ноты тщательно изучали исследователи, и не нашли на них никаких следов, говорящих об использовании. Да и желанный титул Бах получил только через три года после прошения в 1736 году. До тех пор он неоднократно доказывал свою преданность курфюрсту, исполняя свои кантаты на различных торжествах в честь последнего.
А вот сама «взятка» за желаемый титул оказалась шедевром. Одной из недосягаемых вершин западноевропейской музыкальной мысли, наравне со «Страстями по Матфею». При этом композитору удалось совместить эмоциональные строи обеих конфессий. Величественную «вселенскую» объективность католичества с ослепительно торжественными хорами и характерную баховскую драматичность.
О какой продажности может идти речь, если Бах верил и жил не в рамках конфессий, а в Слове Божьем, исходящем из Священного писания? Все свое мастерство музыкального теолога он вложил в раскрытие смысла одной из главных христианских молитв – Символа Веры.
Композитор работал над Мессой в течение пяти лет. А окончательную редакцию закончил уже за год до смерти. Ему так и не довелось услышать исполнение этого шедевра. Впервые Месса прозвучала целиком спустя почти сто лет после создания, в 1837 году в Берлине.