Многочисленные обследования в Блохина свидетельствуют о том, что моя опухоль не метастазировала в другие органы. Это хорошо. На основании размера уже вырезанной опухоли мне предварительно ставят 1 стадию и назначают химиотерапию по схеме FAC.
С этим назначением я устремляюсь в поликлинику по месту жительства. История прохождения химиотерапии там заслуживает отдельного текста, и я обязательно опишу этот опыт позже.
По окончании 6 курсов злой химии я чувствую себя уставшей и обессиленной. Я решаю больше не возвращаться в Блохина, тк понимаю, что не смогу заплатить 100 тыс. за пластику груди. Я записываюсь к местному онкологу по страховому полису ОМС. И с удивлением выясняю, что операция мне нужна теперь уже довольно срочно. Оказывается, для эффективности лечения перерыв между химией и операцией не должен превышать одного месяца.
Черт возьми, почему мне никто не озвучил эти сроки раньше?! Мой месяц дозволенного перерыва уже на исходе, а оформляться на операцию официальными путями дело небыстрое. По моему теперешнему опыту эта процедура по ОМС занимает несколько недель.
Онколог тут же предлагает мне сделать звонок своему знакомому хирургу в районной больнице, очень хорошему. Что ж, я уже не дура, смекаю, что беру на себя обязательство быть благодарной. И конечно же, соглашаюсь на звонок. Я ведь хочу, чтобы мое лечение было эффективным. Я хочу жить и доверяю врачам.
Сейчас я вспоминаю, что пока, перепуганная, болталась от одного врача к другому, я никому из них не задала вопрос, каков может быть сценарий моего дальнейшего лечения. Каковы вообще бывают типичные варианты развития событий в моей ситуации?
Спустя годы мне кажется, что лечение онкобольных это эдакое блуждание в кромешном мраке на ощупь. Причем как для пациента, так и для врача.
В самом начале это беспорядочная беготня по обследованиям в панике, чтобы исключить метастазирование. А потом вот такая череда врачебных экспериментов. И ты идешь как по минному полю.
Врачи сознательно воздерживаются от озвучивания типичных сценариев, потому что все очень индивидуально. Индивидуален каждый организм, его резервы, ресурсы. Индивидуальна каждая опухоль, ее степень злокачественности.
Кроме того, большое значение имеет эмоциональное пространство, в котором мы живем во время лечения. Помогает оно нам или наоборот, отнимает последние силы. Чем больше стресса мы испытываем, тем больше нагрузка на иммунитет, тем больше страдает наш организм.
Сейчас я понимаю, что врачи не говорили мне, что меня может ожидать, потому что сами не знали. Предсказать развитие событий невозможно. Все, что они могут сделать, это рекомендовать следующий шаг. Перестраховаться. А потом правильность каждого такого осторожного шага оценивать на диагностической аппаратуре. Зачастую неточной. На основе заключений, сделанных самыми разными диагностами. Обычными ошибающимися людьми, как и каждый из нас.
Итак, спустя 5 месяцев после постановки диагноза мне делают расширенную операцию. Удаляют подмышечные и надключичные лимфоузлы и часть груди. Ставят 3-ю стадию. Поскольку во всех удаленных лимфоузлах обнаружены злокачественные клетки.
Опухоль очень удачно располагалась с внешней стороны молочной железы, и хирурги решают оставить мне грудь. Я же цветущая молодая женщина, замужем, без детей. Все понимают, что она мне еще понадобится.
Однако вот что по секрету сообщает мне дежурный онколог, оформляющая поток больных на врачебный консилиум по поводу грядущей операции. Она хирург, в возрасте, а недавно ее перевели из хирургического отделения в приемное в связи с реструктуризацией.
Она говорит, что в моем случае правильнее будет удалить обе груди сразу. Ибо это парный орган. Чтобы рак не вернулся, нужна двойная мастэктомия.
Сейчас я вспоминаю эти ее слова и склонна с ними согласиться. Кстати, в 2013 году именно так и поступила Анджелина Джоли, когда ее анализы на мутацию в генах рака молочной железы показали 87% вероятность им заболеть.
Но тогда мне было страшно смотреть правде в глаза. Я не хотела даже думать о том, что лишусь груди. И слава богу, что мне ее сохранят. К тому же это решение моих хирургов, сделать мне органосохраняющую операцию.
После операции, поскольку это резекция, а не мастэктомия, меня отправляют на лучевую, которая уж точно уничтожит все оставшиеся злокачественные клетки.
3 недели в отделении лучевой терапии кажутся мне долгожданным отдыхом после ужасов недавних процедур. Я надеюсь, что на этом история моих страданий закончится.
Но и это, оказывается, еще не все.
После лучевой я узнаю, что минимум 5 лет мне потребуется пить тамоксифен. Я молодая женщина в детородном возрасте, опухоль у меня гормонозависимая. Чтобы рак не вернулся, мне нужно блокировать возможное влияние женских гормонов на распространение злокачественных клеток. Ведь никто не может гарантировать, что все раковые клетки погибли. Даже после такого агрессивного лечения. Я начинаю исправно принимать тамоксифен сразу же после окончания лучевой терапии.
Длится эта гормонотерапия ровно 3,5 года, пока опухоль не вернется ко мне снова. В то же самое место.
Мой хирург найдет ее на рядовом осмотре в районе операционного шва.
Читайте начало этой истории в тексте "Как я обнаружила у себя рак груди".