Писатель Захар Прилепин выступил в Екатеринбурге. Автор романов «Обитель» и «Санькя» встретился с уральцами в Городском библиотечном информационном центре и побеседовал о соцсетях, отношениях со своими персонажами, екатеринбургских талантах и многом другом. Приводим самые интересные рассуждения автора.
О своих и чужих книгах
Я написал первую книжку «Патологии» и, как и большинство начинающих литераторов, был искренне убежден, что в издательском бизнесе все попилено, публикуют только своих и никаких провинциалов туда не берут. А я был провинциалом – парень, только-только уволившийся из ОМОНа, никому не известный журналист. Я год ждал, что книгу опубликуют, – и этот год я запомнил. Тогда я понял, что начинающий писатель – существо бесправное, и решил: будут платить – буду писать, не будут платить – не буду писать. И вот издательство «Андреевский флаг» издало книгу, и вся эта история зашевелилась, вдруг начала катиться как будто с горки.
Я попал в шорт-лист «Нацбеста», журналы начали запрашивать новый текст. Теперь, с одной стороны, я знаю, что если человек напишет новый «Тихий Дон», то его рано или поздно заметят и опубликуют. С другой, я знаю много писателей высокого уровня, которые не получают должного внимания. Я стараюсь не перечитывать свои книжки. Из них быстро вырастаешь. Последние две еще имеют ко мне отношение – это «Обитель» и «Взвод». Их я иногда пролистываю. Никаких взаимоотношений с моими персонажами у меня нет. Когда берешь свои старые книги, ощущение, что видишь себя подростком, юным, щетина еще редкая. Смущает сама фактура прозы: сейчас я написал бы все то же самое совершенно иначе. Не было бы того щенячьего восторга от жизни, уверенности, что все в моих силах, что все будет вечно – счастье, радость. Поэтому лучше не встречаться со своими героями, своими текстами и самим собой из прошлого.
Я сейчас пишу биографию Есенина, и у меня книг 150 лежит в раскрытом виде на полу, на столе, по всей квартире. Параллельно я прочитал новый роман Водолазкина, сейчас читаю книгу Джонатана Франзена. Могу книг по 15-20 читать одновременно. Дочке своей читаю «Пеппи Длинныйчулок» и «Маленький принц», потому что она тоже любит, чтобы разные книжки читались одновременно.
О советской литературе
Статус писателя и поэта в Советском Союзе был велик: колоссальные деньги за журнальные публикации, газетные публикации, издание книжек. Сами по себе красные корочки Союза писателей давали необычайный статус.
Евтушенко, молодой поэт из Советского Союза, путешествовал по миру, встречался с Фиделем Кастро. Когда танки шли по Праге, он звонил Брежневу. Представьте, чтобы сейчас какой-нибудь молодой поэт из Екатеринбурга такое делал – это немыслимо. Никогда в истории человечества поэт и писатель не обладал таким статусом, как в Советском Союзе. С другой стороны, едва начинался военный конфликт, их гнали на фронт. А потом – на стройки, на фабрики, чтобы изучать быт людей. Они узнавали жизнь народа и вырастали за счет этого.
Когда советская власть начала схлопываться, литераторы, артисты и другие бросились затаптывать Советский Союз. И стремительно вся эта масса писателей перешла в разряд маргиналов. Советская литературная цивилизация убила сама себя.
А что сегодня характеризует нашу литературу? Мучения менеджера среднего звена, который страдает в московском кабаке с рублевской женой.
О соцсетях и конце цивилизации
Колоссальное присутствие в нашей жизни социальных сетей, в которые перешло… Хотел бы сказать, осознание действительности, но оно-то как раз в «Инстаграм» не перешло, там скорее нежелание осознавать действительность, желание залипнуть и листать картинки до состояния некоего внутреннего озверения. Нам в очередной раз рапортуют, что это конец культуры, конец литературы, конец цивилизации, что мы целиком одичали. Конечно же, элемент одичания есть, он присутствует, но далеко все не так плохо.
Как бы мы ни относились к советской власти, к советскому проекту, но совершенно очевидно, что для человека массового, человека общественного тогда знаками обмена информации служили песни Высоцкого, фильмы и книги Шукшина, роли Смоктуновского. Это была знаковая система, в которой находился советский человек образца моего детства. У него не было возможности одичать. А потом произошло то, что показано в фильме «Человек с бульвара Капуцинов»: в городок привозят кинематограф, и жители сначала превращаются в цивилизованных, приятных людей, а затем, насмотревшись дурных фильмов, становятся стадом скотов – озверевших, пьяных, тупых и распутных. Этот фильм – калька того, что позже произошло с постсоветским обществом. Перестройка начиналась с того, что люди стали требовать – подумайте только – расширения подписки на «Новый мир». Подписка была миллион, а люди хотели, чтобы было полтора. Поэзия в то время продавалась в аномальных количествах, был огромный вал «черной литературы», и казалось, что появятся свободные, открытие, информативные СМИ, которые расскажут нам про все тайны. И вот все это начинается, а буквально через два-три года заканчивается со «СПИД-инфо», порнографическими журналами, Кашпировским по ТВ и полным озверением масс, которые оловянными глазами смотрят смеховые шоу с чудовищными шутками и хохочут всей страной, невзирая на происходящее вокруг. Я немножко упрощаю процессы, но моим подростковым 14-летним зрением все так и воспринималось: мы искали человека, взыскующего смысла, а он одичал и убежал в лес.
Сейчас вся страна – страна Пушкина, страна Достоевского – обсуждает, как Витроган подрался с Богомоловым из-за Собчак. Я открываю «Инстаграм», а там девушка в купальнике стоит с тарелкой пасты и собирает пятьсот тысяч лайков. Миллионы людей, которые могут работать, строить дороги, летать в космос, смотрят на эту девушку. Это и есть цивилизация, это квинтэссенция того, что сейчас происходит. Давайте на все это набросимся, скажем, что это чудовищно. Наверное, это чудовищно. Но, мне кажется, что-то есть внутри нас, что не позволяет нам говорить о конце света. Когда появилось радио, говорили, что никто больше не будет читать книг. Когда появилось телевидение, говорили то же самое. Сейчас радио слушает небольшой сегмент, телевизоры исчезают из квартир. То же самое произойдет с соцсетями: они расширятся до бесконечности, а потом будут сегментироваться. Сейчас уже происходят процессы, когда люди убегают из соцсетей, в тишину. Когда у этой девушки с пастой появится ребенок, она захочет воспитывать его на чем-то, кроме «Инстаграма». Пройдя все эти стадии, человек приходит к неизъяснимо простой истине: есть вещи важнее этого. И на очередном кругу мы неизбежно будем дрейфовать в сторону смыслов.
Самые важные вещи происходят в пространстве осмысления, в пространстве проговаривания и записывания, в литературе и философии. Эти вещи, требующие глубокого осмысления, книги никуда не денутся. Все мы состоим из книг: наша религия – это книга, формы нашей жизни, будь то социализм или капитализм – это ряд книг, наше представление об истории – это книга, наш язык – это книга.
О крахе идеалов
Я сейчас нахожусь на пепелище собственного идеализма, потому что у меня не получилось построить ту государственность, которую хотел создать на одной соседней земле. Погибло большинство моих товарищей. Я представлял себе все по-другому. Это путь жесточайших разочарований, я ничего хорошего уже не думаю обо всем происходящем. С другой стороны, моя жена однажды сказала фразу, которая для меня очень важна: «Все, что мешает пути нашего духовного развития – это и есть путь нашего духовного развития». А потом Леонид Юзефович сказал другое, но о том же: «То что в жизни нас больше всего мучает, то и становится основой нашей личности». Опыт ошибок и разочарований в итоге обязательно пригождается. Но я точно не хотел получить этот опыт. Я хотел бы, чтобы мир походил на то, как я себе его представляю. Но такого удовольствия нам никогда не предоставят.
О культурной политике
Есть такой вариант: четкая, жесткая государственная стратегия, ставка на идеологическую популяризацию самых важных скреп. Мы завинчиваем телевидение с Малаховым и «Инстаграм» с купальниками и макаронами, выводим на передний план доярок, инженеров, рабочих, военных и многодетных матерей. Все это происходит под неустанный вопль: «Вы убили нашу культуру, вы убили нашу свободу». Более того: Россия – страна суровая, и когда это все это начнет происходить, то мне же если не первому, то второму точно отвинтят голову. Я много всего себе позволяю: матом в книжках ругаюсь, сцены неприличные там есть, спектакль по моей прозе ставил Кирилл Серебренников, а фильм – Алексей Учитель, который «Матильду» снял. Мы должны понимать, что культура – это сложная вещь, и обращаться надо с нею соответственно. Если прозвучало нецензурное слово, это еще ничего не значит, если показали голую грудь, то это ничего не значит. В мире есть не только священное писание: Пазолини и Генри Миллер – тоже культура.
О екатеринбургских талантах
В вашем городе просто потрясающая концентрация людей, которые имеют прямое отношение к моему воспитанию. Все детство я слушал барда Александра Дольского – он был культовым в нашей семье, количество прослушиваний его превышало и Галича, и Окуджаву, и Высоцкого, и кого угодно.
Борис Рыжий – любимейший мой поэт, я его просто обожаю. Утром я открываю глаза, и первое, что вижу – напротив моей кровати висят портреты Сергея Есенина и Бориса Рыжего. Еще один ваш земляк, которого я в юности очень много слушал, – Владимир Шахрин, он был у меня в программе «Соль», я его спросил: «А вот, как вы в Екатеринбурге относитесь к Рыжему?». Тот ответил: «Да, был такой поэт у нас местный». А я не понимаю, как это – местный, для меня он просто ангел небесный.
Еще Илья Кормильцев, Анатолий Солоницын, Алексей Иванов. Конечно же, Бажов. Мы дружим с Вадимом Самойловым, он неоднократно гостил в моем доме в Донецке.
Я сам живу в Нижнем Новгороде, это город-бренд, но такого богатства у нас нет. Вы необычайно богаты, и конкурентов у вас нет.