(история о возвращении Домой)
Если бы Емельянова попросили составить своего рода хит-парад локальных представителей растительного мира и прочей флоры и фауны, то, конечно, как и у большинства остальных рядовых сограждан, на первом месте оказалась бы берёза. Разумеется, начиная с классического и школьной скамьи «Белая берёза под моим окном...», затем через вышибающую слезу народную песню «Белая берёза, я тебя люблю...», ну и далее со всеми остановочными пунктами, и вообще, как известно, тосковать и разводить тугу-печаль на уровне «Хоть похоже на Родину, только всё же не Родина...» положено именно по березкам, а не по чему-либо еще.
На втором месте импровизированного рейтинга расположился бы «Клён кудрявый, лист резной», он же «Клён ты мой кудрявый», он же «Старый клён стучит в окно», и опять же – список можно продолжать и продолжать. Таким образом, «Золотая» и «Серебряная» позиции хит-парада абсолютно непоколебимы.
А вот на третье место Емельянов без малейших раздумий поместил бы тополь. Причем в его «пирамидальной» версии, так же в просторечии известный как «свечка». И причиной тому не только лишь «Уж не будут листвой кудрявой надо мною шуметь тополя...», но и целая цепочка событий глубоко личного свойства. Слушайте.
После первого класса родители Емельянова единогласно постановили определить его в пионерский лагерь. Причем сделать это в особо изощренной форме, то есть, без «раскачки», «разминки» и прочих «предварительных ласк», которые могли бы позволить юному отдыхающему «втянуться» в процесс и обрести какой-никакой «опыт» – а сразу на южный морской берег, куда только на поезде добираться было почти что двое суток. И откуда, как из Бутырки – уже не убежишь...
Нет, все-таки нельзя сказать, что предки собирались бросить Емельянова в бой совсем уж неподготовленным. Еще с начала мая он стал привыкать жить по лагерному распорядку дня, даже в выходные просыпаясь в одно и то же время, аккуратно застилая кровать покрывалом и не разбрасывая свои вещи по комнате, а аккуратно складывая их на стульчик. Он даже под чутким руководством родителя обучился стирке собственных носков и тщательному их затем полосканию, выжиманию и развешиванию на веревочке. Но главная подготовка все-таки заключалась в верном моральном настрое. И потому мама с папой каждый вечер нараспев твердили Емельянову, как здорово ему будет в лагере, как он найдет много новых друзей, и как они будут купаться в море, загорать на солнышке и играть в различные спортивные игры.
И всё равно. Стоило Емельянову только представить себе, как вот они приезжают на вокзал, вот он, волоча за собой неподъемный чемодан с заботливо наклеенной фамилией на борту, заходит в вагон, за ним со стальным лязгом захлопывается дверь, и он остается один на один, совсем один... в общем, стоило лишь вообразить это, а воображалось оно обычно по нескольку раз за день, как Емельянова бросало то ли в холод, то ли в жар, а скорее всего – и туда, и туда сразу, вплоть до устремления давления к абсолютному нулю и остановки пульса.
За несколько дней до отъезда Емельянов был посажен на жесткий «карантин» в целях профилактики и предупреждения. Ни мороженого, ни холодного пива после футбола, да даже и теплого, и вообще – никакого футбола и прочих случайных связей с источниками простудных заболеваний, для чего даже из дому он выпускался только в самом крайнем случае.
И все-таки в лагерь Емельянов... не поехал. Видимо, его ментальные упражнения и духовные практики так или иначе дали свои плоды. Чистая психосоматика, или как оно там называется, но не суть. «Тридцать девять» на градуснике, причем не абы когда, а аккурат в самый день медицинского осмотра, на котором выдавался финальный «допуск». Тридцать девять, даже «с хвостиком», ну о чем еще было говорить с людьми в белых халатах, причем без малейших дополнительных симптомов. Характерно, что температура совершенно чудесным образом и почти мгновенно опустилась до регулярных значений ровно в тот самый момент, когда по расчетам Емельянова состав со счастливыми отъезжающими должен был тронуться, и он тронулся, и, стало быть, никакой даже чисто теоретической возможности усадить его в этот поезд уже не осталось...
Показательно, что в полной мере избежать своей счастливой участи Емельянову не удалось. Спустя несколько дней в лагерь он был все-таки выслан. Правда, теперь уже не в южный и морской, а в обычный, пригородный, в самой что ни на есть «средней полосе», но и то, как говорится, хлеб, все-таки «родительский день», и расстояния в десятках километров, а не тысячах. Столь же показательно, что и предсказания родителей в какой-то мере оправдались. Емельянов в самом деле нашел себе много новых друзей, и играл с ними в спортивные игры. А еще – все-таки применил на практике полученные навыки в части уборки постельных принадлежностей и стирки носков в холодной воде, в общем, набрался пресловутого «опыта», напитался столь же пресловутым «духом» и вообще в хорошем смысле слова «оборзел».
И потому – в середине июля родители предоставили ему пресловутый «второй шанс»!
Дальнейшее развитие событий показало правильность избранного Емельяновым психосоматического вектора развития. В реальности всё оказалось именно так, как он многократно и представлял себе. Они долго шли вдоль платформы, наконец, находили прописанный в путевке вагон, Емельянов получал чемодан из рук отца, со звоном наступал на откидную ступеньку тамбура... вот только сердце его не остановилось. Да, замедлилось, и довольно существенно – но все-таки не прекратило свою работу, сказались накопленные опыт и «борзость».
Тяжелее всего давались долгие переходы к приему пищи. Вагон-ресторан, хоть их и было к детскому эшелону прицеплено целых три, но все равно добираться было довольно далеко. И каждый, каждый без исключения юный пионер, специально лежащий на верхней полке ногами к окну, считал своим долгом хлопнуть по башке проходящих, и по пути туда, и по пути обратно. И произнести несколько ободряющих слов. Емельянову еще повезло, что он был самым младшим, и, следовательно, самым низким, провожающим приходилось нагибаться и тянуться, но и до емельяновского белобрысого «ёжика» несколько раз долетело вполне увесисто.
А потом настал вечер, пора было укладываться спать, и Емельянова, как по-прежнему самого маленького, определили на нижнюю полку. Но потом юноша с верхней полки, и так в течение дня показавший свой непоседливый, неугомонный характер, принялся крутиться и извиваться во сне, а Емельянов, хоть и не мог уснуть, но лежал тихо, не шелохнувшись, и тогда вожатый их отряда принял решение провести перестановку. А то правда, грохнется сверху, а потом отвечай, а этот великовозрастный товарищ и так уже пару раз летал по вагону, и только каким-то чудом не произвел через это повреждений своему буйному организму. Емельянов послушно забрался наверх и вскоре все-таки уснул. А наутро...
А наутро – он раскрыл свои глаза и не поверил им! Нет, нет, но неужто Небеса услышали его молитвы, потому что поверить было решительно невозможно! Пусть за окном мелькал совершенно непривычный пейзаж, и какие-то странные деревья, высоченные и стройные, будто какие-то свечки, или как диковинные елочные игрушки, но неважно, потому что поезд в это время... ехал в обратную сторону! Да точно, ошибки быть не может, потому что сначала ехали слева направо, а теперь наоборот, справа налево! Как, что, почему – неважно, главное – домой!
Но ликование Емельянова не было долгим.
– Пацан, ты первый раз что ль? – лишь усмехнулся вертлявый юноша с нижней полки, бывший «с верхней», – Ночью когда тепловоз меняли, всегда в другую сторону едем же! Эх ты, домой, что ли, уже собрался?!
Вмиг все оборвалось внутри Емельянова, и вновь только накопленные опыт и «борзость» спасли от непоправимого. А к опыту добавилось еще и знание того факта, что в Столице Плодородной Земли состав и в самом деле меняет направление, но при этом продолжает свое поступательное движение к морю и солнцу. А счастье было так близко, эх!
Любознательный Емельянов спросил потом у вожатой (нет, а что ему еще оставалось делать?), что это за странные деревья вдоль дороги и как они называются. А она улыбнулась, ласково погладила его по изрядно отбитой во время переходов к приему пищи стриженой голове, и ответила:
– Красивые, правда? Мне они тоже очень нравятся! Это тополя, но только не обычные, как у нас в городе, а южные. И называются – «пирамидальные». Ну или «свечки», если по-простому. Они любят тепло, поэтому и растут только на юге, хотя у нас тоже встречаются, но редко, и не вырастают такими большими.
Что еще удивительнее, но и со второй попытки в южный лагерь Емельянов не попал! Потому что, как потом выяснилось, с ними в поезде ехали и понос, и золотуха, инфекция и рвота, и еще несколько столь же дурных болезней, а может, они поджидали их уже на месте. И в результате, прибыв в пункт назначения, они сутки еще простояли на вокзале, а потом еще полсуток, а потом – так и не разгрузившись, тронулись обратно! И вновь среди ночи меняли тепловоз в Центре Земли Плодородия, и опять наутро ехали будто бы задом наперед, но теперь уж опыт сказался, и Емельянов точно знал, что домой, домой! Но это, в общем, уже другая история.
А потом Емельянов вырос, и стерлось из памяти, казалось, навсегда, но только лишь – «казалось»...
А потом он вырос еще и в какой-то момент вышел на вторичный рынок недвижимости, дабы подыскать себе какое-то подходящее отдельное жилье, и желательно – в границах привычной и милой его сердцу северной рабочей окраины.
Задача эта не оказалась легкой. Денег у Емельянова было мало, собственно, их у него и сейчас немного, но это тоже совершенно иная линия повествования. Жилая же недвижимость в тот период дорожала в прямом смысле слова чуть ли не ежемесячно, а то и еженедельно, так что поиски затянулись, более того, грозились после очередного «скачка цен» и вовсе завершиться безрезультатно и полностью. Работница службы поиска по имени Ирина нервничала, ибо все отчетливее осознавала, что вместо законного агентского вознаграждения «от сделки» претендовать она сможет лишь на скромную оплату за «подбор вариантов», а подобный сюжет отнюдь не разукрашивал ее картину мира.
Особенно запомнился Емельянову просмотр «на месте» одного из предложений. В ту пору система «ипотечного кредитования» пребывала в зачаточном состоянии, зато популярностью пользовалось явление под названием «продажа за выездом». Суть процесса заключалась в том, что покупатель приобретал квартиру с населяющими ее живыми людьми. А те, на полученные наличные денежные средства, обязались покинуть ее в некоторый срок, потребный для того, чтобы самим подыскать себе пути для отступления.
Именно в подобное жилище и прибыл Емельянов. Несмотря на полдень весеннего дня и отличное время для прогулки, самые юные квартиранты находились в душном и пыльном помещении. Более того, числом их было трое, и все сидели почему-то под одеялом и оттуда совершенно дико таращились на Емельянова испуганными глазенками. Видимо, представляли, что вот пришел злой дядя и с минуты на минуты выгонит их на улицу в чем есть, и заставит христарадничать. Сердце Емельянова дрогнуло, и он немедля оставил бедных крошек в покое. Тем более, что даже за подобный расклад их чадолюбивые родители вознамеривались стрясти сумму, совершенно неадекватную.
Но вот в один прекрасный апрельский день...
Позвонила работница рынка недвижимости по имени Ирина и сказала дословно следующее:
– Емельянов, привет. Короче, я нашла тебе еще один вариант. Ну тоже, не особо так, но сам понимаешь. И имей в виду, этот – точно уже последний. Или другую дурочку себе ищи.
– Окей, – ответил Емельянов.
В назначенный час жуликоватого вида представитель продающей стороны уже поджидал их на детской площадке.
– Тут такое дело, сразу предупреждаю. Дом как бы сравнительно новый. Подъезд не в лучшем состоянии, тут из местных расселяли, когда пятиэтажки сносили, но терпимо. Но сама квартира без хозяев, вообще никто прописан не был. И это плюс.
Емельянов с Ириной согласно кивнули.
– Но и не жил никто никогда. Так что внутренность не ахти выглядит, – продолжил товарищ свое вступительное слово, – Но в принципе нормально.
Емельянов кивнул повторно. После просмотра варианта «за выездом» он уже был готов ко многому.
Они вошли в подъезд, стальная дверь, лишенная доводчика, гулко захлопнулась у них за спиной. И как вдруг показалось Емельянову – с точно таким же звуком, как закрылась тогда дверь в вагоне поезда, когда в самый первый раз он уезжал на южный отдых, его одного, как самого маленького, оставили в тамбуре попрощаться с мамой-папой, остальные уже сидели по местам и прижимались носами к оконным стеклам. «Просто послышалось. Все звуки одинаковые» – так объяснил себе этот фактик Емельянов и тотчас позабыл о нем.
Долго ждали лифта, наконец, поднялись на требуемый этаж и отперли единственный замок на хлипкой, казенной двери, даже таблички с номером квартиры не имелось.
Открывшееся взору помещение и впрямь производило сильное впечатление. Под определение «жилая недвижимость» оно не подпадало никоим образом, максимум – тянуло на «квадратные метры». Аккуратно переступая по толстому слою пыли на полу и оставляя на нем следы как на лунной поверхности, делегация прошлась по обеим комнатам, заваленным каким-то хламом. Затем проследовали на кухню. Работница рынка по имени Ирина со вздохом посмотрела на часы.
Кухня выглядела совсем горестно. Если в комнатах оконные рамы еще кое-как держались, то тут они рассохлись до такой степени, что, казалось, в щели можно руку просунуть. Но тут внезапно в один из промежутков ярко брызнуло апрельское солнце, практически прямой наводкой ударило! Сделалось немного веселее.
– Да, все три окна выходят на солнечную сторону, – поспешно сообщил представитель принимающей стороны. Собственно, больше доложить по сути дела ему было абсолютно нечего.
Емельянов подошел к окну и выглянул на солнечную сторону. И тут... и тут... и вдруг...
Три «длинных» тополя, три «свечки» словно притаились у подъезда дома напротив! Что, как, откуда взялись... конечно, не такие длинные, скорее даже низенькие и худенькие, прямо малорослики, но тут ведь и не Земля Плодородия, а регулярная Средняя полоса с суглинистой почвой, но сомнений не было: это именно они!
И тотчас Емельянов вспомнил все. И как проснулся тогда на верхней полке, и вдруг подумал, что едет домой, и какая разница почему, и мелькали тополя за окном, и неважно, что все оказалось не так, все равно колеса стучали «до-мой – до-мой», и понял, почему именно с таким звуком, а не иначе, сегодня хлопнула железная дверь за спиной, и стало как-то невероятно, немыслимо хорошо на душе, а ведь кто-то смотрит на них каждый день и даже не догадывается... «Домой, домой!»
– Окей, я еще подумаю, но, скорее всего, беру. Сколько там в итоге? – и в знак серьезности своих намерений Емельянов хлопнул себя по заднему карману джинсов.
– Емельянов, у тебя с собой деньги, что ли? – изумилась работница по имени Ирина.
– А ты думала, у меня их нет, я так просто с тобой по городу катаюсь, из личной симпатии? – со всей язвительностью ответил Емельянов.
– Через банковскую ячейку, чучело. Договор сначала надо заключать. Ты бы хоть поторговался для приличия, может, скинут хоть немножко, за такой-то бардак!
– А зачем? – ответил Емельянов.
Он еще раз подошел к окну и посмотрел на тополя. И сердце его продолжало восторженно стучать: «Домой! Домой!»
