Георгий Вилинбахов: «Из Эрмитажа меня извлечь невозможно»
О чем мы только не говорили в течение пятнадцати лет! Что в часы официальных мероприятий, что во время подготовки материалов для всяческих СМИ, что в частных беседах. Об истории Русской императорской гвардии. О науке геральдике и ее коллективном представителе во властных структурах — Геральдическом совете при Президенте России. О Гражданской войне и первой волне эмиграции. О военных оркестрах, чьи барабаны будили некогда столичный Петербург. И о самом Петербурге в разных его ипостасях. А вот об Эрмитаже — только по делу.
Текст: Михаил Быков, фото: Александр Бурый
Буднично как-то. Но сколько бы ни тянулись будни, праздник неминуем. 29 января 2019 года исполнилось пятьдесят лет с того дня, как "принял постриг" служения Эрмитажу 19-летний Георгий Вилинбахов, ныне заместитель директора музея по научной работе.
— Георгий Вадимович, определяясь в жизни, юноша без малого 20 лет сознательно выбрал именно Эрмитаж?
— Все складывалось по поговорке "нет худа без добра". В 1966 году, когда я оканчивал школу, ушел из жизни крупнейший коллекционер оловянных солдатиков Михаил Викторович Люшковский. Спустя некоторое время после похорон Александр Иванович Любимов, мой учитель всего, что касательно солдатиков, мундиров, знаков различия и прочая, сделал мне предложение, от которого нельзя было отказаться. В Музее Суворова собирались приобрести коллекцию Люшковского и подыскивали молодого человека на место смотрителя. В связи с этим Александр Иванович уточнил, готов ли я поступать не на дневное, а на вечернее отделение. Я посоветовался с отцом, получил добро и дельный совет: поступать на заочное отделение. Свободного времени больше, а суть та же.
В то время система поступления в университет была такая. Первыми сдавали экзамены заочники, потом в июле вечерники, в августе — дневники. Отгремел выпускной бал, и мне нужно было срочно устраиваться на работу. В противном случае на заочное отделение не приняли бы документы. Пришел в Музей Суворова, объяснил ситуацию. Мне ответили, что договоренности в силе, но денег на приобретение коллекции Люшковского еще не выделили. И ставки смотрителя тоже пока нет.
— И вы отправились в Эрмитаж?
— Я устроился на работу в Государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства. В университет я поступил, в архиве отработал год, а с Суворовским музеем все не складывалось. Из архива я ушел и хотел работать экскурсоводом в военно-исторической секции Государственного экскурсионного бюро. Этой секцией заведовал капитан 1-го ранга Карамзин, добрый приятель отца. Стал я водить экскурсии в Суворовский музей. И уже прошел собеседование, но на истфаке ЛГУ шло некое политическое событие, которое помимо прочих преподавателей сказалось и на отце. Из Суворовского музея позвонили в ГЭБ и возмутились, как они могли прислать экскурсоводом в музей, который является идеологическим учреждением, сына неблагонадежного Вилинбахова-старшего...
В те годы было очень модно играть в любительский оккультизм. Например, блюдечко гонять по столу. На одном из таких домашних сеансов на мой вопрос, буду ли я работать в Суворовском музее, получил "оттуда" абсолютно однозначный ответ: "Нет".
— Но теперь-то вы отправились в Эрмитаж?
— С Эрмитажем я уже был связан. Так, посещал много лекций и спецкурсов, которые к моей кафедре истории СССР не имели отношения. Античность, Византия, Средние века, нумизматика различных исторических периодов. В Эрмитаже я слушал спецкурсы по византийской и западноевропейской нумизматике. В какой-то момент обратился к самому авторитетному специалисту Эрмитажа по нумизматике, Всеволоду Михайловичу Потину, с вопросом, могу ли быть чем-то полезен. В январе 1969 года в университетском коридоре увидел маму. Подумалось, что-то случилось. Подбежал, а у нее записка от Потина, из которой следовало, что меня приглашают на работу в Эрмитаж. Срочно!
Дело оказалось вот в чем. Были сильные морозы. В залах музея падала влажность, что было критично для многих экспонатов. Придумали следующее: в вечернее время после закрытия поливать каменные полы и лестницы водой. Обильно поливать. Она будет испаряться, и, таким образом, воздух станет более влажным.
— Понадобился специалист?
— Именно. Меня придавали каждый вечер в помощники к какому-нибудь молодому реставратору. И начиная с шести мы занимались "мокрым делом". За это время я серьезно обогатил словарный запас. Благодаря и реставраторам, и музейным сотрудникам. Последние много интересного рассказали мне обо мне же, так как им приходилось покидать работу в непривычных условиях. Довольно скоро выяснилось, что метод не годится, так как вода просачивалась сквозь швы между камнями и наносила больший вред, чем сухой воздух. Сохранилась другая технология. В расставленные металлические баки и керамические сосуды поутру надо было заливать воду. И в течение суток она благополучно испарялась. Меня перевели на этот не менее ответственный участок. После розлива мы возвращались в "гараж", где можно было переодеться, передохнуть. "Гараж" — это помещение на втором этаже, где хранились телеги, колеса, упряжь и тому подобное. Моими коллегами были две барышни и молодой человек. Все — искусствоведы, в отличие от меня. Так я много интересного и важного узнал об Эрмитаже и эрмитажниках во время этих утренних посиделок в "гараже".
После первой же вечерней смены заглянул к дедушке и бабушке на Литейный и с гордостью сообщил, что я теперь — дворник в Императорском Эрмитаже.
— Но знакомство с Эрмитажем в качестве обычного посетителя, наверное, состоялось раньше.
— В глубоком детстве. Впервые сюда меня привела бабушка. Запомнились мумии и саркофаги в нижних помещениях, где представлена древнеегипетская культура, и мороженое в вафельных стаканчиках на передвижной тележке в Растреллиевской галерее. В тот день меня представили серьезному мужчине. Тогда я понял, что это был Владислав Михайлович Глинка, главный хранитель Отдела истории русской культуры, которого у нас дома ласково называли Владя или дядя Владя. А еще позже я имел честь стать его учеником.
— Георгий Вадимович, а какое мороженое выбрали?
— Шоколадное.
— Обыкновенному посетителю, за редким исключением, в залах Зимнего дворца... страшновато, если хотите. Величие и красота, окружающие со всех сторон, поражают. А каково восприятие этого великолепия у человека, который поливает из ведра, например, Николаевскую лестницу? Или, уже без шуток, каждый день спешит мимо Леонардовой "Мадонны Бенуа"?
— Однозначно сформулировать отношение к Эрмитажу трудно. В нем мало поработать, в нем нужно пожить. Хранитель собрания новой немецкой графики Борис Зернов, ныне покойный, прекрасно сказал как-то: "Эрмитаж — это не место работы, это образ жизни". Со временем ты растворяешься в этом огромном музее, становишься его частью. И, думая о нем, невольно используешь местоимение "наш". Наш — это всех тех, кто внутри.
— Что произошло после того, как с "мокрым делом" было покончено?
— Определили в реставрационную мастерскую прикладного искусства под начало Клары Федоровны Никитиной. Расширялся круг знакомств — реставраторы, хранители, научные сотрудники, а вместе с внедрением в огромный музейный организм стало приходить понимание, что это такое — Эрмитаж. Перевели на реставрацию нумизматического материала: монеты, награды... Это мне было ближе и интереснее. Тогда-то я познакомился с эрмитажной коллекцией знамен, одной из крупнейших в мире. Без всякого преувеличения — потрясло! Появилась мечта — работать с этой коллекцией. И тут — новость. Сотрудник, занимавшийся этой коллекцией в Отделе истории русской культуры, увольняется. Пошел ва-банк. Позвонил Владиславу Михайловичу Глинке, супруга ответила, что он в отлучке, но пообещала связаться и слово сдержала. Вспомнил, что моя родственница, которую с полным основанием называл Баба-Тетя, так как по разным веткам я приходился ей и внуком, и племянником, работает в Академии наук и знает самого Бориса Борисовича Пиотровского. Позвонил тете Мире. Баба-Тетя нашла в себе мужество и обратилась-таки к директору Эрмитажа. Борис Борисович мягко объяснил, что в Эрмитаже есть традиция: при появлении вакансий в отделах "сверху" не давить. И даже не рекомендовать. Кадровые вопросы должны решать начальники среднего звена самостоятельно. Правда, позже мне рассказывали, что в крайне деликатной манере он выразил мнение по поводу этой конкретной вакансии. Так или иначе, меня вызвали в кабинет заведующего Отделом истории русской культуры Владимира Николаевича Васильева. "Тройку" составили сам Васильев, Галина Николаевна Комелова и главный хранитель отдела Галина Александровна Принцева. Через сорок минут вышел из кабинета, будто из-под ливня, вся рубашка мокрая. Натуральный перекрестный... экзамен. По истории всех времен и народов. И по истории Ленинграда, само собой. И почему мне так оловянные солдатики нравятся. Через несколько дней получил приказ: писать заявление о переводе в Русский отдел, лаборантом, потом — хранителем коллекции знамен.
— Георгий Вадимович, есть просто фамилии и есть фамилии говорящие. В первом случае пресловутые Иванов, Петров, Сидоров. Тот же Васильев. Во втором — скажем, Глинка. Или — Вилинбахов.
— В разных кругах разные говорящие фамилии. У Владимира Николаевича Васильева, который был не только заведующим Отделом истории русской культуры, но многие годы и парторгом в Эрмитаже, в определенных кругах Ленинграда была очень даже говорящая фамилия. Пример. Вернулся я из армии. Весь в мечтах. Как пройдусь по Невскому, выйду к Дворцовой... Но прежде — в Эрмитаж. В Эрмитаже — комсомольское собрание, на которое меня затащили мои друзья. После чего хотели отметить мое возвращение. Но все знают, это ненадолго. Формальность. Двадцать минут!
Все так и шло поначалу. Доклад. Отчет. Оценка работы за отчетный период. Выборы в бюро комсомольской организации Эрмитажа по заранее согласованному в райкоме списку. Контролер из райкома здесь же, в зале. И вдруг добрая знакомая Женя Баженова возьми и предложи в состав бюро товарища Вилинбахова. Проголосовали "за". Тут уже не до гостей, так как после собрания заседание свежеизбранного бюро, на котором предстояло избрать секретаря комсомольской организации Эрмитажа. Что было дальше, можно догадаться. Демобилизованный Вилинбахов избирается этим самым секретарем. Ладно, меня никто не спросил. Так даже в голову никому не пришло, что я не только не работаю в Эрмитаже, но у меня даже паспорта гражданского еще нет! С утра началось тягостное ожидание чего-то страшного. Васильев уже не работал в Эрмитаже. Но руку на пульсе держал. Узнав, что к чему, коротко прокомментировал: "Все нормально". Танки перед нашими окопами так и не появились. Никто не звонил. Никого не наказали.
— Да, потомственный дворянин, он же секретарь комсомольской организации крупнейшего музея СССР — это случай, как говорил генерал Хлудов из кинофильма "Бег". И все-таки очевидно не пролетарская фамилия не мешала жить до 1991 года.
— В Эрмитаже не мешала. Там очевидно не пролетарские фамилии не были редкостью. А вне Эрмитажа, кроме той истории с Суворовским музеем, ничего из ряда вон. Да, один раз при сдаче курсовой, в которой я позволил себе некоторую самостоятельность мысли, кое-кто на факультете всполошился. Но декан исторического факультета Владимир Васильевич Мавродин отреагировал с присущим ему юмором. Поставьте четверку вместо пятерки и успокойтесь.
— Вам неоднократно предлагали очень крупные должности в очень достойных местах. Например, директорское кресло Государственного музея-заповедника "Царское Село". Что может быть интереснее?
— Работать в Эрмитаже. Как там у Пушкина? "Видел я трех царей...". Серьезных предложений от трех министров культуры было соответственно три. Министр культуры Евгений Юрьевич Сидоров еще в 90-е годы предложил мне должность директора Третьяковской галереи. Отказался сразу. По двум причинам. Я прекрасно осознаю сферу своей компетенции. Руководить Третьяковкой должен искусствовед. Это не нуждается в объяснении. У меня иная подготовка и иной опыт. Второе — переезд из Петербурга в Москву был неприемлем. К слову, эта причина — одна из двух, по которым я отказался от предложения министра культуры Михаила Ефимовича Швыдкого возглавить Оружейную палату. Казалось бы, тут все по профилю. Кроме того, ведь есть еще Геральдический совет при Президенте России. А Оружейная палата — это Кремль, здания Администрации Президента рядом на Ильинке. Но расстаться с Эрмитажем...
В третьем случае проблема переезда не стояла. Министр культуры Александр Алексеевич Авдеев предложил стать директором ГМЗ "Царское Село". Сутки на размышление. А размышлять тяжело. Ведь мне предложили занять место внезапно умершего в 2008 году Ивана Петровича Саутова, руководившего "Царским" 21 год. Близкого моего друга Вани... Чем ближе вечер и "Красная стрела", тем крепче уверенность — надо отказываться. Выхожу из домашнего кабинета, и первое, что бросается в глаза в гостиной, — это книга-путеводитель "Царское Село", написанная незадолго до начала Первой мировой войны коренным преображенцем Сергеем Николаевичем Вильчковским, служившим помощником начальника Царскосельского дворцового управления вплоть до лета 1917 года. Дальше — эмиграция. Он был женат на Варваре Афанасьевне, урожденной Вилинбаховой. Знак? Давно приучил себя принимать решения утром. И вот раннее московское утро. В преддверии встречи с министром гуляю. От Спиридоновки к Арбату. На асфальте монетка. Полтинник. Загадываю в полушутку, если решка — соглашаюсь, если орел — отказываюсь. Орел! В тот же момент в церкви Симеона Столпника, что на углу Поварской и Нового Арбата, зазвенели колокола. Авдеев понял, что из Эрмитажа меня извлечь невозможно. Похоже, поняли и остальные. Более попыток не делалось.
— Скоро исполнится двадцать лет одному из самых красивых проектов Эрмитажа, связанных с военно-исторической темой, — Музею гвардии.
— Его возникновению способствовали две даты. Двухсотлетие Кавалергардского полка. Это был первый импульс. Нам удалось создать праздник не только в Эрмитаже, но и в стенах Военного инженерно-технического института, который занимает территорию на Захарьевской улице, где стояли кавалергарды. Через год Эрмитаж организовал празднование трехсотлетия Русской императорской гвардии. Нам помогли другие музеи, и в итоге удалось сделать грандиозную выставку. Впервые Россию посетили потомки офицеров-гвардейцев, живущие в разных странах. Они были уверены, что после 1917 года память о русской гвардии полностью искоренена. И поразились увиденному. Некоторые сожалели, что не взяли с собой что-то из домашних коллекций в дар Эрмитажу. В 2003 году в возрожденном Константиновском дворце в Стрельне развернули три выставки: наград, геральдическую и гвардейскую. После того как эти выставки закончили работу, стало ясно, что нужна постоянная экспозиция. И мы сделали отдел "Музей гвардии", который разместился в переданном Эрмитажу правом крыле Главного штаба на Дворцовой площади. Когда штаб закрылся на реконструкцию, экспозицию свернули, но едва строительные работы завершились, музей был восстановлен.
— Но ведь у Эрмитажа есть еще один масштабный проект — Музей геральдики, который разместится в Бирже на стрелке Васильевского острова после ремонта и реставрации здания. В этом году летом у российской геральдики сразу два юбилея. 25 лет назад, 25 июля 1994 года, была создана Государственная герольдия при Президенте России на правах самостоятельного отделения Администрации Президента. Тем же указом была учреждена должность государственного герольдмейстера, которую заняли вы. Двадцать лет назад, 29 июня 1999 года, Государственная герольдия преобразована в Геральдический совет при Президенте Российской Федерации. Все верно?
— Верно. Но к этим праздничным датам не успеем. Эрмитаж старается все делать основательно. А что касается будущих юбилеев, почему бы и нет?
— Георгий Вадимович, за полвека у вас появилось любимое место в Эрмитаже?
— Да. Это мои кабинеты. На антресолях Павильонного зала и в дирекции музея. В них эти пятьдесят лет и сконцентрировались.