Дорога на Берлин была открыта, а жалкие остатки немецкой армии, полностью деморализованные и продолжающие сопротивляться уже больше по привычке, теперь больше ни у кого не вызывали уважения. Особенно очевидно это стало, когда в Померании Красная армия разгромила крупную танковую группировку гитлеровцев. Возникало какое-то ощущение дежавю, но вывернутое наизнанку. Потому что также жалко и потерянно выглядели советские войска в суровом 41-м году. Колонны немцев, многие без какого бы то ни было оружия, шли в одном им известном направлении. Брать их в плен уже никто не проявлял никакого желания, потому что невозможно было приспособить куда-то такое огромное количество фрицев.
Наш полк окончательно переформировали в тяжёлый самоходный, вооруженный в основном орудиями ИСУ-152, и по всему было похоже, что мы будем принимать участие во взятии Берлина. Меня назначили командиром расчёта одной «коровы». Так ласково мы называли эти мощные и неповоротливые орудия. Теперь нам предстояло оказывать поддержку многочисленным штурмовым группам, состоящим из саперов, пулеметчиков и пехотинцев. Этим людям предстояло улицу за улицей, дом за домом, очищать столицу сломленной Германии от коричневой заразы. Мы им оказывали поддержку, и когда в каком-либо окне здания обнаруживалась огневая точка, туда прилетал снаряд «коровы». После этого обычно наступала тишина, и желающие пострелять из окна или бросить несколько гранат на мостовую сразу куда-то исчезали. ИСУ-152 работала настолько эффективно, что вместе со стрелками пропали и канули в лету целые перекрытия зданий.
На дворе уже было 1 мая, когда моя самоходка внезапно начала крутиться на месте. Естественно, я выглянул, хотя и так было ясно, что одна гусеница развалилась на части. В этот момент рядом начали рваться снаряды, и пришлось снова задраить люк. В такой обстановке починить ходовую часть не представлялось возможным. Наши штурмовые группы ушли вперёд, а мы просидели в бронемашине до следующего дня. Не получая никаких приказов, я считал бессмысленным со своими ребятами лезть под пули. Да и самоходку бросить мы не имели права, так как вести огонь она была все еще способна.
А дальше был День Победы, возвращение в Советский Союз, и совсем другая жизнь, которая весьма удивила меня. Множество инвалидов войны возвращались с победой в родную страну. И здесь не все из них оказались кому-то нужны. Их потом часто можно было видеть в электричках, где сердобольные граждане могли дать несколько монеток на хлеб. Так получилось, что радость от окончания войны и эйфория от Победы очень быстро куда-то испарились. Для многих ветеранов послевоенная жизнь оказалось не менее трудной, чем она была на фронте. Вместе с тем, активно снимались фильмы о том, как советские генералы совершали героические подвиги на фронте. Народ рукоплескал, а генералы и маршалы на экране раздавали награды бойцам. Полная чушь! Я своего командира полка за всю войну видел всего пару раз. А комбат старался к самоходкам не подходить ближе, чем на тридцать метров. Все это иногда снится мне, но все реже и реже. А то, что разговорчив слишком стал, за это не судите, это годы.
В. Неверов, командир ИСУ-152. «Теплые майские деньки в Берлине».