С 1974 года джазовый саксофон в СССР преподавали уже легально, в музыкальных училищах. Но, чтобы это случилось, ещё с 50-х годов — едва кончилась «эпоха разгибания саксофонов» — трудилось много первопроходцев. 14 февраля 2019 исполнилось 105 лет со дня, когда родился Александр Ривчун (1914-1974) — один из первых заметных мастеров саксофона на советской сцене. Об Александре Борисовиче заместителю главного редактора «Джаз.Ру» Анне Филипьевой рассказывал Борис Александрович Ривчун — композитор, педагог, преподаватель спецкурса «История джазового искусства» в ГКА им. Маймонида, Российском государственном гуманитарном университете и Институте современного искусства.
— Отец родился в 1914 году, 14 февраля. К сожалению, век его оказался недолог. Ему в 1974 году только исполнилось 60 лет, и в одночасье его не стало.
Я представляю уже третье или четвёртое поколение семьи Ривчунов. Мы — музыкальный клан. Мой дед — отец моего отца Борис Григорьевич Ривчун — был одним из самых известных российских капельмейстеров (военных дирижёров). И я после окончания консерватории проходил срочную службу в Институте военных дирижёров при Московской Консерватории.
Отец мой, Александр Борисович Ривчун, получил неплохое образование, которое впоследствии продолжил в Военно-воздушной академии им. Жуковского — там был музыкальный факультет. Он был кларнетистом, а поначалу получил образование как военный дирижёр. Потом он увлёкся джазовой музыкой. И мать, и отец у меня — музыканты и очень образованные люди. Дома постоянно звучала музыка.
Я никогда не встречал человека, настолько влюблённого в свой инструмент, как мой отец. Все мои детские воспоминания о первых игрушках — это воспоминания о кларнете и саксофоне. Меня приводила в восторг эта изогнутая форма непонятного золотого инструмента.
Если я хочу вспомнить отца, я вспоминаю его с саксофоном. С утра и до ночи. Надобность в занятиях у него была круглосуточная. Поэтому ранним утром раструб саксофона, дабы не беспокоить соседей, заполнялся чем-то таким, что гасило звук, но отнюдь не гасило великой тяги отца к этому инструменту. Он был влюблён в это дело.
Он начинал в оркестрах Александра Цфасмана и Александра Варламова ещё до войны. Затем двадцать семь лет отец был бессменным концертмейстером и солистом в оркестре Леонида Осиповича Утёсова, с которым у нашей семьи были самые близкие не только творческие, но и чисто человеческие отношения. Мы жили в одном доме в Каретном ряду.
СЛУШАЕМ: Александр Ривчун с оркестром Утёсова играет Арти Шоу на кларнете!
Редчайшая запись, сделанная с прямой трансляции по телевидению на бытовой магнитофон (только аудио!) в Днепропетровске в 1961 г. Александр Ривчун солирует на кларнете в составе Государственного эстрадного оркестра РСФСР под управлением Леонида Утёсова. Звучит Концерт для кларнета и джаз-оркестра Арти Шоу, в первые секунды слышен конферанс самого Утёсова. После номера с кларнетом звучат вокальные номера на английском языке в исполнении Эдит Утёсовой. Что, говорите, джаз был запрещён в СССР? ;-)
Редкая концертная программа оркестра обходилась без одного, а то и двух сольных номеров саксофониста Александра Ривчуна. При этом он очень удачно совмещал джазовое исполнительство с исполнением классической музыки, которой, увы, для саксофона не так много. Он первый сделал и выпустил свою редакцию концерта Глазунова для саксофона и струнных. Кстати, это было последнее произведение Александра Константиновича Глазунова, которое находилось у него дома в момент, когда его не стало.
В биографии отца были уникальные эпизоды. Например, представьте себе ситуацию: 1945 год, закончилась война, и в Концертном зале имени Чайковского проводится невероятно интересный концерт русской и американской музыки! По такому случаю исполняется «Rhapsody In Blue» Джорджа Гершвина. В качестве солирующего пианиста приглашается добрый знакомый отца — Александр Наумович Цфасман, а для исполнения знаменитой, ставшей хрестоматийной интродукционной каденции на кларнете — вы знаете, о чём я говорю, — приглашается мой отец. Хочу отметить, что при исполнении этого произведения (при всём уважении к кларнетистам, которые играли и играют в самых знаменитых симфонических оркестрах), всегда обязательно приглашался джазовый музыкант, потому что в этой интродукции есть своя специфика. Даже в Америке при исполнении этого произведения первый кларнетист симфонического оркестра соло не играет. Приглашают человека, который хорошо знаком с традициями исполнительства джазовой музыки.
Где-то в конце 1960-х отец записал пластинку. Тогда был такой формат пластинки, «миньон»: четыре пьесы — по две на каждой стороне. Туда вошли пьеса Куинси Джонса, «Yesterday» Пола Маккартни, пьеса чешского композитора Ярослава Духача, и четвёртая — очень красиво записанная со струнными колыбельная Гершвина, в обиходе известная как «Summertime».
У отца было два любимых саксофониста — это Чарли Паркер и Пол Дезмонд. У него были все пластинки квартета Дейва Брубека с Полом Дезмондом. Фила Вудса он также очень уважал, много «снимал» его, копировал, пытался подражать.
Саксофон — инструмент, ситуация с которым в те времена была не очень простая. Саксофон, знаете ли, в зависимости от настроений, которые бурлили в обществе, то выпрямляли, то, наоборот, сгибали. Вернее, даже не столько в обществе, сколько в правящих кругах, поскольку в обществе-то всегда был интерес к этому инструменту. Всегда была и интеллигенция, и передовое студенчество, какие бы ни были времена. Поэтому всегда был интерес к джазу, к саксофону и ко всем новым веяниям.
Впервые в России класс саксофона был открыт на военно-дирижёрском факультете при Консерватории. Туда пригласили отца. Он преподавал, у него были разные ученики, ставшие, так сказать, классиками жанра.
Сейчас наши музыкальные магазины буквально ломятся под весом таких потрясающих инструментов, такой литературы, такой звучащей на разных носителях музыки! Тогда ничего этого не было. И тогда было крайне сложно «пробить» такие вещи, как исполнительство на саксофоне, как камерные вечера, когда наряду с концертом Бородина, Брамсом и Бетховеном во втором отделении квартет саксофонов играл, скажем, квартет Глазунова. Такие вещи тогда чрезвычайно редко встречались. Солисты-саксофонисты крайне редко звучали по радио, не говоря уже о джазе, практически единственным источником которого были 45 минут Уиллиса Коновера из вашингтонской студии.
Первая в Советском Союзе «Школа игры на саксофоне» в двух частях была создана моим отцом в конце 60-х. Лет 15 назад моими стараниями она была переиздана в несколько другом виде, но очень красочно. До сих пор это настольная книга и в средних музыкальных учебных заведениях, и в Академии музыки им. Гнесиных, и в Государственной классической академии им. Маймонида. Ко мне приходят люди и спрашивают этот учебник.
Школа была издана в двух частях. Переиздавалась. И весь тираж ушёл. В ней было очень много всего: и джазовая, и эстрадная, и академическая музыка. Первая часть начиналась с азов, с истории саксофона. Далее шли всякие технологические подробности, этюды, упражнения и так далее. Во второй части были отрывки из концертов, из камерных сочинений с участием саксофона. Позже, в 2001 или 2002 г., мне предложили переиздать эту школу, но переиздать в другом виде, в одночастном. Честно говоря, я остался не очень этим доволен, и сейчас я ищу издательство, чтобы переиздать школу в первозданном виде — в двух частях.
Кроме школы, отец выпустил много учебных пособий разного формата. Это этюды, упражнения, и что самое ценное — его авторские произведения: знаменитый «Концертный этюд» (1959), виртуозное произведение для альт-саксофона с оркестром, адаптированное для саксофона в сопровождении фортепиано, которое входит в обязательную программу различных исполнительских конкурсов.
Вообще людей такой работоспособности, как мой отец, мне не доводилось видеть. У нас есть великолепные джазовые музыканты. Мы все их знаем. Но это люди, которые занимаются своим джазовым делом. А вот такого человека, который бы в равной мере был бы интересным, авторитетным исполнителем и классической, академической музыки, и джазовым музыкантом, не найти. Кстати, и на Западе их очень немного.
...Приходят молодые исполнители, юноши и девушки, просят ноты. А нот уже нет, я раздарил всё, что было. Дома осталось всего по одному экземпляру, приходится делать ксерокопии, чтобы им давать. И до сих пор они занимаются по этой школе, этим учебным пособиям, этюдам и упражнениям. И это очень приятно и радостно и мне, и моей маме. Нам доставляет большое удовольствие и искреннюю радость то, что не ослабевает интерес к деяниям моего отца, ко всему, к чему он, к счастью, приложил руку.
Народный артист России, композитор, бэндлидер, пианист Анатолий Кролл:
— Александр Борисович был совершенно удивительный человек, я его хорошо помню зрительно. Человек невероятно интеллигентный, что мне запомнилось, и человек очень влюблённый в саксофон. Он любил не себя в саксофоне, а сам инструмент. Когда я с ним познакомился, это был уже достаточно взрослый человек. Ему было уже хорошо за пятьдесят... Он не был большим знатоком американского джаза, но он очень искренне тянулся к этому. Тогда ведь не было ни джазовой, ни саксофоновой педагогики, а он уже пытался на своём месте что-то с этим делать. Придумывал какие-то упражнения, писал школы… И он очень часто мне звонил, просил, чтобы я послушал и дал свою рецензию. Меня очень это удивляло. Музыканты того времени как-то больше были зациклены на своём месте работы. А он такой был саксофоновый общественный деятель, я бы сказал так. Поэтому он мне запомнился как человек очень беспокойный, безумно любящий саксофон. И он всё время хотел принести какую-то пользу. Не просто самому играть, а чтобы кто-то учился. У него были упражнения на различные саксофоновые трудности, и даже упражнения, придуманные и выписанные им для группы саксофонов, чего я до него и не встречал вообще. Надо сказать, что оркестр, в котором он работал — оркестр Утёсова — как-то особенно в джазе, как таковом, не был замечен. Тем не менее Александр Борисович неоднократно в разговорах со мной говорил: «Как было бы хорошо, если бы нам побольше играть джаз!»...
Он не был саксофонистом-модернистом. Его основа, то, от чего он шёл, была всё-таки больше от классического саксофона. Это был не «американский» саксофон, а саксофон джазовый, но в нашем понимании, достаточно советский по звуку...
Если говорить про его ментальность, то он был человек очень по-доброму сориентированный на джаз. Вот это я, пожалуй, отметил бы в нём. Я вспоминаю его очень по-доброму.
Понравилось? Ставьте лайк (значок с большим пальцем вверх) и подписывайтесь на канал, чтобы увидеть новые публикации!