О главном герое
Исаак Мостов – уроженец города Риги. В 1972 году переехал с семьей в Израиль. В 1974 году призван в Армию обороны Израиля – ЦАХАЛ. Окончил Лётную школу ВВС Израиля в 1976 году лётчиком боевых реактивных самолётов в звании младшего лейтенанта. Служил в штурмовых, бомбардировочных и истребительных эскадрильях, а также как инструктор пилотажа в Лётной школе ВВС. После 25 лет службы вышел в отставку в 1999 году в звании подполковника.
Получил в 1984 году звание Бакалавра наук по математике в Еврейском университете (город Иерусалим) и в 1990 году – звание Магистра наук по математике и программированию от Высшей школы ВМФ США (году Монтерей, штат Калифорния).
Последние 15 лет работал в Хай-Тек компаниях, в том числе Comverse, Amdocs, AlgoSec, в настоящее время работает Исполнительным директором Российской компании «Рамакс Интернешнл». Автор ряда книг по истории ВВС Израиля.
В настоящее время живет в Москве.
– Исаак, добрый день! Спасибо, что нашли время пообщаться. Во-первых, скажите, пожалуйста, те ваши книги, которые опубликованы на данный момент в интернете – это все, что есть?
– Практически да, я слил почти все, что хотел написать, туда.
– Вы планируете дальше что-то публиковать, например, продолжение ваших переводов?
– К сожалению, сейчас у меня времени нет этим заниматься.
– Да это вообще очень узкая, нишевая тема. К сожалению.
– Да я не спорю. С одной стороны, они непопулярны, с другой стороны, они бесценны как опыт для многих других, в том числе и для действующих ВВС. Не знаю, кто-то из них читает все это или нет. Но (в них) много можно почерпнуть (много) того, что надо делать и того, что не надо делать.
– Например?
– То, чему мы научились 30-40 лет назад, – многие авиации мира даже не подозревают, как это надо делать. На разных уровнях: на уровне обучения пилотов, на уровне (того), как содержать их, как поддерживать их уровень профессиональный, ведь большинство моего летного времени прошло, когда я занимался еще чем-то, а не только летал.
– Будучи резервистом?
– Ну, не только. Даже когда я работал по профессии, как компьютерщик ВВС, я же четыре дня работал, а на пятый летал, то есть раз в неделю я был в эскадрильи. У меня была основная работа, и у меня было вот это. И поддержать, летая один раз в неделю, достаточный уровень чтобы воевать – это непросто. Это вот, мой пример.
– Понятно. Скажите, вы были первым русским репатриантом в летном составе?
– Да.
– Если не секрет – как вообще ваша семья, ваши близкие отнеслись к тому, что вы получили «крылышки» боевого летчика?
– Скажем так, это было невероятно для них. Но фишка-то в чем – это не то, как будто я ушел рано утром, а вечером сказал…
– Там было два года (учебы)?
– Там было два года. И семья свыклась с идеей и сопровождала меня в этом, но я помню, как это начиналось – никто не верил. Никто просто не мог себе представить. А другие – те, кто не сопровождали (меня), а просто вдруг узнали, что произошло, – они оставались с открытым ртом и остекленелыми глазами. Для них это был абсолютно невероятный случай.
– Вы знаете, сколько русских репатриантов в дальнейшем прошло по этому же пути?
– В семидесятых–восьмидесятых было трое: я и еще двое, причем оба – тоже из Прибалтики, как бы это ни было смешно. Но они приехали уже в более молодом возрасте, поэтому прошли в Израиле последние три-четыре года учебы в школе. После девяностых – это уже было по-другому. Сейчас есть много русскоговорящих пилотов. Не сотни, конечно, но есть русскоговорящие летчики на разных должностях, в том числе и майорские, и подполковничьи, и выше. Но это уже другое поколение, те, которые приехали в девяностых, детьми, и призвались в армию в двухтысячных.
– В общем, дети тех олим (новых репатриантов).
– Они тоже приехали олим, но мой случай был уникальным потому, что я приехал в 16 с копейками. И вот за эти два года, которые я там доучивался в школе, мне повезло страшно – потому что, с одной стороны, я сумел достичь того уровня иврита, которого мне было достаточно, чтобы пройти, а с другой стороны – что они открыли вообще эту возможность, потому что вместе со мной в летную школу попало много разных людей, которых раньше бы не призвали.
После (войны) 1973 года был недостаток пилотов, и начали не то чтобы скрести по сусекам – но проверять разные критерии, по которым раньше вообще даже не думали, что такие люди могут появиться в летной школе.
Конечно же, все олимы, к примеру из Аргентины, которых было много – они не прошли. Потом в летной школе появились (то есть прошли отбор, достаточный для попадания на курс летчиков) репатрианты из Америки, один – из Аргентины, но это – единицы. В основном, долгое время для того, чтобы быть израильским летчиком, нужно быть израильтянином. А быть израильтянином – это не только, как я бы приехал сейчас и получил паспорт – все, могу кричать на площади, и тут же побежал в летную школу.
Такое не проходит, очень много проблем, которые мне как-то интуитивно удалось преодолеть для того, чтобы стать одним из всех. Один только случай с тем, что я не читал газеты, а мне там (в рамках входных экзаменов) нужно было говорить о чем-то… надо же такой наглости — сказать «так, ребята, я газет не читаю – а ну-ка начинайте разговаривать, а я вам здесь помодерирую».
– На чем вы летали за время службы? Какой самолет был вашим любимым?
– Я летал на «Скайхоках», на «Фантомах», на «Кфирах». Обучал на «Фугах», «Пайперах» (имеется в виду Piper Cub, самолет первоначального обучения), и «Скайхоках». До F-15 и F-16, слава Богу, я не дошел.
«Пайпер Супер Каб» летной школы
– Почему?
– Меня практически убил «Фантом» с его постоянными 7G. У меня получился сдвиг позвонков, и из-за этого пережат нерв, поэтому я последние мои годы в боевой авиации в 90-х годах летал с полупарализованной рукой, потому что не хотел сознаваться врачам. Молодой был, глупый…
А когда они меня уже поймали, потому что сделали мне снимок позвонков – они меня вообще отрубили от всего, сказали «забудь про полеты». Их самая большая забота было то, что от любого удара, прыжка, катапульты и чего-то такого у меня пережмется или передавится нерв, и я просто … конец руке… Пришлось воевать с ними, чтобы разрешили летать хотя бы инструктором на «Пайперах». Причем аргумент был – ну на машине же я могу кататься? – Да. Машина же прыгает на дороге? – Да. Короче, мне удалось их убедить, что я буду приземляться очень мягко, как на автомобиле, и они плюнули и оставили меня летать на «Пайперах», что я успешно делал, пока не приехал работать сюда.
Насчет любимого самолёта – так получилось, что больше всего я летал на Скайхоках – по общему налёту да и по годам… «Фантом», на котором мне довелось послужить с 1979 до 1981, был отличным боевым самолётом, который, однако, требовал от своего пилота много внимания и сурово наказывал за ошибки пилотирования и просчеты в боевом применении.
А по мне, была ещё одна проблема, с которой мне было трудно справиться – второй человек в кабине, с которым надо всё время переговариваться на иврите. А так как объяснять на иврите у меня шло медленнее, чем просто думать и делать, то и работа в кокпите была не самой лучшей, и я не мог показать всё что могу и умею в воздухе…
Летать на «Кфире» для меня было просто песней – быстрый и юркий, маневреннее «Фантома», с отличной авионикой, а самое главное: ты один в кабине и не надо никого просить что-то включить и что-то сделать – всё делаешь сам! Кроме того, характер его боя – соколиного наскока, скоростного перехода, инициатива в тактике – был мне по душе больше, чем степенный бой на виражах, в котором был хорош «Фантом». Из за своей маневренности «Кфиры» были более грозными противниками для F-15 и F-16, то есть и для современных Су27/30 и МиГ29, чем «Фантомы»…
– Да, (у вас была) сумасшедшая мотивация.
– Ну, как тебе сказать…
– Люди с меньшей мотивацией в авиацию просто не попадали?
– Ну, как тебе сказать… В израильском обществе идти в армию – это большое дело, скажем так… это типа уважение, к самому себе, и стране. Идти в армию – это нормально. Не идти в армию – неуважение. А если идти в армию – то уже идти в элиту. Офицерские курсы – как минимум, ВДВ, разные спецназы … или летная школа, или школа военно-морских офицеров.
Поэтому, вот по этой лестнице, если спросишь любого новобранца, кем он хочет быть, пока его там не забраковали, если он не чересчур стесняется – он говорит: «Здесь! У самой вершины». Поэтому, да, в летную школу без этой мотивации не попасть, летную школу без этой мотивации – не пройти. Но существует очень большая разница между тем, что ты думаешь, что происходит с летчиками – и когда ты уже становишься летчиком. Это всегда такой кризис существует. Поэтому остаться потом, продолжить – это серьезно. Более серьёзно, чем только попасть.
– Что за история у вас произошла с Литани в 1978-м?
– А, анекдот. Я попал в летную школу на курсы инструкторов где-то в конце 1977-го, успел закончить курсы, и меня поставили инструктором на первичное обучение, на «Фугах». И вот, значит, я летаю себе с каким-то там учеником, поздно. В те времена мы летали в две смены, я помню, в тот день я летал во вторую смену, приземлился поздно, почти что с заходом солнца, где-то уже шестой час, и прихожу в эскадрилью, мне говорят – через полчаса транспорт ждет вас всех, приказ – все по эскадрильям, боевая тревога.
А у меня жена в положении, в Беер-Шеве, мы там получили квартиру. Я переодеваюсь, звоню папе, говорю «Папа, не спрашивай дурацких вопросов, поезжай в Беер-Шеву, забери жену в Иерусалим, я побежал». Что делает мой умный папа? Задает вопрос: «Вы что, поссорились?» (смеется).
Исаак Мостов
Короче, я на самолет, в эскадрилью, в которой я служил около Эйлата, он – за женой, ничего не зная, и наутро я уже в полете, последние тренировки, все самолеты уже с бомбами, готовятся, начинается «Литани». Я возвращаюсь из полета, рано утром меня еще послали… это был не простой полет, это был полет на полигон, сбросить пару бомб, потренироваться, вернуться в форму, и заодно на остаток топлива проехаться по всем главным сухим рекам Синая, чтобы оповестить всех, кто там гулял, а у нас ребята все время брали джипы и уходили на вот такие турпоездки по пустыне, без связи, без ничего.
Короче, когда пролетает низко самолет и махает крыльями – значит всем домой. Меня послали. Я вот от Эйлата до Шарм-Эль-Шейха по всем рекам вот этим вот большим, руслам… Я на бреющем в этих руслах… короче, я приземляюсь довольный, такой полет – это же подарок!
Возвращаюсь, мне говорят – бери манатки, возвращайся в летную школу. Чего?! А начальство решило, что важнее учить первоклашек… понимаешь, (когда) меня туда поставили, нас разбили (на несколько групп для обучения курсантов на разных этапах)… нас закончило там семь человек курс инструкторов, и вот мне «повезло» – попал туда (где была наибольшая потребность в инструкторах), а те, которые были (поставлены) на другие этапы – те воевали. А я – облизывался, летал с первоклашками.
– Расскажите, во время «Литани» – с чем в основном сталкивались, какое противодействие было? Я знаю, что были повреждения от ПЗРК, и чем в итоге в отношении «Скайхоков» все закончилось?
– Да ничем, все нормально.
– Все в порядке, все целы?
– Конечно. Потерь в Литани не было. Проблема была в том, что PLO, организация освобождения Палестины, и разные другие организации, создали для себя большую инфраструктуру в Ливане. В том числе склады оружия, боеприпасов, и все остальное. И наша задача была, с одной стороны, очищать им дорогу, а с другой стороны, уничтожать их возможность как-то контратаковать и мешать нашим.
Ввели туда маленький наземный контингент, была очень маленькая операция. И ВВС были задействованы реально мало, по сравнению с другими. Были другие проблемы. Ну, смотри – 1978-й год. Всего того, что уже созрело к 1982-му, еще не было. Технологический процесс берет свое время. В 1973 война закончилась, в 1974-м начали думать, что же там было. В 1975-м начали делать разные технологические изменения. Технические, технологические, организационные, и все остальное. Это же берет время все по-любому.
Поэтому, три года после того, как начали процесс, частично что-то уже работало, но очень многое из того, что удивило мир в 1982-м, еще не было. Поэтому операция была больше похожа на продолжение 1973-го года. Сирийцы туда не лезли, воздушных боев не было, ракетной защиты ЗРК там не было, нужно было просто тихо, спокойно выкуривать (врага) из известных мест.
Тут была проблема в том, что не все было известно. Беспилотников не было. Откуда у тебя информация? Ну, там пролетает самолет, делает фотографию, приземляется, проявляют пленку, начинают на нее смотреть, где-то к обеду что-то видят.
Начинают посылать (ударную авиацию). А на следующий раз тебе заново все нужно это делать. Реально на то, чтобы на что-то отреагировать, у тебя уходит полдня. Поэтому вот сидит армада, а делать ей практически нечего. Поэтому-то и вернули меня. Потому что сил оказалось чересчур много и не имело смысла всех держать. В 1982-м была уже другая картина. Тогда были уже беспилотники наши, которые сидели над полем боя, которые знали, где кто двигается, следили за разными делами, были другие средства получения информации, ну и конечно же, сирийцы решили, что они не могут позволить себе такого позора, который был в 1978-м году.
– А почему это для них был позор?
– Евреи долбят палестинцев, а они ничего не могут сделать. В арабском мире это позор. В те времена каждый говорил, насколько он готов умереть ради палестинской цели. Все же причины всех этих войн с Израилем, что не поделили?
– В общем, Палестину. Между двумя народами, которые там были.
Расскажите про 1982-й год. Как так сложилось, что в итоге с 2 часов дня до 4 часов дня сирийские ЗРК в долине Бекаа перестали существовать?
– Очень просто. К этому готовились 9 лет. Давай немножко начнем с другого. Все время идет война между возможностью атаковать и возможностью предотвратить атаку на тебя с воздуха. Ты слышал о таком генерале Дуэ?
– Да, итальянец такой. Придумал «Доктрину Дуэ».
– Он, в принципе, придумал, что если поднять тысячу бомбардировщиков в воздух и сбросить бомбы на врага, то враг тут же сдается, и ты побеждаешь, все просто. И вот с момента, когда человечество научилось в 20-м веке строить нормальные бомбардировщики, потому что первые бомбардировщики могли тащить с собой только пару гранат, то все пытались в той или иной мере использовать эту доктрину Дуэ для стратегической победы.
Американцы со своими Б-17 [B-29 – прим. ред.], они в принципе воплотили эту доктрину на Японии. Атомная бомба на Японию – это вот пример, ультимативный пример. «Мы вас уничтожим, придем, просто пыль стряхнем, и ваша страна – наша». Поэтому немцы начали строить первые ракеты против самолетов, когда поняли, что от всей этой армады как-то нужно защищаться.
Вот эта вот война, когда есть защита, а ты должен атаковать, она становится все хитрее и хитрее. ВВС Израиля изначально понимали, что у них нет много возможностей разного типа самолетов – отдельно бомбардировщики, отдельно истребители. Все самолеты ВВС Израиля должны быть «атакерами» – то есть способными атаковать, быть ударными, тащить на себе бомбы.
«Мираж», истребитель, обязательно должен был брать с собой две бомбы хотя бы. Все остальные самолеты тоже… Единственный самолет, который мы купили как истребитель в последнее время, это был F-15.
F-15
– Но тогда же считалось, что и он со временем станет «ударником»?
– И это было требование израильтян, которое потом вылилось в F-15Е, который уже в 1990-м году был самым-самым таким бомбардировщиком в мире. К чему я это веду. Было понятно, что для того, чтобы достичь тех целей, которые надо, авиация должна пройтись перед армией и освободить, очистить узловые точки, чтобы армия смогла войти без больших потерь. Почему армия должна пройти – потому что авиация войну не выигрывает, несмотря на доктрину Дуэ.
Для того, чтобы выиграть войну, тебе нужно быть там, воткнуть твой флаг на холм и сказать «Мое!». Авиация этого делать не умеет, не может. Для этого нужны войска, а когда ты вводишь войска – ты уязвим. Уязвим артиллерией, уязвим авиацией противника, уязвим партизанам, у тебя в тылу, и ты уязвим стрелковым частям, которые в гористой местности могут легко уничтожить дивизию, не понеся существенных потерь.
Поэтому было понятно, что атаковать надо будет, а для того, чтобы атаковать, нужно будет разделаться с батареями ЗРК, то есть превозмочь ПВО. Ну, и начали планировать все это дело. Пока суд да дело, там было очень много новизны в том, как применять воздушную силу. Дам тебе один пример. Вот цель, я захожу на нее, я бросаю бомбу. Я попал, цель уничтожена или нет?
– Нужна доразведка перед вторым ударом.
– Второй момент. Если я не знаю, то, я посылаю еще один самолет, на самом деле звено, чтобы бросать на ту же цель еще раз бомбы, чтобы удостовериться, что вот уже на этот раз точно. То есть у тебя получается, что ты должен выпускать два–три звена на одну цель, чтобы удостовериться, что она уничтожена.
Когда у тебя таких целей 50, 100, 200 на определенном участке, вручную сделать это очень трудно – запомнить, кто пошел куда, что сбросил, какие там результаты, попал-не попал, и так далее.
Здесь уже начинается вопрос системного подхода к применению воздушных сил. К планированию, сколько самолетов посылать на что, и так далее. И, конечно же, когда все это начинается, ты должен знать, первые сделали свое дело, или нужно закрыть (цель дополнительными самолетами). Ты спрашивал про 1973-й год, «Дугман-5» (очень неудачная операция по уничтожению сирийских ЗРК во время Войны Судного дня).
Вот первая волна пошла, не попала, потому что этой батареи там не было, эти данные были плохие, этого сбили по дороге, а этот сбросил бомбы не туда, потому что думал не так. Вроде бы надо повторить, но когда они узнали, что надо повторить? Только после того, как они приземлились. Потом другие пошли тем же самым путем повторять. Результат? Катастрофа еще раз. Потому что их уже ждали.
– Во время «Дугман-5 был второй заход?
– Там было несколько звеньев по той же дороге на те же цели в надежде, что первый сделает свое, а он не сделал, а потом все остальные. И вот динамики в том, что третий идет на цели первого, потому что первый говорит «я не попал» – не было.
– Не могли перераспределить цели?
– А это невозможно было. Информации нет, все рассчитали, все должно было быть «ВО!» – не получилось. И все, все идет насмарку. Потом, когда шли атаки на авиабазы, было 2-3 вылета на одну и ту же авиабазу. Попали-не попали, нужно еще. Информации нет. Поэтому, весь подход к тому, как управлять вот этой ударной силой – это была одна из революций того времени. Потому что американцы явно работали по-другому, и это было видно.
– А в чем была разница?
– В том, что они не умели в те времена – потом научились – управлять реально во время боя, и менять задачи исходя из результатов предыдущих звеньев. Ни у кого в те времена не было живой информации, «real time», с поля боя по результатам атаки. Опять же, без беспилотников, которые тебе посылают домой видео. Смотри, ты там пролетаешь беспилотником, он фотографирует, пролетаешь самолетом, он фотографирует, приходишь домой, проявляют, и только через 2-3 часа знают, что там было. 2-3 часа – это очень много.
– А как проходила первая атака на ЗРК? Там сначала был удар ОТРК (оперативно-тактическими ракетными комплексами), «Лэнсами»?
– Неа. Не было. Кто говорил, что было?
– Писали советские специалисты, которые были у сирийцев.
– Которые не смогли отличить муху от слона?
– Они утверждали, что они находили остатки…
– Остатки чего они находили?
– Ракет.
– Правильно. Каких?
– Они предполагали, что это «Лэнс».
– Ты же сам говоришь, они предполагали.
– Отсюда и вопрос.
– Еще в 1972-м году у израильтян были разработаны ракеты, которые были такие мини-самолеты, с ракетным двигателем, которые имитировали боевые самолеты.
– Мишени? Речь идет о Шимшонах, которые были запущены со Скайхоков в первые минуты атаки?
– Нет, не только со «Скайхоков». Но идея была именно в том, чтобы насытить оборону разными приманками, и тогда уже войти и попасть туда, куда надо.
– А в чем, с вашей точки зрения, была системная проблема как сирийских ПВО, так и сирийских истребителей, потому что показали они себя как-то уж очень плохо?
– Сирийские истребители попали как кур в ощип. На них послали F-15 и F-16. Чтоб ты понимал, когда в первый раз на «Фантомах» (встретились в учебном бою), два «Фантома» против одного F-16, мы такие крутые, мы же летчики «Фантомов», мой командир эскадрильи и я, и значит мы летим, а на встречу нам F-16, мы успеваем его заметить в предпоследний момент, и через 20 секунд мы оба вылетаем из боя сбитыми. Ну ладно, это ошибка. Не может быть. Давай заново. Еще раз. Хлоп-хлоп, два финта, два прихлопа – три притопа, вы оба сбиты, до свиданья. Мы о***ли, честно тебе говорю. Я помню моего командира эскадрильи, такой мужик был… ас. Вернулись, звоним – разговариваем с тем, кто там был – а там был тоже парень не промах, Нахуми, если слышал…
«Фантом»
– Амир Нахуми (третий по результативности ас в Израиле, 7 сбитых на F-16 в Ливане)?
– Ага. И значит, спрашиваем его – Амир, скажи, как? А мы же знакомы – он и штатный мой командир почти одногодки – тот командир эскадрильи, этот командир эскадрильи, я в Хацерим долго был, знаю, кто это Нахуми. Он говорит – ребята, вы просто не понимаете. Если ты смотрел в моей книжке про «Кфир» («Дерзкий Львёнок»), там есть фотография – «Фантом F-4» делает круг, и «F-16» делает внутри него кружок.
То есть тот делает половину оборота, а этот – уже три четверти. И когда ты встречаешь самолет с такой разницей (в классе), ты как только видишь, что он тебя видит – всё, ты покойник. Они, сирийцы, этого не знали. Поэтому, в большинстве своем попали как кур в ощип. Несмотря на предупреждения, которые они получали от боевых столкновений 1979-го года. Когда F-15 сделали им все то же самое. Обрати внимание, что тогда много сбитых самолетов были пушками.
– Это первые столкновения в 1979-м? Тогда еще в одном бою использовали все типы оружия?
– Это оно. А в 1982-м было много пушечных побед. А что такое пушечная победа? Это 300-500 метров, и ты уже сзади. Теперь зайди за хвост МиГ-21 F-16-му… «F-16» делает 9G, перегрузку (имеется в виду, может маневрировать при перегрузке до 9G). А «МиГ-21» – сколько? Шесть? Семь? То есть ты понимаешь, что происходит? Каждый раз, когда они входили в бой, они были мишенями больше, чем, скажем, угрозой. Плюс то, что были радары у F-15 – F-16, не как у «Фантома», у «Фантома» был радар, который практически был бесполезен.
– На фоне земли?
– На фоне земли, на перегрузках, ракета у него была херовая, «Спэрроу»… та, которая была в начале. Кстати. До середины 80-х у «F-15» были такие же «Спэрроу», как и у «Фантомов». И там был очень низкий процент попаданий.
– Да, если я правильно помню, в первой в истории атаке F-15 обе ракеты промахнулись.
– Причем практически в идеальных условиях. То есть радар увидел, цель была захвачена, цель сопровождалась, и ракета решила, что ей это похер, не надо. Ушла в сторону. Все. Но тогда уже были «Пайтоны» (улыбается).
– Но это же другая, инфракрасная (т.е. ракета с инфракрасной ГСН, в отличие от «Спэрроу» с радиолокационной ГСН)?
– Но зато какая! «Пайтон» – очень летальный объект. Если он уже тебя ведет, то это уже плохо. Не то, что нельзя его сбить, но нужно его сбивать с толку инфракрасными ловушками, тепловыми ловушками… которых у сирийцев в то время не было. Опять же, не готовы они были. И что, они не знали, что у нас есть такие ракеты?
– Насколько я знаю, в СССР им их просто не дали.
– Если ты хорошо читал между строк моей книги, американцы израильтянам тоже ничего не давали – до тех пор, пока израильтяне не доказывали, что они могут это сделать сами.
– Так там это дословно написано.
– Понимаешь?
– Да, но между Израилем и Сирией огромная технологическая разница.
– Конечно, разница. Но если ты понимаешь, что надо – в то время, в 80-х годах, ты мог купить это у французов. Сирийцы этого не сделали, и поэтому у них не было, чем защищаться. Они летали очень шаблонно, все вот эти вот «покрышкинские» выходки, верхний эшелон, нижний эшелон, снизу-наверх, это все читалось.
Они не успевали входить в бой как уже были сбиты. Современная ракетная воздушная борьба – она очень быстротечна, и там зазевавшемуся – все, конец. Поэтому их ВВС себя показать практически не могли. А когда они послали уже МиГ-23БН и Сухой-22 атаковать, их перехватывали, и мало кому из них удалось чего-то сбросить, причем разведка у них тоже была какая-то, скажем так, не современная – и потому иногда сбрасывали не там, где надо, не туда, короче, они были неэффективны.
– Насколько эффективны в 1982-м были израильские средства радиоэлектронной борьбы?
– Достаточно. Факт говорит сам за себя. Кроме Ахьяза (Аарон Ахьяз, пилот «Скайхока», сбитый в первый день операции во время атаки позиций PLO), его можно в сторону, это чисто личное, что называется, ошибка самого летчика, единственный самолет, который сбили «Кубом» (сирийский ЗРК советского производства) – это было летом, уже после основных боевых действий (24 июня 1982-го).
Гиль (Фогель, пилот сбитого «Фантома») наделал много грубых ошибок из-за того, что чувствовал, что все, мы здесь короли! То есть он вел себя очень неосторожно. Поэтому, в большинстве случаев, все эти 9 лет подготовки они дали свои плоды. И в РЭБ, и в связи, и в остальном.
– А что касается «Кфира», который был подбит и разбился на Рамат-Давиде (авиабаза «Рамат-Давид», 13 июня 1982-го)?
– А его не в Ливане подбили.
– Если я правильно помню, его подбили около Сидона.
– Нет.
– Над Сирией?
– Он был в сопровождении воздушной разведки. А там – Тартус, Латакия. Ну вот, там он схлопотал. По ним не попали, разорвалось рядом. У него осколком чего-то там побило – порезало, и он дотянул, причем ему сказали там что делать раньше, он этого не сделал, ну и не приземлился, хотя мог приземлиться в Хайфе.
– Так как вообще проходила операция 1982 года? Насыщение ПВО, помехи, потом управляемыми бомбами, и потом – свободно падающими?
– Да, так. Это и так все знают. Я не говорю про израильтян, которые об этом говорят – не говорят, играют в те или иные игры. Я говорю про то, что во всем мире уже все понятно. Высокоточное оружие американцы впервые использовали во Вьетнаме в начале 70-х. Мы этим оружием тренировались – полное дерьмо. Потом начали делать разные улучшения, пока не привели это дело к более приемлемому виду.
– Про израильские доработки, особенно в части РЭБ, вообще много пишут. Но пишут очень недавно и очень аккуратно.
– Правильно. А что ты хотел?
– А что касается сирийских средств (РЭБ)?
– Честно скажу – кроме глушилок связи (автоматические станции РЭП работали по каналам наведения самолетов, и до некоторой степени доставили проблем), сирийские средства РЭБ не чувствовались вообще… Они не предотвратили ни одной воздушной атаки и практически не спасли ни одного своего самолёта…
– Как вы оцениваете качество координации с «землей»? Я читал достаточно противоречивые описания, вплоть до того, что комэск одной из эскадрилий «Кфиров» из-за проблем с наземным ЦУ вернулся назад с бомбами и очень громко поднял этот вопрос.
– Качество координации израильских бомбардировщиков с наземными силами было разным и очень зависело от опыта ведущего (пилота) звена, а не только от того, у кого там на земле был микрофон в руках… Бой мобильных ударных подразделений, танковых и мотострелковых батальонов, он сам по себе мобилен и ситуация меняется с минуты на минуту.
Иногда бывает, что ты «висишь» над полем боя, а у того, кто тебя должен направлять нет «картины боя» и он не знает куда тебя направить… И если у тебя нет достаточно топлива подождать, или твоё время над целью истекает (хотя бы потому, что на подходе другое звено) то или ты возвращаешься домой с бомбами или бросаешь их куда попало, что очень чревато. Так, в июне 1982-го под давлением недостающего топлива звено «Фантомов» разбомбило вдрызг танковый батальон, готовящийся к бою с сирийцами. От атаки пары «Фантомов» погибли десятки израильских танкистов, танки вышли из строя, а батальон из боя.
Основная проблема «Кфиров» (особенно из авиабазы около Эйлата) была топливо и малое время над целью. Если была заминка у наземного авианаводчика в выдаче им задания, то они очень быстро начинали паниковать, поднимать тоны и напрягать голосовые связки… А всё потому, что инженеры не хотели в своё время давать «Кфиру» возможность дозаправки в воздухе – считали это слишком сложным, да и ненужным…
– Кстати говоря, управляемые ракеты, «Маверики», использовались?
– Дерьмо. Неэффективно. В чем беда ракеты? В том, что она летит прямо и у нее ограниченный радиус действия. Когда ЗРК обязывает тебя крутиться где-то на 40-50 километрах, ближе не подходить, «Маверик» ни для чего не хорош. Когда тебе нужно лететь прямо, чтобы целиться, а ты не знаешь, на что он нацелился… Как выглядит полет с «Мавериком» – ты летишь, видишь в прицел танк, смотришь в кабину – видишь его на экране. О, хорошо, нажимаешь на кнопку – он ловит контраст. Сейчас он летит. По мере приближения – контраст меняется.
– Но так это вопрос работы оператора?
– Нет, оператора в «Маверике» нет. «Маверик» назад ничего не дает. Вот все эти управляемые ракеты ТОУ – провод бежит, а с истребителя провод куда? Никуда. «Маверик» это из тех историй – fire and forget – нажал и она ушла. Куда она ушла – непонятно. Ты хочешь, чтобы она была управляемой? Значит, тебе нужно там поставить передатчик, и приемник, и на самолете – передатчик и приемник. Ракета уже существенно больше, и вообще, у ракеты же двигатель должен быть. Где? Если это ракетный двигатель – значит, он в задней части, в хвосте. А где ты ставишь твои антенны приема – передачи? Нигде. А теперь посмотри, как построены все эти летающие бомбы. GBU – 15 и все остальное. Обычная железка. Полтонны-тонна. Что-то к носу, трубки по сторонам, что-то в хвосте.
– И GPS.
– GPS говорит ему, куда попадать. Чтобы перевести его налево – направо, нужен datalink. Datalink должен лететь и покрывать каким-то конусом. А бомба – она же летит по-прямой, пикируя под большим углом. То есть datalink смотрит куда? В небо. А ты где? И начинается очень большая проблема с управляемым оружием, ты должен быть в зоне передачи-приема вот этого хвоста. Возвращаемся опять. Вот здесь стоит ЗРК, мне нужно атаковать его и около него, радиус его действия – такой (показывает), где я хочу быть – тут (на краю радиуса), а бомба – вот тут (падает в центр радиуса), смотрит наверх. Не так-то все просто. Поэтому очень многое из того, что красиво выглядит на картинках – в жизни не попадает.
– Какие типичные цели для «Скайхока» в Ливане? Склады, артиллерийские позиции – что еще?
– Танки. Скопления войск, преграды – типа завалы, здания, и так далее – склады… понимаешь, в чем дело. Склады сами по себе были хорошо защищены, или замаскированы. Мне довелось потом быть на земле там, просто проезжаешь деревню, вот – дом, около него – хлев забит оружием. На дом нам идти нельзя, это же в жилом квартале. Или они тогда закупали у СССР роющие туннели комбайны и рыли в скалах туннели. Ну, такой чтобы взять, нужно зайти очень направленно, причем если у тебя ущелье – рыли они у основания, то есть не особо и попадешь.
Ну против таких есть другие способы – ладно, держите это оружие, мы сейчас вам его завалим, к нему уже доступа нет. То есть ты его не взрываешь, но это уже мертвый склад. А если ты еще хочешь немножко так… погуманнее, или антигуманнее, то ты туда бросаешь бомбы с замедленным действием, и пусть взрываются – через день, через полтора, через полчаса. Представь себе – атаковали. Побежали, посмотрели – бабахнуло. Сейчас не бежим, будем ждать. Ждем, ждем, ждем, через полдня – опять бабах! Даже никого не убило – вряд ли кто-то туда побежит, чтобы вытаскивать оттуда что-то. То есть ты достигаешь своей цели, не обязательно убивая врага или уничтожать склад. Но мы немножко отвлеклись.
Мы были способны в том время, а сейчас – тем более, сбросить бомбу с высоты пять-шесть тысяч метров. Единственная проблема – нам эту цель нужно было увидеть вовремя. Почему вовремя – ты заходишь сверху, и ты должен ее увидеть, пока ты целишься. Пока ты выходишь – это поздно. Если ты знаешь, куда целиться – и ты там ждешь цель – то не проблема. Мы летали с 250-кг бомбами, хорошая вещь, танк убивает напрочь, когда попадает – 5-6 метров, она просто его переворачивает, то есть танк обездвиживается.
Поэтому мы шли на то, что мешало нашим ребятам, потому что очень много из этих вылетов было по работе с местными наводчиками, наземными наводчиками. Потому что они видели, что перед ними, они могли нам рассказать. Когда в Сидоне высаживались наши ребята, и я там барражировал сверху, я его спрашиваю – на что идти, он меня посылает в центр города. Я ему говорю – слушай, дорогой, я не могу в центр города, запрещено. Ты-то цель видишь? Он говорит – не вижу. Это были первые дни войны, они тоже учились. Я его спрашиваю – почему ты не видишь. Он отвечает – а в меня стреляют, я не могу голову поднять. Дорогой – скажи, откуда в тебя стреляют? Там я почистил все, он поднял голову, пробежал еще 200-300 метров, и увидел. Вот как мы работали.
Очень близко и все время мы менялись. 15 минут над целью для звена, для пары – потом еще, потом другая, потом третья. То есть управление ударной силой. Наши командиры держали в воздухе все время обойму звеньев, которые могли бомбить. Какие цели – выделяли там на полк, на батальон, и в районе того, что мешало батальону – все подчищали.
– Что вы считали наибольшей угрозой – ПЗРК, МЗА, более крупный калибр (57 мм)?
– Не ПЗРК, и не ствольную артиллерию, а КУБ-ы и Ангары, SA6 и SA3 – они более убийственны и эффективны.
– Было много пусков ПЗРК, из которых успешным был только один. С чем, по-вашему, была связана такая низкая эффективность?
– Да, были многочисленные пуски ПЗРК, из которых успешным был только один, в котором пилот совершил тактическую ошибку и подставил себя под удар. С помощью правильной тактики и средств защиты, тепловых шашек можно эффективно защищаться от ПЗРК.
– Работали в основном со средних высот?
– Бомбометание в основном производилось в пикировании с высоты, чтобы минимизировать время нахождения в пределах досягаемости ЗА и ПЗРК, не мешая обнаружению цели и сохраняя высокую энергию для манёвра.
– Изучался ли опыт других стран, СССР и американцев, и как их оценивали?
– Какой опыт?
– Вьетнамский, Афганский, подход к подготовке летчиков. Подход к организации полетов.
– Ну, анекдот с подходом к подготовке летчиков. В 1979-м году, в моей последний период службы в летной школе, я был таким умненьким, и летал как инструктор-тестер, и работал по развитию методологии обучения, то есть как обучать. Мне поручили – я сделал работу, как в разных странах ВВС, разные летные школы обучают своих летчиков. Очень интересная работа была. Советского опыта мы не знали, но даже было не интересно.
У нас что было – мы проводили первичный отсев на «Пайперах», потом – на Фугах, 8 полетов. После 8-го полета у нас было достаточно данных для того, чтобы принимать решения – этот летчиком не будет, а у этого есть шанс. Те, кто летчиком не будет – спасибо, до свиданья, а те, у кого есть шанс – давайте продолжим.
И мы на 19-20 полете посылали людей в соло. Они не умели делать ничего другого, но они могли взлететь и сесть самостоятельно. И с этого момента на каждые 2-3 полета с инструктором – один полет соло. То есть человек получает достаточно опыта самостоятельного полета, получает уверенность в себе, и самое главное – учится сам.
Когда я проверял, каков план обучения у других – там соло получали на 30-й полет, а то и 35-й. Правда там соло уже было – я сам взлетаю, я сам куда-то хожу, я там чего-то делаю, возвращаюсь. Но видишь разницу в 20 полетов? Вот разница в подходе. Поэтому, де-факто, учиться у американцев как обучать летчиков – не получалось. Учиться было не у кого – ни у американцев, ни у европейцев. Ну а у советских – тем более.
– А там в чем проблема?
– У нас были ребята, 18 лет, окончили школу – пошли в летную школу. Учились только одному делу – летать, и все, что с этим связано. Все. Ну, конечно же, была наземная подготовка, которая была больше отсеиванием и закаливанием – когда из тебя, из мальчика, делали мужчину. В Советском Союзе как были летные школы? Это был университет. Пять лет. Причем сколько у них налета было?
– 2,5 года, от 200 часов
– А у нас за два года мы уже выходили в боевые эскадрильи, и у нас был налет приблизительно полетов 200. Это после того, как нас вымуштровали, воспитали, и в 20 лет без университета, без замыливания мозгов ты – строевой летчик. И чему учиться?
Сейчас – все по-другому. Самолеты другие, требования другие, ВВС когда-то были только боевые летчики, а сейчас – у тебя не только боевые летчики, у тебя также боевые беспилотники, а для того, чтобы работать с ними, нужно обучать людей, причем вместе, поэтому очень много ребят, которые отсеиваются из летной школы, уходят именно на беспилотники. Подготовку-то они прошли наземную, их уже отфильтровали, ребята серьезные, ребята что-то там полетали, понимают, что такое воздух – сейчас они командуют беспилотниками.
Поэтому, опять, очень трудно учиться и тому, и другому, но американцы пытались нам навязать свой подход. Когда у нас была большая проблема с пилотами вертолетов, американцы сказали – пожалуйста, обучайте их у нас. И наши ребята, которые прошли первый этап на «Фугах», поехали в Америку учиться. Вернулись через год-полтора, летчиками вертолетов. Сравнивали, кто-как. Те, которые остались в Израиле и прошли курс вертолетчиков, были намного сильнее в среднем, чем то, что американцы их научили.
Причем мы говорим не только о технике пилотирования. О подходе к полетам. Но вертолеты в то время было не-то, чтобы чересчур новое – но все равно это было нечто прорывное по отношению к тому, что было раньше. Но там было, скажем, чему учиться. Но очень быстро и этого не осталось. Очень быстро все сошло на то, что пилотирование – это не все. На много важнее было, как вести себя в воздухе. Чему уделять внимание, как правильно себя вести. То есть воспитание воздушного бойца.
И самая главная разница начиналась после летной школы – когда ты приходил в эскадрилью. Ну что – в летной школе учили летать, заниматься аэробатикой, приземляться хорошо. А все боевое применение в летной школе не было – оно было в эскадрилье. От людей, от живых легенд. Представляешь, ты попадаешь в эскадрилью с такими людьми, как Эпштейн (самый результативный «сверхзвуковой» ас в мире и живая легенда в Израиле). Что называется, о чем разговор! Мой первый командир был Моше Эртц. Пять сбитых самолетов в 1973-м году. Ну как тебе сказать – вот крестьянин, чистый!
– Киббуцник (сельскохозяйственная коммуна в Израиле)?
– Даже не киббуцник, какой-то мошавник (сельскохозяйственная община). Ну, умным он не был. То есть, до университета не дорос. До этих своих пяти сбитых самолетов он шел долго и упорно. Он был инструктором на «Ураганах» (Dassault Ouragan, франуцзский истребитель-бомбардировщик первого поколения), летал там, как был в Хацоре (авиабаза в центре Израиля), так там и остался, когда закрыли эскадрилью, перевели всех – и он стал миражистом (т.е. пилот «Миража»).
У него была рука – золотая. То есть он держал самолет в руках – самолет не рыпался. И он когда сказал – я сейчас 35 градусов пике – было 35 градусов пике. Хотя, сам понимаешь, инструменты у нас были такие… Второй Мировой войны в лучшем случае. И когда мы там бросали вручную бомбы – а моя первая эскадрилья это были старые-старые «Скайхоки», на них не было вообще систем прицеливания – то есть как во Второй Мировой, и все.
То есть никаких компьютеров, ничего там не было. Так вот, когда бросали бомбы, он их клал с божьей точностью. Вот такие люди, когда он тебя учит, когда он говорит, как он это делает – когда ты смотришь, как он это делает – ты этому учишься! Спокойствию в воздухе, потому что он был очень спокойный. Он опытный, понимаешь. Он все прошел. Без суеты, и ты воспринимаешь это. И это – только в эскадрилье.
Потому что часть из тех, кто меня учили, были даже по сравнению со мной слабыми летчиками. Но я тогда еще не знал этого. Но потом, когда мы с ними встречались в эскадрилье, это было явно. Потому что мы же друг с другом вели воздушные бои, кто кого сфотографировал – тот лучше. И таким образом я встречался с многими моими учителями. Инструкторами.
Но вот опять же, если ты смотришь на путь израильского летчика – не на те годы, когда он получает крылышки, а смотришь его на 5 лет вперед – у нас в те времена, когда ты заканчивал летную школу, ты приходил в эскадрилью, (проходил) курсы боевого применения, потом приходил в эскадрилью Скайхоков, ты был строевым пилотом в эскадрилье.
Потом или ты идешь на «Мираж»/«Фантом», или ты идешь обучать. То есть инструктором. Ты идешь обучать инструктором – ты заново проходишь летную школу. Ты два года там, все. Вот эти два года ты обучаешь других, и заново учишься сам. И те ребята, которые пошли «Мираж»/«Фантом», там (служили) год, и шли тоже обучать, инструкторами. Все мы крутились вокруг летной школы, за эти пять лет мы проходили и «Миражи»/«Фантомы», и летную школу 2-3 раза, как инструктора, не говоря о том, что нас там самих учили. И разбрасывались, расходились по эскадрильям.
Были у нас командиры, которые приходили не из «Скайхоков», а из «Фантомов» и из «Кфиров», и каждый приносил своё – как это делать, как-то делать, как правильно. Вот такой вот микс, нигде в мире в то время такого не было. А у нас все время командиры приходили. Например, ты зам командира «Фантомов». Хочешь продвигаться – иди командуй «Скайхоками». Очень редко когда тебя продвигали в твоей же эскадрилье. Обычно всегда шли в сторону. Понимаешь? А это значит что? Это осеменение. Приходит человек с тактиками «Фантомов», приходит второй, его замкомэска – с тактиками «Миражей», и кроме вот этого вечного спора между ними – кто лучше, кто сильнее – это идет осеменение, потому что все эти тактики тут же используются на «Скайхоках», и поэтому мы занимались воздушными боями, хотя казалось бы «Скайхок» – чего ему заниматься? Перехватами, воздушным боем, зачем ему это?
– Кстати, по-вашему, каковы шансы «Скайхока» при встрече с «МиГ-21»?
– Каковы шансы «МиГ-21» убежать от «Скайхока» при встрече с ним. Вот так надо спрашивать. Смешно? Сколько топлива у «МиГ-21»?
– Мало. Топливомер – главный инструмент в кабине, часто писали.
– 10 минут? 15? На форсаже? А сколько топлива у «Скайхока»? А теперь – встречается «Скайхок» и любой самолет, кроме современных, F-15 или F-16, и, если «Скайхок» видит своего противника – тот его не собьет. Просто. А через пять минут – куда деваться?
F-16
– Топливо закончится, уйдет по остатку.
– Он должен выйти из боя. А как ты выходишь из боя? Если ты хочешь убежать – куда?
– Вниз, с пикированием.
– Куда вниз, мы внизу уже. Куда вниз? Некуда! Потому что первым делом, как только что – я тут же вниз. И все. Если он за мной бежит, «Скайхок» на 250 узлов делал свой что называется круг, и быстро, очень быстро выстраивал свой ракурс, и сбить его пушкой было сложно, когда ты его видишь, ты меняешь направление, делаешь кружок, и тебя никто не собьет. С ракетами немножко по-другому, потому что ракету можно выпустить оттуда, откуда я не вижу, но даже тогда у «Скайхока» хвостик вот этот вот (имеется в виду удлиненное сопло), и просто она взрывается под хвостом куда-то, и поэтому самолет выживает.
А уйти… как только я вижу, что ты выровнял крылышки, чтобы уйти, я тут-же разворачиваюсь. И теперь я уже за тобой. А форсаж-то у тебя… его нет! А без форсажа ты не лучше «Скайхока». Мы же все это пробовали на «Фантомах» и на «Кфирах», и это было оооочень интересно. То есть у нас ребята привозили распластанные в камерах «Фантомы», «Кфиры», «Миражи»… Достаточно, чтобы «Мираж» сделал вот эту одну ошибку, потерял энергию, и они спускаются вниз, (и можно его) сбить…
«Кфир» мог сбить красиво «Скайхок» пушками – но у него была система, которой не было ни у одного «МиГа». HotLine. Это прицел, который просчитывает, где будет каждый снаряд в момент выстрела. Это значило, что я могу поставить прицел на путь самолета, и, если я вовремя выстрелю, самолет пролетал через мою очередь. Если он видел – он мог, конечно, изменить путь, но он-то не знал… Мы могли сбивать на очень больших ракурсах, на невероятных ракурсах. Мы могли спокойно сбивать, но это было только в «Кфире» – у «F-15» или «F-16», там другой прицел. Поэтому на вопрос, боится ли «Скайхок» МиГ-21 – нет, особенно когда у Скайхока были ракеты.
А вот когда опять же пришли «F-15» или «F-16», – то «Скайхокам» один на один было туго (поэтому часто проводились групповые бои – 1 F-15 против группы до 4 «Скайхоков», имитировавших МиГ-21). Очень. Надо быть искать, где там этот молодой F-15 сделает ошибку. Скайхок в этом смысле очень удивительный самолет. Он не только маневренный, у него, особенно на малой высоте, очень большой запас энергии – несмотря на вес и все остальное. Если ты правильно на нем летал, обычно часть упражнений была такая – встречаетесь, расходитесь, проверяешь – поднимаешь (нос) вверх, кто не умел это делать на «Скайхоке» – здесь у него заканчивалась скорость, «Фантомы» там, «Миражи», «F-15» или «F-16», уходили наверх и заходили (оттуда), а тот, кто умел это делать… Что такое умел – не умел: «Скайхок», как и «Фантом», это самолеты, которые летают на угле атаки. И если ты умеешь управлять углом атаки – то все хорошо, если ты правильно поднимал, здесь давал ему угол атаки ноль, то ты просто летел вверх, пока скорость не кончится.
А угол атаки – если я снимаю угол атаки, то практически сразу же происходит потеря аэродинамической скорости. А треугольник, «Мираж» или «Фантом» (имеется в виду форма крыла) – они же должны угол атаки, чтобы лететь. И очень мало ребят, особенно в миражах, знали, как это делать вот так. Снизить угол атаки. Но вот ребята когда научились, в «Мираже» был указатель угла атаки, но он был примитивный. А настоящий появился уже в «Кфирах». И даже когда миражисты на «Кфирах» летали, они все еще летали по старинке. Когда мы им показывали, как на «Фантомах» летают с углом атаки, они открывали глаза! Потому что есть большая разница.
– Кстати. В 1982 году, там с потерями понятно – какие были наиболее частые повреждения самолетов?
– Повреждения чего? Противником?
– Да.
– Ну, прилетали ребята с дырками от 0,5, зенитных пулеметов.
– В плоскостях?
– Нет, не только. У меня товарищ – прилетела пуля в кабину, вот такая вот херня (показывает) – легла, он ходил с ней как с писаной торбой. Ракет – не попадало. Кроме вот, опять же, Ахиаза. Ну, то есть дырки от это самое – редкие, ну вот действительно – почти без царапин. Это звучит фантастически, но это так.
– А ожидали чего-то более серьезного?
– Конечно. В свое время была формула – руководство ВВС было готово положить самолет на батарею. Теоретически – вот эти 12-15 батарей кубов в долине (Бекаа) должны были стоить ВВС 10-15 самолетов.
– А фактически получилось по-другому. Красиво.
– Да. Причем в воздушных боях 1973-го года соотношение было 5 к 1 приблизительно, если я не ошибаюсь… или 15 к 1. Но там, в 73-м году, потеряли самолеты и в воздушных боях, как «Фантомы», так и «Миражи». Никто не ожидал, что получится в 1982-м. Причем было повреждение у одного F-15, в которого попали ракетой…
– Ронэн Шапиро?
– Причем Йорам Пелед, который был потом моим командиром в эскадрилье, в Кфирах, комментировал этот фильм, я его видел… там была ситуация, когда Ронэн, а его я знаю еще с 76-го года, он миражист. И летал на F-15-м как на «Миражах». От души. Тянул за морковку, маневрировал, головой не летал. Ну, он не совсем умный был… на нашей шкале.
И у него упала скорость. Он пошел сбивать, залез в ближний бой, сбил, выровнялся, но скорость у него была 200-250 узлов. В боевых условиях далеко за линией фронта 200 узлов это значит, что ты стоишь в воздухе и все, кому не лень, пролетают через тебя. И вот кому не было лень – послал в его сторону пару ракет, «Атоллов». И одна попала. Был бы он на большей скорости – не долетела бы, потому что стрельба бы шла с дальней дистанции… он тоже не выжил, который стрелял – его тоже сбили, но он успел. Ронэну попала ракета в двигатель, не помню – левый или правый, он загорелся, в F-15 ты можешь нажать на кнопку огнетушителя, и он его тушит, это было не чересчур далеко от моря, он пошел к морю, и на одном двигателе потихоньку – помаленьку полетел домой.
– Кстати, он говорил, что на форсаже уходил через горы.
– Он был на малой высоте в долине Бекаа, там идет один хребет и второй хребет. Он был там. И да, здесь (в долине) пошел на форсаж, но потом, когда он уже поднялся, он закрыл его, потому что у него был пожар в двигательном отсеке, там их оба, и они сзади, как у Сухого. Ну, потом много историй вокруг этого было, потому что кому-то записали, что сбили израильский F-15.
– Их сирийцы 6 штук записали.
– Я знаю. Но этот был единственный, по которому попали. Был еще F-15, который повредился, потому что он пролетел сквозь убитого МиГа, он взорвался у него перед лицом, если не ошибаюсь, (это был) Мики Лев. Пролетел сквозь вот такой вот МиГ, вернулся поцарапанный, но ничего страшного. А больше ничего не было. Ну, была кобра, которую сбили ночью, в первую же ночь, об этом не было понятно ничего. Был БЕЛЛ-212, вертолет, который непонятно, что в него попало, но грохнулся. Если не ошибаюсь, было что-то с «дефендером», но они такие хлипкие, что… не понятно, что там могло быть.
– Там было попадание танкового орудия, как они сами описывали, в скалу за ним, и вертолет посекло осколками.
– У меня друг погиб на «Дефендере». Как – летели низко, запутались в проводах, переломало им рычажок, который направляет ротор вверх – вниз. Понимаешь, они просто летели… «дефендер» это легкий вертолет, и там была большая проблема, что они берут с собой – две ракеты или еще 20 литров топлива. Вообще, это была ошибка их купить, но по тем или иным причинам, попробовали – и быстро от них отказались.
Потому что они из Тель-Нофа, где они базировались, до Рамата-Голана не могли лететь с полным боевым набором. То есть – война, нужно лететь, они не могут взять все на борт, сил не хватает. Они были маленькие и слабые. Поэтому им делали разные точки подскока, чтобы они могли приземлиться, дозаправиться, взять ракеты и лететь дальше. То есть как они там летали, куда они смогли долететь, это все было хлипкое ужасно.
«Кобры» зато себя показали – красавцы! Были снимки, не знаю, видел ты или нет, публиковали или нет – но там были снимки танковой дивизии, или полка, не знаю по объему, которые шли на тягачах, и они так высовываются – из за горки – хлоп, хлоп, хлоп, хлоп, хлоп – вся колонна горит. И эти танки не доехали. Вот тогда они доказали себя. Потому что до этого было тоже много вопросов, нафига нам это надо, что они могут делать… тогда после этого вопросов не было.
Тест взят https://fakel-history.ru/intervyu-pilota-izrailskix-vvs-1/