Шизофрения. Загадочная болезнь. «Научный скандал», как сказал Блейлер. Мы уже рассмотрели семейную модель шизофрении Боуэна (если пропустили, можете найти ее тут) и сегодня мы продолжим этот семейный контекст на примере концепции двойной связи известного культуролога Грегори Бейтсона.
Название этой концепции, на русский язык может переводиться по-разному: «двойная связь», «двойной зажим», «двойное послание», по-английски она звучит «double bind». О ней стоит сказать, потому что она приобрела в свое время бешенную популярность, да и сегодня этот термин «двойное послание» можно услышать, когда говорят о факторах, влияющих на развитие шизофрении.
Итак, Бейтсон, совместно с группой исследователей клиники Пало-Альто, провел свое исследование. Было это в 1950-1970 годах. К чему он пришел? К тому, что симптомы шизофрении можно рассматривать как производные патологических способов семейной коммуникации. Т.е. определенная манера, стиль семейного общения, может быть существенным толчком к развитию у ребенка шизофрении.
Двойная связь – способ общения между родственниками, чаще всего его использует мать. Два главных признака такого общения очень хорошо отражают название:
Первый. Расхождение между вербальным содержанием послания и его эмоциональным подтекстом. На словах одно, а в действиях – противоположное. И мы можем сказать: «да почти все так делают и ничего страшного не случается». Так-то да, но тут еще один важный признак включиться:
Второй. Существует видимый или скрытый запрет на то, чтобы такое противоречие сделать предметом обсуждения (в терминах – запрет на метакоммуникацию). Это значит, что ребенок, который зависит от своих родителей, встречая двойное послание, никак не может его обсудить или оспорить, да хотя бы просто спросить – и то не может.
Естественно, всегда двойное послание включает оба этих признака, естественно, тот кто выдает это послание, должен быть значим для того, кто его получает, т.е. получает его зависимый человек. Чаще это ребенок или подросток. Он находится в этом двойном зажиме и у него нет никакого выхода.
Рассмотрим пример. Мать постоянно упрекает ребенка за то, что он ведет себя с ней холодно и отстраненно, что он не ценит ее усилия, ее заботу и любовь. Но стоит ребенку попытаться к ней эмоционально или физически приблизиться, она тут же отвергает все его попытки и опять критикует. Ребенок находится в ситуации тупиковой. Что бы он не сделал, как бы он себя не повел со своим очень значимым взрослым, он получает упреки, критику и осуждения. И конструктивный способ выхода из конфликтной ситуации – т.е. открытое обсуждение произошедшего – также находится под запретом. А нарушение запретов – для ребенка опять же опасно. Конечно, при хроническом повторении подобных ситуаций, можно сойти с ума.
Еще один пример из практики о девушке с суицидальной попыткой. Девушка была талантливой, а мать ее, грезящая славой, всячески подталкивала к достижениям. Внушала, что она должна обязательно добиться успеха. Но когда девушка делала реальные успехи, у матери просыпались конкурентные чувства, и она становилась дико недовольной, раздраженной, всячески это демонстрировала. Девушка находилась в ситуации двойного зажима, она получала два противоположных послания, которые даже не подлежали обсуждению – «добейся в жизни успеха, того, что не удалось мне» и «не смей превосходить меня», что приводило к постоянному конфликту и хроническому состоянию эмоциональной напряженности.
Запрет на метакоммуникацию – это запрет говорить о том, что ты думаешь и чувствуешь. И действительно очень сложно жить так, особенно когда такие запреты действуют с самого детства. Находится в безвыходной ситуации, не понимать, что от тебя хотят, жить в противоречии – для ребенка это наказание, которое может привести к плачевным последствиям. Стоит отметить, что Бейтсон подчеркивал бессознательный характер подобных коммуникаций. Он не обвинял семьи, в которых родственники общались так, он говорил, что им нужна профессиональная помощь.
Конечно, эта концепция, как и предыдущая, пытается объяснить очень сложное явление, только одним психологическим фактором, чего быть не может, но сам этот фактор исключать нельзя. Очень важно, что подобные, вроде как «однобокие» модели, приводили к продуктивным последствиям. Ученые замечали то, чего не видели раньше (в данном случае – семейный контекст) и начинали искать там, проводить исследования, собирать данные. И это все по чуть-чуть собиралось, как пазл, в одну целостную картинку.
А мы пока узнали о влиянии симбиотических отношений с матерью, о гипотезе двойного послания, но на этом семейный контекст не заканчивается. Есть еще любопытные гипотезы, мысли и исследования, но об этом в другой раз.