-Снегу нынче привалило! Вот лопатой отгребла тропинку, руки то болят, всю ограду уж не почистить, а за оградой то уж что говорить… да и не ездит теперь никто ко мне, раз в неделю сын заглянет, продукты привезёт и на том спасибо.
Марфа Ильинична быстро засеменила к сеням, опираясь на бадажок.
У дверей оглянулась:
-Да не стой ты, не стой! Проходи в сени. Вот тебе веник, обмети снег то, сапоги намокнут.
Да, Марьюшка, давно тебя не видела, вот какая ты вся ладная стала, да круглая. Как поживаешь то? Детишек поди много у тебя уже? Нет, а что же? Ах, карьера у вас всё у молодых. Да житьё нынче тяжелое стало у молодых, всё больше на себя надежда.
Бабушка шустро сновала между печью и столом. Я кинулась ей помогать, но она бурно запротестовала и посадила меня за стол у окошка. На колени вскочила кошка, обнюхала мои руки, не найдя угощения фыркнула и ушла в комнату.
С годами в избе ничего не изменилось. Как и пятнадцать лет назад убранство было не богатое: буфет, два сундука обитых железом, узкая железная кровать у печи, полосатые дорожки, скрипучая дверь. Пахло чистотой и хлебом, а ещё чем-то старческим, едва уловимым. Как хорошо я знала этот запах в домах стариков. Как грустно было входить в избу и ощущать запах старости там, где всегда тебе рады и готовы поделиться последней краюхой хлеба. С годами запах становится всё сильнее, а милая, энергичная старушка становилась всё ниже, но по-прежнему хлопотала вокруг. Щемило сердце при взгляде на эту маленькую, сильную женщину. Хотелось впитать в себя весь её образ и эту избу, и упрямую кошку. Услышать каждое слово, запомнить, положить в сердце. Чтобы через много лет было на душе горячо и грустно от воспоминаний.
-Да вы присядьте ,Марфа Ильинична! Вот уж собрали к чаю, пир на весь мир! Я и половины не съем.
Марфа Ильинична рассмеялась:
-Ешь, ешь, пока не околешь, околешь – рукой маши, ещё в рот тащи! Мать моя так говаривала бывало. Никогда не знаешь, когда голод будет, вот и наедайся досыта.
-Ой, бабушка Марфа, так уж поди не будет голода. Земля прокормит, да и в магазинах сейчас полки ломятся.
-Марьюшка, всякое бывает. Мы вот детьми были, когда немцы пришли. При оккупантах жить пришлось. У нас в деревне, немцы сильно не лютовали, но доброго мы от них не видели. Матери пришлось кашеварить им, а в замен она нам картофельные очистки приносила, да когда ещё что останется. Полковник немецкий, у которого готовила, глаза закрывал на такое, мать не трогал, не обижал. Вот и вымывали очистки, да кашу из них вываривали, зимой и такое за радость было. Весной, ходили на поля, картошку мерзлую, пока тепло не пришло, копали. Как тепло придет, ничего там уже не найдешь путного, не картошка останется, кисель один.
Я живо представила девчушку в плохеньком пальто и сапогах на несколько размеров больше, ковыряющую мерзлую землю подобранной палкой. У девочки были две косички, выглядывающие из под материнской шали. Она то и дело шмыгала простуженным носом и размазывала текущие сопли по рукавам.
- А как же так, вы детьми были и вас не трогали, с вашей деревни разве в лагерь не гнали?
Марфа Ильинична сморщила лоб:
- Не знаю, маленькая я тогда была, не помню. Может и было. А может и не дошло до нас такое. Не помню я. Вот так вот, наше поколение голодное. Приучены всё съедать до последней крошки. Да ты ешь, ешь. Я тебе ещё чаю налью. С брусничником. Это мне мальчишки принесли. По горам ходят летом, собирают. Всю зиму пью. Брусничник он ведь и вкусный и организм чистит.
Я отпила горячий, душистый чай. Всегда отмечала, что такого вкуса у чая не было других местах.
- Это всё дела былые, - Марфа Ильинична махнула рукой, вернувшись к воспоминаниям - моя ведь Люда тоже замуж вышла, две девочки у неё. Не приезжает ко мне года три уже. Всё говорит некогда.
Я вспомнила веснушчатую девчонку с рыжими волосами и веснушками по всему лицу. Люда была внучкой Марфы Ильиничны. Всё лето она проводила в деревне, как и я. Вместе мы всё лето бегали по местным полям, поедая первую землянику, купались в речке. Наши бабушки дружили и мы часто забегали друг к другу в гости, где нас непременно угощали чаем, молоком, пирогами, булочками. Последние лет десять мы не виделись и связь не поддерживали.
- Ты со своим то мужем как познакомилась?
Я пожала плечами:
- Да как все, в интернете.
- Да, раньше по другому знакомились – взгляд у Марфы Ильиничны стал мечтательный – меня вот замуж один гармонист звал, всё играл мне песни. Ехали мы с ним как то на телеге, разговаривали. Я спрыгнула с телеги, сказала не поеду с ним.
- Почему замуж не пошли за него?
- А дурачок он был, вот и не пошла!- Марфа Ильинична засмеялась – выпивать любил, с парнями дрался.
Мы допили чай, незаметно за разговорами прошло несколько часов.
Я посмотрела на часы.
- Марфа Ильинична, я ведь бабушкин дом продаю, можно я вам ключи оставлю, если покупатели найдутся, откроете, покажите им избу?
- Марьюшка, оставляй, оставляй, конечно. Что тебе лишний раз сюда кататься, не ближний свет.
Я попрощалась, обняла старушку, которая, теперь едва доходила мне до плеча.
Машина завелась легко. Перед поворотом я посмотрела в зеркало заднего вида. Марфа Ильинична всё ещё стояла у калитки, облокотившись на тросточку.
Дома в деревне стояли как грибочки, накрытые снегом. Кое-где уже был зажжен свет. Деревня, где живет детство, где время застыло.
Завтра снова на работу, нужно просмотреть квартальный отчет и приготовить обед на завтра. Муж, наверное, поужинал сосисками. А ещё закинуть вещи в стиральную машину и выгулять на ночь собаку.
