В восьмидесятые восьмое марта пахло мимозой.
За несколько дней до праздника в центре города, рядом с магазином «Подарки», вдруг разворачивался цветочный базар: из автомобильчиков-«буханок» приезжие продавцы доставали картонные ящики, набитые ветками мимозы.
Ветки от долгих переездов в тесных коробках становились плоскими, жёлтые шарики цветов осыпались с них, стоило лишь дотронуться, однако к шустрым продавцам мгновенно выстраивалась очередь.
Пожухлые веточки заворачивали в обрывок газеты, облегчённо вздыхая: «Не с пустыми руками домой приду, вот и подарок».
Ещё было принято дарить нарциссы – такие же жёлтые, как мимоза, и невероятно хрупкие.
Если бы мужчины знали, как надоел женщинам этот стандартный восьмимартовский набор: мимоза и нарциссы… Впрочем, если бы даже и знали, это ничего бы не изменило: достать что-то другое было практически невозможно.
Я попросила знакомых волжанок поделиться воспоминаниями о том, как они отмечали этот праздник. И выяснилось, что для каждой из них 8 марта — это папин день. «Папа баловал, папа старался придумать какие-то сюрпризы, сделать так, чтобы я в этот день была самой счастливой».
Ну что же, сегодняшние воспоминания — о празднике 8 марта и о наших папах.
Елена Пруцкова, заведующая городским выставочным залом: «Розы от папы — самый дорогой подарок»
-Недели за две до праздника старшие начинали подписывать открытки друзьям и родственникам в разных городах. Работа была трудоёмкая: считалось дурным тоном писать одинаковый, буква в букву, текст на одинаковых карточках, потому у киосков «Союзпечати» стояли подолгу, выбирая открытки поярче, поинтереснее — и разные.
Сегодня понимаю, что папе приходилось непросто: нас, женщин, в семье было семеро. Но никто и никогда не чувствовал себя обделённой его вниманием.
День восьмое марта всегда начинался с букета — нет, не мимозы и не тюльпанов, а самых настоящих роз.
И это был самый дорогой подарок — цветы от папы.
Он не подгадывал сюрпризы к праздникам. Мог достать супердефицитные джинсы — считал, что у его любимой дочки должно быть всё самое лучшее. Меня в подростковом возрасте модные тенденции мало волновали, было бы удобно, а «америка» это или советские джинсы «Тверь» - какая разница? Но подарки принимала с благодарностью.
За провинности папа меня не наказывал. Разговаривал по душам, старался объяснить, почему так поступать не годится.
Вспоминаю, что почему-то в школу на собрания и по вызовам классного руководителя ходил именно он. Обязательно надевал форму — он был капитаном милиции — и отправлялся, как дипломат, на переговоры. Но горе одноклассникам, посмевшим обидеть его любимую девочку! Узнав, что кто-то дёргал меня за косички или колол циркулем в спину, папа всё в той же форме шёл по квартирам хулиганов, сурово разговаривал с ними и их родителями о недопустимости подобных поступков. А когда кто-то из взрослых, послушав о «преступлениях» своего чада, схватился за ремень, папа вступился уже за него. Эта профилактика привела к тому, что все школьные хулиганы меня уважали и пальцем не трогали. А один из моих одноклассников, закончив школу, стал милиционером - «как Ленкин папа».
Наталья Носенко, заведующая лабораторией филиала кафедры ВТО ВПИ: «Для меня папа разговаривал с котами»
-Главным «поздравляющим» в день 8 марта был, конечно, папа, художник Виктор Литвинов, — и благодаря ему, праздник был полон нежности и света.
Так как папа долго жил в Ташкенте, он научился хорошо готовить, потому праздничный стол организовывал именно он. Обязательно в меню были плов и чебуреки — невообразимо вкусные, пальчики оближешь.
А ещё был «праздничный боевой листок», который он рисовал вместе с моим братом Сашей. Наверное, работала редколлегия всю ночь, потому что вечером никаких намёков на стенгазету ещё не было, а утром она уже висела на стене.
На всю жизнь запомнила одну карикатуру. Папа изобразил себя и Сашу в спортивной форме: якобы они мчатся наперегонки, торопясь поздравить нас с праздником. Причём у Саши на майке красовалась надпись «Спартак», а у папы - «спортсмен-надомник». Потом его так и называли все, кто видел этот «листок».
Папа меня, младшую из детей, любил и баловал. И я знала, что если что-то попрошу у отца, отказа не будет.
Но просила я чаще об одном: «Пап, поговори с котофеем!» Это был целый ритуал: отец, страстный кошатник, говорил на каком-то особенном языке, приводя котофея в недоумение. Кот, обладавший нордическим характером, спокойно выслушивал первые фразы, но постепенно начинал раздражаться, дёргал ухом, затем хвост начинал ходить из стороны в сторону. Наконец, смерив отца презрительным взглядом, - мол, и охота тебе ерундой заниматься? - кот величественно удалялся.
Я хохотала, а папа радовался, как ребёнок, видя мою улыбку.
Галина Иванкова, художественный руководитель Волжского русского народного оркестра: «Папа подарил мне аккордеон»
-Я родилась в марте, потому родители иногда делали общий подарок к двум праздникам. Однажды, мне было лет одиннадцать, они купили мне немецкий аккордеон и велосипед. Это была моя самая заветная мечта. До сих пор в памяти картинка: я открываю глаза утром — а у стены, рядом с вьющимся цветком, стоит новенький велосипед, рядом на стуле — аккордеон. Кататься на велике было ещё нельзя, холодно, и я просто любовалась им, звонила в звонок, гладила раму. Наверное, никогда я не была так счастлива, как в тот момент. Но в миг наивысшей радости я вдруг подумала, что счастье скоротечно, всё проходит, все люди смертны, и я тоже... Даже не знаю, откуда взялась эта мысль.
Папа меня очень любил, хоть и старался не баловать. Не наказывал никогда, даже за серьёзные проступки, воспитывал словом.
Во времена тотального дефицита он часто ездил в командировки и всегда старался из разных концов страны привезти нам с сестрой что-то вкусненькое. Возвращался — и с загадочным видом лез в портфель, чтобы достать вяленую дыню или восточные сладости из Ташкента, бананы и шоколадки из Москвы... И радовался, потому что мы радовались этим сюрпризам.
Памятен и ещё один его подарок — правда, сделанный не на восьмое марта. Я уже была студенткой музыкального училища, и после первого курса папа повёз меня в Ленинград на фабрику музыкальных инструментов — за новым аккордеоном. Выбирала я его несколько часов, и папа терпеливо ждал. Но вот, наконец, мы идём к кассе. Расплачиваясь, папа выложил на прилавок большую стопку купюр — и в этот момент меня как ударило. До этого момента я не думала, что аккордеон дорого стоит, что сумма эта неподъёмна для нашего семейного бюджета, и родителям пришлось экономить, чтобы её собрать... Меня так это растрогало, что я обняла папу и заплакала. Никогда не забуду щемящее чувство нежности, которое почувствовала к нему тогда.
Татьяна Коробова, искусствовед: «Это папа прислал!»
-На восьмое марта папа всегда дарил нам с мамой цветы. Мы просыпались утром — а на столике уже стояла вазочка с нарциссами, розами, тюльпанами. И это было всегда, даже если мужчины сметали все цветы с прилавков на рынках, папа умудрялся находить два букета — мне и маме.
В год, когда его не стало, мама вдруг сказала с горечью: «Всё, Таня, больше не будет у меня цветов».
Наверное, эти слова услышал мой сын, а может, он сам решил устроить нам сюрприз, но 8 марта Лёшка выскользнул из дома, пока мы спали, и вернулся с букетом. Помню, как мама плакала от счастья: «Таня, Таня, вставай, скорее! Папа прислал мне цветы! Это подарок от папы!» Мы переглянулись с Лёшей, не ожидавшим такой реакции, и решили бабушку не разубеждать.
Конечно, я была «папина дочка». В детстве баловал он меня неимоверно, а я в ответ доверяла ему все мои секреты. Пересказывала прочитанные книги. И очень любила, когда он читал мне вслух.
Однажды он принёс толстый журнал, в котором печатались главы повести Троепольского «Белый Бим Чёрное ухо». Папа читал, а я слушала и всем сердцем сочувствовала несчастному псу, потерявшему хозяина. Я только и говорила об этой книге и очень ждала номер журнала с окончанием повести. И вот, наконец, папа его принёс, и вечером мы устроились на диване. Я с замиранием сердца ждала последнюю фразу: «Иван Иваныч нашёл Бима, и всё у них было хорошо». А папа вдруг замолчал — он успел увидеть, чем закончилась история пса. «Что дальше, что дальше?» - теребила я его. «Бим умер», - тихо сказал папа. ...Несколько дней я рыдала над судьбой бедной собаки. А после, когда папа приносил новую книжку, требовала: «Если конец грустный, не читай, слушать не буду!»