Найти в Дзене

До монголов. Уйгуры, кыргызы, кидани и чжурчжени

В предыдущих статьях цикла (этой и этой) мы рассмотрели драматичную и поучительную историю империи Тан.

Кстати, как по статистике дочитывания этих публикаций, так и по отдельным имевшимся крикам души я заметил, что проламываться через названия китайских династий, и уж тем более - через китайские имена собственные, многим оказалось непросто. Что же, мои извинения. Я отдаю себе отчёт, что моя аудитория отнюдь не изобилует китайцами или спецами-китаистами, и даже честно пытался свести трудные для восприятия слова к минимуму. Но совсем без этого было никак. Ничего не могу поделать, всех этих людей на самом деле так звали, а сверх меры избегать звать их по имени было бы намного хуже для читаемости текста. В любом случае, в этой статье будет проще.

Влияние Тан на основную тему цикла - "а что в Великой Степи творилось в домонгольский период" - недооценить сложно. Тобасская династия на китайском престоле наследила в истории региона очень сильно, сперва, ещё до основания империи, изрядно приложив руку к созданию кочевой империи тюрков, а потом самостоятельно её и похоронив и подчинив Степь себе. Но вместе с тем неправильно будет сводить всю историю тогдашней степи к одной только империи Тан.

Так, в истории Тан неоднократно упоминались уйгуры. Причём, почти всегда - в контексте "и тут очередной император призвал на помощь уйгуров, которые от души врезали по врагам империи". Из этого может сложиться впечатление, что уйгуры были просто этакими болтавшимися на периферии до востребования верными степными вассалами Тан, не особо примечательными в других вопросах. Но в реальности это было не так.

Уйгуры происходили от одного из многих древне-динлинских родов, принявших участие в восстании тюрков-ашина против Жужаньского (прото-монгольского) каганата. На основных фронтах того противостояния они, впрочем, не отметились, по большей части отличившись в расширении тюркского влияния в северной тайге.

Переняв древне-тюркский орхоно-енисейский язык и ряд культурных особенностей (так, уйгурский чебурек - это наиболее архаичная форма сего чудного кушанья), уйгуры тем не менее весьма трепетно отнеслись к собственной политической автономии. Это вызвало трения с центральной властью Тюркского каганата и привело, в конце концов, к массовой резне уйгурских старейшин, устроенной тюрками в 606-м году. Этим тюрки рассчитывали запугать и замирить строптивых подданных, но вышло с точностью до наоборот - те в гневе хлопнули дверью из каганата, и с тех пор между уйгурами и ашина образовалась лютая кровная месть.

Ей и воспользовались китайские императоры, найдя в уйгурах верных союзников против тюрков. Уйгурские отряды активно отметились как в первичном завоевании земель ашина, так и в особенности - при окончательном уничтожении уже возрождённого Восточно-тюркского каганата, после которого ашина были вырезаны под корень.

После этих событий уйгуры обнаружили себя хоть и вассальными империи Тан, но всё-же какими-никакими властителями северо-востока Великой Степи, со всем её сходным культурно, но этнически безнадёжно пёстрым населением.

В чём уйгурским каганам надо отдать должное - они явно стремились закрепиться на доставшихся им землях надолго, и ни в коем случае не хотели стать очередным стандартным степным каганатом, идущим по предопределённому пути от свержения прошлого гегемона до распада под ударами кого-нибудь из вассалов. И чтобы это предотвратить, требовалось дать подданным какой-либо объединительный фактор. А им в VIII-м веке от Р.Х. повсеместно и безальтернативно являлась религия.

Старое доброе степное тенгрианство на эту роль не годилось по той же причине, по которой столетие спустя на другом конце Евразии у князя Владимира Святославича не выгорело с реформированием восточно-славянского язычества под державную объединительную идею. Поскольку, как не крути, а такие верования имеют под собой в первую очередь родоплеменную базу. И в центральной ставке могут сколько угодно прославлять всеотца Тенгри, выписывающего каганам мандат на управление всей степью. Но в отдельных родах всё равно будут упорно поклоняться не ему, а духам своих собственных предков, обособленных от предков прочих родов, кочующих по соседству. Объединения, таким образом, по факту никакого не получается. Потому по-первости уйгурские каганы приглядывались к буддизму - впрочем, довольно-таки вяло, поскольку в условиях вассальной зависимости от императоров Тан вопрос ещё не стоял ребром.

Особую актуальность обращение в какую-нибудь религию объединения ради приобрело тогда, когда уйгурам пообещали дать полную независимость в обмен на помощь в подавлении мятежа северных пограничных войск. Теперь утверждение "все мы - вассалы императора Тан" на временный эрзац объединительной идеи уже не тянуло, и надо было искать что-то ещё.

И нашли. Во время похода по китайской территории (где уйгуры, конечно, исправно громили мятежников, но урона наносили не меньше них, поскольку грабили, как не в себя) случилось кагану наткнуться на манихейских священников, укрывшихся в Китае после того, как их выгнали из родного Ирана. И, пообщавшись с ними, каган решил, что теперь он - манихей, и всем остальным его подданным в манихеи также следует записываться.

Л. Н. Гумилёв, страшно не любивший синкретический гностицизм в любых обличьях, будь то манихеи, катары, исмаилиты или богумилы, утверждал, что вот тут-то уйгуры своей державе приговор и подписали.

Автор этих строк, в общем-то, ни гностиков, ни синкретиков также особо не жалует. Однако, с Львом Николаевичем склонен поспорить.

Основной проблемой манихейства у уйгуров было то, что оное манихейство у них толком не прижилось. Каганы в этом плане бежали впереди паровоза - поскольку им-то потребность в объединительной идее, может, и была теоретически понятна, но в среде широкого круга их подданных, как собственно уйгуров, так и других степняков, оная потребность ещё не была выстрадана. Потому понимания в народе каганская инициатива не встретила.

Так что можно, конечно, чисто теоретически покритиковать каганов, что, взяв в качестве объединительно-религиозного фактора именно манихейство, похожее на все религии разом и потому легко интегрирующееся в любую из них, они попытались найти простое решение сложной проблемы - а таковые редко бывают жизнеспособными. Можно предположить, и, пожалуй, справедливо, что с такими вводными на каком-то этапе объединение пошло бы вспять, сменившись размытием базовых установок до полного обезличивания. Такое вполне могло случиться. Но суть в том, что попросту не успело.

При этом, как не относись к манихеям, а определённое любопытное влияние они на степь оказали. Из-за наличия в манихействе ряда гастрономических ограничений и предписаний (меньше есть мясо, больше налегать на овощи), уйгуры стали осваивать элементы оседлого земледельческого уклада. Манихейство со временем ушло. Но элементы эти - остались.

Здесь, полагаю, есть смысл сделать небольшое отступление от темы и объясниться. В статьях данного цикла я достаточно часто упоминаю Гумилёва, и почти всегда эти упоминания связаны с критикой тех или иных его утверждений. Из-за этого может показаться, что у меня есть какой-то пунктик на то, чтобы Гумилёва ниспровергнуть. Но это не так. Да, я не согласен с пассионарной теорией этногенеза. Цикличность в развитии культур безусловно есть, но данные палеоклиматологии, полученные уже сильно после выхода в свет "Этногенеза и биосферы Земли", указывают, что работает это всё совсем иначе. Но будет неправильным отрицать заслуги Гумилёва в систематизации прежде разрозненных сведений об истории Великой Степи - они, вне всяких сомнений, заслуживают большого уважения. Единственное, воспринимать историю степи "по Гумилёву" следует всё-таки с некоторой долей критичности и перекрёстными проверками. Поскольку за Львом Николаевичем водился один грешок: время от времени исследователь в нём засыпал, зато просыпался сын Гумилёва-старшего и Ахматовой, со всеми литературными вытекающими. И такие моменты стоит фильтровать.

Начиная со второй половины VIII-го века и заканчивая первой половиной IX-го уйгуры проходили через все тяготы державы на этапе становления. То есть, через междоусобные войны, которые стараниями консервативной части старейшин в некоторый момент стали ещё и религиозными - тенгриане против манихеев.

К чему бы это всё привело в дальнейшем при каких-либо иных внешних условиях - неизвестно, поскольку в момент наибольшего разброда в Уйгурском каганате с севера нагрянули другие тюркизированные потомки динлинов - енисейские кыргызы. Уйгуры сопротивлялись их вторжению около двадцати лет, но уж больно неудачным оказался момент первого удара, который и предрешил исход противостояния. Уйгурский каганат погиб, сами же уйгуры откочевали в Синьцзян, где их потомки и живут по сей день.

В официальной историографии современной Киргизии период Кыргызского каганата по понятным причинам принято всячески превозносить. Шутка ли - свергли прежнего гегемона степи и заняли его место. В весьма короткий срок прошлись катком по огромным степным просторам и, по косвенным признакам, в одном из походов вынудили мадьяр откочевать из Приуралья в Венгрию.

Вот только ряд моментов заставляет взглянуть на этот период несколько менее восторженно. И главный из них - время жизни каганата.

Кыргызский каганат существовал с 840-го по 916-й год. Восемьдесят лет. По истечению которых древняя кыргызская держава без какого-либо давления извне треснула по швам, распавшись на несколько небольших княжеств, значительного влияния уже не имевших.

Такое бывает, когда статус гегемона достаётся тем, кто не был готов к его получению. Тогдашние кыргызы ещё до единой государственности-то не дозрели, а тут вдруг - империя.

Западная часть степей к северу от Китая, от Байкала до Орхона, после этого на какое-то время перестала быть местом, где ковалась история региона (между прочим, впервые с XVII-го века до н.э., что уже ну совсем не шутки). Центр политической тяжести переместился на восток.

Там вакуум власти, образовавшийся после распада Кыргызского каганата и падения империи Тан, принялось заполнять сяньбийское (прото-монгольское) племя киданей.

Кидани откочевали из Монголии на юго-восток ещё по итогам дележа общей сяньбийской державы Таншихая в III веке. Как следствие, в китайской политической и культурной орбите они находились уже очень давно, примерно столько же, сколько и основавшие империю Тан родственные им племена тоба. То есть, они по-прежнему были кочевниками-скотоводами, но кочевниками-скотоводами уже окультуренными. Такими, которые, вспомнив к месту цитату из Конфуция, не так уж и сильно её перевирали. И потому государство они стали строить не в типично-степном, а скорее в смешанном стиле, уподобляясь всё тем же родственникам-тоба.

В 907-м году племенной вождь Елюй Амбагай сверг последнего киданьского хана и занял его место. Девять лет ушло на укрепление своей власти и подавление неизбежных в таком случае мятежей. Когда же порядок таки удалось навести, Амбагай совершил ход конём и упразднил ханский титул. Вместо этого он объявил об основании империи Ляо под управлением династии Елюй, а себя назначил её первым императором.

В правление Амбагая империя Ляо подчинила себе кочевников Монголии, захватила северные приграничные области распадавшегося Китая и, наконец, завоевала царство Бохай, располагавшееся на месте нынешних окрестностей Харбина и российского Приморского края. Последнее для дальнейшей истории наиболее интересно, так что опишем его немного подробнее.

Царство Бохай было государством тунгусо-маньчжурской народности мохэ, а по культуре и укладу представляло собой что-то среднее между Японией и Кореей. Что, наверное, не слишком удивительно, раз оно географически между ними и располагалось. Мохэ были преимущественно земледельцами, и скота почти не держали - только лошадей, коих использовали в качестве тягловой силы и на пашне. И - для войны. В военном деле мохэ были примечательны своими конными лучниками - что не такое уж частое явление для оседлых земледельцев, но, учитывая близость степи, целиком и полностью объяснимое.

После завоевания Бохая киданями мохэ не смирились и продолжали партизанщину, время от времени решаясь и на открытые восстания. Успеха восстания не имели, но крови киданям попили изрядно. И потому в хрониках державы Ляо мохэ не называют по имени. Только по презрительной кличке, данной в качестве особенного издевательства на их же собственном языке, и означающей "рабы". Эта кличка - "чжурчжени".

Кстати, вашему покорному слуге случилось побывать на острове Петрова, где некогда было селение мохэ. Гид, сопровождавший нашу тургруппу, рассказал легенду, что после гибели селения в очаге каждого разрушенного дома выжившие посадили тисовый саженец, как символ - чтобы тот вырос и стал луком на погибель захватчикам. Не знаю, правда ли это, но тисы так там и стоят, выстроенные, будто по линейке. И когда проходишь между ними, невольно понижаешь голос - будто идёшь по храму. Или кладбищу.

Ляо, тем временем, укреплялось. Императорам династии Елюй удалось на меньшей площади воспроизвести то, чего в идеале пытались добиться императоры Тан - мирное и более-менее гармоничное сосуществование степняцкой северной части с китайской южной.

Объединившая южный Китай династия Сун пыталась завоевать Ляо - но в итоге была вынуждена отступить и выплатить дань.

На запад же кидани экспансии не вели, предпочитая отправлять торговые караваны. Тогда, кстати, они добрались и до Руси. Киданей у нас прозвали "китаями" - а их страну, соответственно, Китаем. Поднебесной, которая по-правильному, если что, зовётся Чжунго, в принципе не везёт на корректность наименования за рубежом. Но у нас её хотя-бы в честь народа прозвали, пусть и не того. А не потребительски, по вывозимому товару, "Силикой" (шёлк) или "Чайной" (фарфор).

Так или иначе, империя Ляо была сильна и всячески развита. Но в определённый момент она расслабилась и пропустила удар оттуда, откуда его, вообще говоря, как раз стоило ожидать.

В 1113-м году под руководством вождя Агуды в очередной раз восстали чжурчжэни. И выяснилась пренеприятнейшая штука. Войска киданей превосходили восставших общим числом, но с согласованностью действий у них было туго. Чжурчженьская же партизанщина, состоявшая исключительно из конницы, была едина и сверх-мобильна. В силу этого войско Агуды успешно било киданей по частям.

Кроме того, сказалось то, что император киданей спорол глупость, разрешив тыловым частям вооружаться, кто во что горазд. И получил в результате непомерное количество лёгкой бездоспешной кавалерии. А у чжурчженей армия была более сбалансированная, и имелся небольшой, но очень сердитый железный кулак из конных латников - которые от природы при прочих равных всегда и везде размазывали лёгкую кавалерию по грунту даже при многократном численном превосходстве последней. Если догоняли, конечно - но здесь этой проблемы не стояло, ведь кидани были в роли обороняющихся.

Ещё, конечно, на стороне восставших в конфликт вмешалась империя Сун. Но даже от уже терпящей поражение Ляо она оперативно получила по зубам, после чего поддерживала чжурчженей уже только морально.

На волне успехов аппетиты Агуды возросли, и он объявил о создании собственной Золотой империи, по-китайски - Цзинь. Такой выбор названия он обосновал игрой слов на китайском языке:

"Железо (ляо) ржавеет, но золото (цзинь) сохраняет блеск."

Но в Сун этого афоризма не оценили - меньше всего им нужно было менять одну варварскую империю на другую, и потому вскоре после уничтожения Железной империи ввязались в конфликт с победившей Золотой.

И как думаете, что сделала ударная конница чжурчженей с преимущественно пехотной китайской армией?

Серия войн окончилась для Сун существенными территориальными потерями - собственно, практически всей колыбели китайской цивилизации в долине Хуанхэ. Потери были бы и побольше, но у китайцев взыграл патриотизм и они начали давать сдачи. Пришлось заключать мир.

Однако, оставалась в этом некоторая недосказанность. Правители Сун практически сразу задумались о реванше - тем более, что на её территории остались самые плодородные и заселенные земли, самое то для новой мобилизации. Или, если взглянуть на вопрос со стороны чжурчженей, самый тот лакомый кусочек для завоевания. Потому периодические конфликты Сун и Цзинь стали в дальнейшем в порядке вещей. Без особого, при этом, перевеса ни в какую сторону. Примерно как за полвека до этого на другом конце континента у Византии с Ираном. Так и напрашивался кто-то третий, как у ромеев с персами были арабы, не так ли?

Чжурчжени, надо отдать им должное, опасность проспать такого вот третьего прекрасно осознавали. Понимали и откуда он может нагрянуть. Потому любой хан из северных степей, порывавшийся объединять племена под своим началом, либо излавливался и казнился с показательной жестокостью, либо, если добраться до него не получалось, втихую травился.

Сбой эта схема дала один единственный раз. И на ком - на сущем мальчишке, чей дед был в рамках этой "программы" казнён, отец - отравлен, а самого его, лишившегося всего, вытеснили пропадать на бросовые земли. Кто ж знал, что так получится...

Этот мальчишка был нируном из рода Кият-Борджигин, и звали его Темуджином. Но это уже другая история. Так, которая в цикл "До монголов" по определению не укладывается.

Понравилось?
Тогда ставьте палец вверх и подписывайтесь на мой канал!
Вам - нетрудно, а мне приятно 🎵