Когда я думаю о том, как жестоко расправилась пролетарская революция с интеллигенцией, с брильянтами умов нашей державы, то мне кажется, нам было за что платить. Это не оправдывает уплоченной стоимости, но и умалять недостатки не стоит. Не стоит умалять высокомерие и свое представление об элитарности и престиже. Иначе почему хочется купить Макбук, а не ноутбук в два-три раза дешевле? В том числе потому, что покупаешь не вещь с заданными параметрами, а покупаешь ощущение. Ощущение своей эксклюзивности, уникальности, понятия что ты принадлежишь к чему-то особенному.
Меня вообще это раздражает. Это желание покрасоваться умом. Высокомерие, прячущее в себе боязнь соприкасаться с непонятным, чуждым, неисследованным, тем, что может показаться грубым. Боязнь обнаружения собственной боли. Игра смыслов, затеянная только для самой игры. Я нежно лелею своего внутреннего союзника и защитника, свое внутреннее быдло. Которое громко возмущается и стучит кулаком по столу. Которое чувствует и выражается прямо. Которое позволяет себе все, что так тщательно вытравляется в интеллигентских кругах — гнев, сексуальность, яркие проявления. Все это в глазах рафинированной интеллигенции выглядит неуместно и резко, как будто ссышь против ветра.
Рабочему классу вполне разрешены базовые эмоциональные проявления, так как у него нет интеллектуальных ресурсов как-либо влиять на систему. Элиту же, интеллектуальную кровь нации, которая и понимать может, и даже что-нибудь делать, тщательно выучивают определенным моделям поведения. Заводят в специальные загончики под видом высших учебных заведений и там долго учат, какой должна быть реальность. Впрочем, нам везде объясняют, какой она должна быть. Что следует видеть это, но не другое. А если нечто не вписывается в сформированную и укомплектованную картину мира — отбей его прочь, как пасс на теннисном корте. И это напрямую относится к сфере эмоциональных проявлений.
Сарказм, сатира, ирония — это вторая производная от гнева. Это удачные и прижившиеся способы делать вид, что тебя ничто не раздражает. Как бы. Когда вместо противного и такого неприемлемого с детства гнева и стучания ботинком по столу ты тихо испускаешь какой-то яд. Ставишь себя в превосходную степень над чем-то. Пытаешься так трансформировать внутреннюю боль. И вот эти вытравленные кислотой и желчью на поверхности бытия дорожки и замысловатые композиции еще и становятся достоянием человеческой культуры.
Например, определенный пласт людей очень любит А.П. Чехова. Что он-де так все здорово обличает и показывает. Мне же он кажется тошнотным. Именно его я помню как характерный пример того, что чем-то общественно значимым становятся порой совершенно больные вещи. Почему-то не принято говорить, что Чехов болел туберкулезом и умер от его последствий. Мне тоже довелось переболеть этим заболеванием, и в ходе рефлексии и психотерапии я услышала замечательно характерную фразу: «Туберкулез — это болезнь критиков». И я хорошо представляю это изнутри. Я хорошо представляю эту желчь и эту боль. Чехов болел туберкулезом, Белинский болел туберкулезом. Им было плохо, но они были умны, талантливы и толково составляли романы и статьи о том, как же это чувствовалось. Но никто из них не мог объяснить, как сделать так, чтобы стало лучше. Они не могли объяснить этого даже себе.
Люди интеллигентные и умные, воспитанные в определенной страте, привыкли тщательно вытравливать свой гнев. Его, правда, вот так никуда просто так не денешь, он все равно как-то да вылезает. Если совсем ничего нельзя, например, и язвить, и гневаться, то он проявится в болезнях тела. Или можно изливать желчь наружу, и тогда привыкаешь ничего не делать с тем, что тебя возмущает. И ресурсы тратятся на то, чтобы выразить эти чувства «нормативно». Так рождаются серьезные художественные произведения. Поэтому выпускаются громкие литературные проекты.
Так я в какой-то момент бросила читать Пелевина. Когда-то он казался мне невероятно крутым, тонким, повествующим об актуальных и вневременных вещах. Мне казалось, что «Затворник и Шестипалый» был написан под влиянием какого-нибудь запрещенного эмпатогена и рассказывал о любви и просветлении. Но спустя какое-то время после начала психотерапии я больше не смогла потреблять то, что он написал, даже то, что когда-то очень любила. Потому что вдруг вылез совершенно иной пласт его произведений. Его тотальная усталость и разочарованность, а также отсутствие сострадания к людям. Его отсутствие любви к живому. Все, что он пишет, может быть изысканно и ловко, его метафоры до сих пор поражают меня своей красотой - было ли это сравнение просветления с полетом, когда Затворник и Шестипалый тренировались с гайками, и они думали, что отрыв от земли, возникающий во время упражнений, является препятствием. Структура ли общества, показанная в виде поезда «Желтая стрела». Принцесса из соломы в «Принце госплана» как символ бессмысленности тех целей, которые являются общественно почетными. В этом очень много красоты. Но я не могу обращаться к его книгам. Потому что его творчество отравлено. Потому что, в частности, это заявление, что все не очень-то хорошо. Это подкрепляемая вера в определенную картину мира. Это совершенное определенный взгляд на происходящее.
Когда-то он подарил мне веру в выход из сложившейся системы, удушающей и неустраивающей. В ранних его произведениях можно было сойти с поезда или пойти по читтерской лестнице сразу в комнату к принцессе, осознав иллюзорность общепринятой картины мира. Он давал кислород и надежду. После «Священной книги оборотня» я прекратила его читать, так как желчь полилась через край, а произведения стали переполнены умствованиями. А теперь я и старое перечитывать не хочу. Потому что обнаружилось, что там тоже много горечи и разочарования.
Желчность не может быть ценностью или объектом исцеляющего искусства, это может быть только стадией, которую нужно пройти. Нам часто рассказывают, как все плохо, но часто за этим стоит разочарование автора, с которым он не смог справиться. но совсем не предлагают путей выхода. Если человек застрял - это не значит, что это и есть истина.
Чем сложнее личностная структура, чем больше способностей для анализа, тем больше ловушек для проваливания в печаль и откатов, и тем сильнее стоит следить, что мы кладём в нашу коробку смыслов и восприятия. Потому что мир ровно такой, каким вы соглашаетесь его видеть. Безусловно легче поддаться разочарованию, чем сказать себе: можно получить мое согласие лишь на улучшение, исцеление и совершенствование.
Потому что посидеть на общемировой внутренней интеллигентской кухне и повздыхать, что ничего-то меняется к лучшему - это вхолостую держать заведённый мотор. Выхлоп есть, а движения - ноль. И даже проветрить в этом случае не получается.
Иллюстрация: Елена Климова